В ней-то я и собрался вполне реально погибнуть.
На другом берегу размещалась собачья площадка, там я занимался с Ханычем послушанием. После урока мы отправились на прогулку, и я даже не очень заметил, как оказался на льду, – стоял морозный февраль, всё занесло снегом, поди разбери, который сугроб на твёрдой земле, а который уже нет. Ну а лёд, как часто бывает на городских речках, оказался непрочным. Всё произошло очень быстро. Ханыч, которому должен был скоро исполниться год, тогда ещё не набрал полного веса, и там, где он спокойно пробежал, – я провалился.
Не знаю, какая в том месте была глубина, во всяком случае дна ногами я не достал, повис на локтях. А потом и под локтями лёд треснул.
Температура стояла сугубо минусовая, я был одет очень тепло: в авиационные ватные штаны, подбитые ещё и овчиной. В воде все достоинства тёплых штанов мигом превратились в недостатки. Поди в таких побарахтайся. К тому же ноги от лютого холода сразу свело, да так, что я пошевелить ими не мог. Тут надо сказать, что всё на том же Северном Флоте мне разок пришлось лететь в полярную воду, причём с порядочной высоты, – может, сработала физиологическая память организма? Или мои плоховато работавшие ноги обострённо отреагировали на холод?.. Так или иначе, положение складывалось весьма незавидное. Уже сгущались ранние зимние сумерки, мела позёмка, и – нигде ни души. В нескольких сотнях метров стояли дома, там светились окна квартир, но из моего оврага до них было дальше, чем до Марса.
На военной службе я повидал кое-какого лиха, и на поверхности океана, и в его глубине. И вот, после стольких плаваний, тонул в убогой питерской речушке, внутри городского квартала, где вырос, чуть ли не прямо у себя во дворе.
Чем не насмешка судьбы?
Я не помню, звал я Ханыча на помощь или не звал. Помню только, как он остановился и оглянулся. Пошёл в мою сторону. Потом побежал…
И, подбежав, сгрёб меня всей пастью за локоть. Ну нет бы хоть чуть выше! Вцепился прямо в сустав.
Я не склонен вдаваться в эмоции по поводу верного пса, бросившегося на выручку хозяину. Возможно, он сообразил, что со мной случилась беда, и действительно пытался помочь. Но не исключено, что Ханыч просто играл: в его понимании я куда-то прятался, а он меня оттуда извлекал. В собачий ум ведь не заглянешь…
Как бы то ни было, сгрёб он меня очень даже конкретно. Так, что искры из глаз посыпались уже не от холода, а от боли, по вискам потёк пот, я сразу забыл про свои сведённые ноги и понял, что теперь утону уже точно. Я заорал и завертелся в полынье, пытаясь отбиться от Ханыча свободной рукой… И тут почувствовал, что могучий ротвейлер понемногу выволакивает меня из полыньи.
С той же лёгкостью, с какой его мамка когда-то сдёргивала меня с дивана…
К тому времени, когда с помощью Ханыча я выполз из воды, судорога в ногах успела бесследно рассосаться. Я и не заметил, когда это произошло. Может, клин клином вышибло – помогла зверская боль в локте? Как знать. Вот я сумел закинуть одно колено на лёд, Ханыч проволок меня ещё метра полтора, разжал наконец зубы, я поднялся…
И тут мой спаситель попятился прочь, расплываясь в идиотской заискивающей улыбке, после чего… напустил лужу. Он принял мои вопли и неестественное поведение на свой счёт и решил, что чем-то проштрафился.
Мне некогда было обнимать Ханыча и благодарить за геройский поступок. Я сразу побежал домой. Именно побежал, а не пошёл, потому что дул по-февральски стылый, режущий ветер. Он шуршал снежной крупой и быстро уносил остатки тепла. Бежать было недалеко, но и то, пока я добрался до парадного, мокрая одежда на мне успела заледенеть.
При входе в дом Ханыч за всё хорошее чуть не получил ещё и пинка. Я открыл железную дверь и привычно скомандовал ему:
– Заходи!
Но он, сбитый с толку и отчасти напуганный (где это видано, чтобы я бегом бегал с площадки домой?), стоял, поджимая обрубок хвоста, и не решался войти. Отчего хозяин так тяжело дышит, может, сейчас пришибёт провинившегося щенка?.. Еле я загнал его в подъезд, за ту самую дверь, которую он в своей обычной наглости порывался открывать головой.
Благодаря пробежке и тому, что Ханыч очень быстро вытащил меня из воды, приключение обошлось без последствий. Только левый локоть, расплющенный его челюстями, посинел и опух. На нём и сегодня можно отыскать шрамы. Что ж, у меня оставалась вторая рука, чтобы весь остаток вечера гладить его морду, лежавшую у меня на коленях.
– Спасибо, родная душа. Если бы не ты…
По-моему, Ханыч был счастлив. Оказывается, хозяин на него совсем не сердился…
ОПАСНЫЕ СОСЕДИ
Квартира, где я тогда жил, была коммунальной. И моей соседке активно не нравился Ханыч. Нет, он не вынуждал её по полдня сидеть на шкафу, не оставлял где попало вонючих меток и не похищал со сковородки оставленные без присмотру котлеты. Он вообще никому не причинял неудобств. Ханыч провинился только тем, что я завёл его, не испросив её, соседкиного, соизволения. И этого она не могла нам с ним простить.
Казалось бы, ну не по «ндраву» тебе собака соседа, дальше-то что? А вот что. Вредная тётка решила всем доказать, что живущий в квартире пёс – опасен. И не просто опасен, а ОЧЕНЬ опасен, а значит, его нужно немедленно искоренить!
С этой целью она повадилась стучать в мою дверь всякий раз, когда проходила мимо. А также скрестись в неё, шипеть и мяукать, если думала, что меня нет дома. Чего именно она в итоге хотела добиться, мне доподлинно неизвестно. Может быть, истеричного лая, который должен был вызвать всеобщее недовольство и стать поводом для выселения собаки? Я несколько раз предупреждал её, что дело может кончиться плохо, но она продолжала гнуть свою линию.
«Дура ты, дура…» – думал я и старался пореже оставлять Ханыча дома одного. Но неизбежное всё-таки произошло. Однажды соседка допрыгалась.
Я возвращался из булочной и, стоя на лестничной площадке, уже доставал из кармана ключ от квартиры, когда изнутри до меня донёсся глухой удар. Потом – визг соседки. Я передать не могу, какой это был визг! У неё воздух в лёгких давно должен был кончиться, а она всё вопила. Я подобрал ключ, который от неожиданности выронил, и торопливо повернул его в замке…
Моим глазам предстал пейзаж, достойный кисти Айвазовского. Белая как простокваша соседка пласталась по стене коридора против моей комнаты – и продолжала громко визжать. Моя дверь была приоткрыта… наружу, хотя всегда открывалась вовнутрь. В комнате, в самом дальнем углу, просматривался Ханыч. Кобель всем своим видом показывал, что уж кто-кто, а он тут решительно ни при чём. Только по лбу почему-то текла кровь.
Когда я подошёл, он встал, отряхиваясь, и двинулся меня встречать. Я, мол, тут в уголке тихо лежал, никого не трогал, всё как всегда, ничего не случилось…
Дверной косяк, сделанный из бруса, был тем не менее сломан, а дверь снесена с петель: от удара вылезли все шурупы. Минут двадцать я ставил её на место, чтобы открыть нормальным порядком, – не доламывать же, в самом деле, коробку? Соседка мало-помалу прекратила визжать, но от стенки за эти двадцать минут так и не отлипла. Стояла в полном ступоре, начисто позабыв, что можно куда-то уйти, убежать…
Скажу сразу: все провокации против Ханыча она после этого прекратила. Какое там мяукать, скрестись или без дела стучать, вообще на цыпочках мимо ходила. Одно дело – слушать раздражённый лай из-за двери и потирать ручки: «Опасная собака, я же вам говорила». И совсем другое – когда дверь вдруг начинает падать, а сквозь пролом к тебе рвётся жутко ощеренная зубастая пасть. Две большие разницы!
В Одессе, кстати, действительно так говорят.
На лето я переехал в пригородный посёлок… назовём его Аэродромный, там действительно находился поблизости большой военный аэродром. К тому времени ротвейлеров у меня было уже два. Второго, Брэка, я подобрал на помойке, где он искал себе пропитание. Судя по всему, кобеля выкинули из дому хозяева, не сумевшие с ним совладать. Я подманил его и надел ему на шею ремень от сумки, чтобы увести с собой. Он тут же меня укусил. Так мы с ним и познакомились.
Какие-либо разборки с Ханычем я сразу ему запретил, сопроводив свой запрет кратеньким, но энергичным внушением. Ничего! Кобели нашли себе массу других развлечений. В частности, они повадились открывать дверцу холодильника и запускать туда наших домашних кошек. Кошки добирались до колбасы и сосисок и сбрасывали их вниз. В свою очередь псы надкусывали лакомства, недоступные для кошачьих зубов, например «Царскую» очень твёрдокопчёную колбасу, и оставляли кошкам полакомиться…
В дальнейшем я передал Брэка другому кинологу, и помоечный обитатель нашёл своё жизненное призвание, став лучшей розыскной собакой в милицейском питомнике, где я тогда работал, но пока до этого было ещё далеко.
Я давно знал Аэродромный, там кроме леса и речки имелись обширные поля, удобные для обучения следовой работе. Сначала я ездил туда с собаками из города то в машине, то электричкой, но дорога была далековата, а в электричке мне почему-то ещё и везло на нетрезвых попутчиков, которых при виде ротвейлеров обязательно тянуло на подвиги. В конце концов я нашёл в Аэродромном алкоголика, сдававшего квартиру, и временно перебрался туда.
Мог ли я знать, что там меня ждала ещё одна соседка вроде той, которую я оставил в городской коммуналке? Изменились только декорации, а так всё было очень даже узнаваемо. Каждый день мы с кобелями отправлялись в поля, шли по улице мимо частных домов, и каждый день из определённой калитки выскакивала вредная тётка и принималась орать. И кто мне дал право здесь ходить, и что это у меня за собаки, и почему они без поводков и намордников? И вообще, «понаехали тут»!
Это при том, что внутри посёлка я всегда давал команду «рядом», и псы топали у ноги как приклеенные. Я ещё и ставил Брэка, как менее воспитанного, на всякий случай между Ханычем и собой. Он и не рыпался, хотя с тёткиного двора раздавался воинственный лай цепного полукавказца. Таких собак в деревнях почему-то называют «волкодавами», хотя в действительности всё обстоит ровно наоборот – в голодные зимы волки их исправно утаскивают прямо с цепи.
Убедившись, что криком нас не проймёшь, опасная соседка отправилась к участковому: «Ходють тут всякие». Когда участковый пришёл выяснить мою личность, я продемонстрировал ему ротвейлеров и предъявил удостоверение, выданное в милицейском питомнике:
– Это служебно-розыскные собаки, я здесь их тренирую.
Служитель порядка полностью удовлетворился и больше меня не теребил, благо реальных нареканий на нас не было. Тётку такой результат, однако, не удовлетворил. Бездействие милиции побудило её взять правосудие в свои руки. Теперь при нашем появлении она распахивала ворота и… травила на нас своего полукавказца, крича на всю улицу, что он вот ужо сейчас сорвётся с цепи и тогда я костей точно не соберу.
Вот до какой степени я ей не полюбился.
Возможно, мне следовало проявить благоразумие и сменить маршрут, но оставлять «поле боя» за скандалисткой было уж слишком противно. Любят подобные личности третировать окружающих, не получая отпора, должно же это на ком-нибудь кончиться? И я продолжал ходить мимо её ворот, рассматривая это как лишнее упражнение на послушание для своих кобелей. А они слаженно топали у ноги, заглядывая в глаза: «Ну как, хозяин, доволен?»
Всё же настал день «Д», когда вредная тётка выбежала из ворот и, загородив мне дорогу, в очередной раз раскричалась. Пока я ей объяснял, что улица – место общественное, а значит, все имеют равное право по ней ходить, в одну сторону и в другую, вдоль и совсем даже поперёк, с собаками или без, я поневоле отвлёкся от управления кобелями… и мерзавцы, конечно, не преминули этим воспользоваться.
Мы с тёткой одновременно обернулись на истошные вопли полукавказца. И увидели, как Ханыч и Брэк сноровисто, точно два волка на охоте, вынимают «волкодава» из ошейника с явным намерением разорвать его на сорок четыре маленькие болонки.
Я успел вовремя вмешаться, так что дело обошлось без смертоубийства – всего лишь срочным вызовом ветеринара. После этого опасная соседка не только не выбегала за ворота скандалить, по-моему, при виде нас она даже окно занавеской задёргивала.
А потом лето кончилось, и я оттуда уехал.
ГЛАС ВОПИЮЩЕГО
Я говорил уже, что Ханыч родился от суки, принадлежавшей моей родственнице. Соответственно, щенком и в молодом возрасте он очень много общался с моей малолетней племянницей. Они, можно сказать, вместе росли. Без конца что-то затевали, возились, даже дрались. Именно дрались! Не поделят игрушку – и готово, пошёл дым коромыслом. Маленькая девочка с криком колошматила Ханыча по чём попало кулачками и детским пустотелым пластмассовым молоточком, который пищит при ударе. Рассерженный ротвейлер сшибал её с ног и с рыком принимался валять по полу. Племянницы из-под него практически не было видно, только мелькали ручонки с молоточком и слышался визг. Увидел бы это кто посторонний – я думаю, в один момент поседел бы: огромный страшный кобель загрызает маленького ребёнка! Кстати, сердился Ханыч не понарошку, а очень по-настоящему. Кому понравится, когда тебя лупят по носу? Глаза у него наливались кровью, сверкали ощеренные клыки… Однако запрет обижать «щенка», присущий психически здоровому кобелю, срабатывал безотказно. Ханыч ни разу не поранил племянницу. Не причинил ей ни одной ссадины, не поставил ни единого синяка.
И я не запрещал им эти довольно-таки рискованные разборки. Я просто никогда не оставлял их наедине.
Быть может, такое общение и стало причиной того, что Ханыч всю свою жизнь был буквально помешан на детях. Когда мы выходили с ним на прогулку и в пределах видимости появлялись маленькие человечки, Ханыча тянуло к ним как магнитом. Вот тут я грешен: раза два я терял бдительность, и мой кобель, ускользнув от меня, пробирался на территорию детского сада. Там я его и обнаруживал, блаженствующего в буквальном смысле под кучеймалой ребятишек.
1 2 3 4 5