Виталий Коржиков
Волны словно кенгуру


Коржиков Виталий
Волны словно кенгуру

Виталий Титович Коржиков
ВОЛНЫ СЛОВНО КЕНГУРУ
Две повести ("Мы идём на Кубу" и "Волны словно кенгуру") о плавании советских моряков в дальние страны на Кубу, в Японию, Америку, Индию, о встречах с интересными людьми, о морских приключениях, участником которых был сам автор.
ПЕРВАЯ УДАЧА
Я летел из Москвы на Тихий океан. Матросом и корреспондентом. Хлебнуть океанского ветра, вспомнить свою старую морскую работу.
Сын дал мне толстую тетрадь, чтобы записывать в неё самое интересное про моряков, про морские приключения, про китов и акул, про дальние страны... И конечно, про мальчишек и девчонок, которых мы встретим.
И кармане пиджака у меня лежало направление на теплоход, "Пионе)". И я уже составлял список, кому что откуда привезти: из Америки для друга монеты; одной знакомой - панцирь краба с Тихого океана; художнику японские кисти; пионерам в школу - ракушки из Новой Зеландии; а из Австралии сыну - маленького кенгурёнка. И ещё "что-нибудь такое интересное".
Слева от меня посапывали в креслах соседи, справа, за иллюминатором, клубились в голубом небе слепящие белые облака, совсем как над океаном.
Я чувствовал уже весёлые запахи корабельной краски и гуд палубы под ногами.
Но прилетел во Владивосток - и словно споткнулся. Туман, дождь.
Пришёл к начальнику пароходства, он говорит:
- А "Пионер"-то сейчас вон где! - и ткнул карандашом в карту, в центр Индийского океана!
Но тут же успокоил меня:
- Да ты не огорчайся! У нас тут "пионеров" целая флотилия. Вон тебе хоть "Витя Чаленко". Дойдёшь на нём до Японии, там пересядешь на "Новиков-Прибой" - и в Америку. А уж до Зеландии как-нибудь придумаем!
Я повеселел, вышел на улицу - и совсем обрадовался. Встретил старого товарища, он спрашивает:
- Плывёшь?
- Плыву.
- На каком?
- На "Вите Чаленко".
- "Чаленко"? А капитан там знаешь кто? Шубенко! Судно бравое, и капитан молодцом. У нас тут уже поговорка: "Витя Чаленко" - капитан Шубенко!
Как не знать! Лет десять назад по этой самой улице мы шагали с молодым Шубенко, штурманом, на судно, несли навигационные карты для кругосветного плавания. А сколько ночных вахт отстояли! Два океана вместе прошли. Пачангу на Кубе плясали, сахарный тростник рубили.. .
Интересно, каков он теперь. Всё так же, как бывало, торопится, по трапам через десять ступенек прыгает?
Я подхватил чемодан, кивнул товарищу и припустил вниз - по сопке, по лестнице - в порт.
УЧИТЬСЯ НАДО!
Когда я добрался до порта, туман почти схлынул. Только последние хлопья ещё пролетали над зелёной водой. И сквозь них просвечивал залив, суда, мачты, а вдали - зелёные сопки. На чёрном носу теплохода белела надпись "Витя Чаленко".
Среди громадных пароходов он казался небольшим. Но на его палубу портовый кран носил из вагонов ядрёные брёвна. Всё от кормы до носа было заложено пахучим смолистым лесом. Грузчики и матросы припрыгивали на брёвнах, обтягивали их стальными тросами. Как перед отплытием.
Я взбежал по трапу, глянул в открытую дверь: сейчас увижу Шубенко!
Но навстречу мне выскочил маленький, рыжий, словно огонёк, пёс, а за ним выбежал невысокий, тоже рыжий, парень в штурманской форме и сердито крикнул:
- Бойс, на место!
Он налетел на меня и выпрямился:
- К нам?
Я протянул направление, парень смущённо подал мне всю в веснушках руку:
- Третий штурман, Володя.
- А где капитан?
- Занят. У него начальство! Инспекция! А тут лови этого капитанского пса!.. Что ж, пока пошли ко мне.
"Третий" побежал по надраенным ступенькам вверх. А я за ним - через одну. Впереди нас, завернув рыжим бубликом хвост, прыгал маленький капитанский Бойс.
Пёс свернул налево и сел у двери, на которой была табличка: "Капитан". Мы повернули направо.
Володя дёрнул первую же дверь, и навстречу нам с шелестом вырвались листы белой бумаги. На всех листах по-английски был напечатан один и тот же список фамилий. Судовая роль, в которой указано, кто кем на судне работает.
Володя бросился ловить листы. Я - тоже. Потом он положил их на стол, где стояла машинка с английским шрифтом. И в неё тоже была заложена судовая роль.
- Десятый раз для Японии перепечатываю! - горестно вздохнул Володя. То тут ошибка, то там ошибка. Недоучил в школе. Придём в Кавасаки или Иокогаму, там всё по-японски да по-английски! Учиться надо!
Он взял мой морской паспорт и под фамилиями матросов одним пальцем выступал мою.
Прочитал, проверил и обрадовался:
- Без ошибок!
Потом проводил меня до соседней каюты, открыл её и сказал:
- До вечера!
ВПЕРЕДИ - ОКЕАН!
Я посмотрел в иллюминатор на бухту, на белеющий вдали город, прилёг на минуту отдохнуть, а когда открыл глаза, было совсем темно. Мимо борта одна за другой перекатывались на воде сопки. Рядом с ними у берега, все в огоньках, приподнимались суда и оставались позади.
Видимо, нас выводили из бухты.
Выглянул - так и есть!
Впереди работал буксирный катер, бурлила пена. Я бросился в рулевую: отход прозеваю! Взбежал наверх, открыл дверь и вздрогнул.
У окна спиной ко мне стоял мой старый капитан. Стоял, как всегда опустив руки по швам, важно откинув назад голову.
Этого не могло быть! Мой капитан умер несколько лет назад.
Но вот он повернулся и сказал шубенковским голосом:
- А, проснулся? Ну, здравствуй!
Шубенко! Только манеры да осанка у него нашего старика. Подошёл, тронул меня, как, бывало, капитан, за плечо и улыбнулся:
- Ну что, до Японии с нами?
- Конечно!
- А то давай и до Зеландии.
- Так я сначала в Америку!
Я стал объяснять свои планы, но Шубенко выглянул в окно и сказал рулевому:
- Пожалуйста, право помалу!
Я начал было снова, да кто-то окликнул его:
- Товарищ капитан!
Такое дело - отход! Не поговоришь.
Я вышел на мостик. В лицо ударил ветер и горстью сыпанула морось. Морская, пахучая, будто огуречный сок.
Из тьмы к нам приближалось освещённое судно - в порт входил какой-то теплоход. Видимо, издалека: люди - ночью-то! - толпились у бортов, привставали на носки, нетерпеливо вглядывались в родной город...
Я тоже посмотрел на берег. Далеко-далеко оставалась уже тонкая цепочка городских огней, всё уменьшалось голубое неоновое пятнышко - морской вокзал, и на самом верху крайней сопки качался, будто прощался, последний фонарь. Тут и у меня сердце защемило: когда-то я теперь вернусь! . .
На баке командовал боцман, команда быстро сворачивала тросы.
Вот гуднул катер и отвалил в сторону. Вот за бортом проплыл маяк, послал нам луч напоследок.
"Чаленко" приподнялся, как пловец перед рывком. Совсем свежо напружинился ветер, могуче занесла нас волна.
И опять, как несколько лет назад, я почувствовал: вот она, палуба, под ногами; вокруг гудит ветер, а впереди - океан. Японское море.
ЖИВ ШУБЕНКО!
Пока мы выходили из залива, я поглядывал на капитана и думал: "Да, переменился Шубенко. Этот уже пачангу не спляшет и прыгать через десять ступенек не станет".
Но вот утром захлопали на судне двери, запахло мылом, зубным порошком.
Схватил я ведро, тряпку и стал протирать в каюте палубу, как вдруг промчался мимо меня Бойс - с тапкой в зубах. Урчит, головой мотает. А за ним Шубенко! Смуглый, как когда-то на Кубе. Кричит:
- Дог-гоню р-разбойника! - А сам смеётся: - Дочкин подарок внимания требует, веселье любит!
Тут и мне веселей стало: это уже похоже на прежнего Шубенко. А что на мостике держится солидно, так что ж... Всё правильно: капитан!
"КОНИЧИВА!"
Шли мы быстро.
Сначала штормило. На палубу то и дело шипя накатывалась вода, и Бойс, сидя на капитанском стуле у окна, сердито рычал на каждую приближающуюся волну.
- Так её, так! - весело приговаривал Шубенко.
А как-то в полдень потрепал Бойса по загривку и похвалил:
- Ну, молодец, пёс! Море успокоил!
Море стало ясным, зелёным. За бортом прозрачными парашютами заиграли медузы, потом, распустив щупальца, прошла какая-то большая, коричневая - из южных вод.
Кто-то вдруг крикнул:
- Ты смотри! Вот идут! Хоть беги по ним, как по мосткам!
Это за бортом широкими лбами вспарывали воду дельфины. Один наверное, вожак - шёл впереди. И, отталкиваясь от упругой синей воды, как гимнасты на батуте, за ним прыгали остальные.
- Хороши! - сказал Шубенко.
Вожак сделал стойку и пошёл по воде на самом кончике хвоста.
На палубе собралась вся команда.
Выбежал старпом проверить, не разгулялись ли где брёвна, остановился.
Вышла дневальная вытряхнуть скатерть, да так у борта и замерла.
Натирал матросик у мачты стальные тросы тиром, чтоб не ржавели, оглянулся; руки-то продолжают работать, скользят по тросу вверх-вниз, а сам смотрит.
Такое уж дело - дельфины!
- Молодцы! Прямо к Японии тянут! - определил Шу-бенко.
Вечером сели мы в кают-компании ужинать. Кто-то спохватился:
- Братцы, во Владивостоке-то сейчас футбольный матч! "Луч" играет! Вот бы посмотреть по телеку. Да не достанет, наверное...
Я подошёл к телевизору, повернул выключатель - по экрану побежали быстрые полосы, затем отпечатались вдруг белые, острые знаки, иероглифы, появилось женское лицо. Женщина улыбнулась и сказала:
- Коничива!
Капитан кивнул ей в ответ: "Здравствуйте!" - и повернулся ко мне:
- Ну, вот тебе и Япония!
ПОПРАВКИ В ГЕОГРАФИИ
Я старался рассмотреть японский берег в бинокль. И неожиданно увидел впереди какое-то странное волнение воды.
Прямо поперёк моря текла зелёная широкая река. Волны ее поднимались, приплясывали и друг за дружкой напористо шли к северу.
Я протянул бинокль штурману. Он скользнул по горизонту взглядом и сказал:
- Так это же Куросиво, тёплое течение.
Странно! Сколько раз бывал здесь, а Куросиво, про которое отвечал ещё в школе на уроке, увидел впервые!
Я скомкал лист бумаги, бросил вниз, и он, покачиваясь, быстро побежал в сторону от нас. По знаменитому тёплому течению.
Между тем впереди на острове забелел уютный маячок, потянулись навстречу старые рыбацкие шхунки. На рубках у них чернели иероглифы. На бечёвках, как флажки, трепыхались сушёные каракатицы.
Вокруг запахло рыбой, брезентом и резиной от рыбацких сапог.
Шубенко вышел покурить, посмотрел на берег и покачал головой:
- Ну японцы. Опять меняют географию! Снова вноси поправку в лоции.
Я сначала не понял, а присмотрелся к берегу и не стал спрашивать почему. И так видно.
Стоит у берега земснаряд. Всасывает насосом песок с морского дна и намывает к острову. К старому берегу молодой, ещё весь жёлтенький, прирастает. Бьёт в насыпь волна, набрасывается на песок, старается утащить обратно. Но берег растёт, теснит море.
Ходят по новой земле тяжёлые катки, трамбуют её, укатывают. Кричат рабочие в жёлтых касках, работают изо всех сил лопатами.
Скоро они поставят причал, поднимут новые маяки и выйдут встречать корабли!
- Коничива!
СВЕТЛЯЧОК
Справа по борту всю ночь угадывался берег. Вдоль него блуждали лёгкие огни катеров. Но потом нахлынул туман, всё исчезло, и штурман Володя включил локатор.
Сначала в центре экрана возникло пятно, потом от него протянулся и забегал по кругу яркий лучьк. Ок вращался, словно что-то нащупывал. Вот прояснилась на экране береговая полоса. А возле неё объявился зеленоватый светлячок: локатор обнаружил рядом с нами какое-то судно.
Скоро за бортом появилось голубое сияние.
Я выглянул за дверь.
Ничего себе светлячок! Нас обгонял четырёхпалубный лайнер. Все палубы его были ярко освещены. В открытых дверях тут и там темнели фигурки пассажиров. Иллюминаторов было так много, и все они так весело отражались в воде, что казалось, по морю плывёт целый праздничный город.
С теплохода доносилась музыка. И жаль было, что она проплывает так быстро.
Через час светляков в локаторе стало ещё больше. Будто в него насыпали горсть каких-то светлых зёрен.
Штурман посмотрел на экран, схватился за голову, крикнул:
- Вахтенный, право руль! - и побежал звонить капитану. Шубенко вошёл в рубку, сонно тряхнул головой:
- Ну, сейчас достанется! Опять перед заливом пошли катера.
В это время туман полез влево - будто за шнурок потянули штору, - и впереди обозначились сотни пароходов, больших и малых.
Я снова посмотрел в локатор. Там пятна были светлые, а в заливе суда стояли тёмные. Они едва заметно качались на воде и, казалось, чего-то ждали. На трубе каждого из них было нарисовано солнце.
Шубенко закурил и тревожно сказал:
- Японцы-то, кажется, бастуют. А если бастуют и грузчики, застрянем!
В рубке раздался писк радиотелефона, потом в нём кто-то захихикал, и вдруг несколько голосов затараторили по-японски.
Тогда Шубенко снял трубку и спокойно сказал:
- Кавасаки, Кавасаки! Аи рашен шип "Витя Чаленко"... Я - "Витя Чаленко". Жду лоцмана. Жду лоцмана.
- "Ви-ть-тя Тш-а-аленко"? - спросил откуда-то с берега тонкий голосок.
И началась весёлая перекличка... Мы входили в Токийский залив.
МАТРОССКОЕ ИМЯ
Как-то разом всё заалело. Я положил руки на поручни и удивился: руки-то у меня алые!
Сопки вдали светились, будто пламенеющие горы угля. Алыми стали вокруг пароходы, кричали алые чайки. И навстречу нам по-утреннему бодро торопился алый катер с большими буквами: "Peilot".
С катера на трап ловко прыгнул лоцман и, раскланявшись, побежал в рубку. На нём был лёгкий серый костюм, резиновые сапожки. А короткие, ёжиком, седые волосы розово блестели, как иней в зимнее утро. На боку у него висел транзисторный передатчик с тонкой сверкающей антенной.
Лоцману сразу подали, как положено, кофе. Он взял с подноса дымящуюся чашечку, высунулся в окно, глянул влево-вправо и тут же отдал команду по-японски на буксир, а по-английски - вахтенному.
Вахтенный повторил команду и повернул руль.
В транзисторе тоже послышался голос: на катере повторили команду. И мы двинулись вперёд.
Теперь громадные пароходы, стоявшие безмолвно на якорях, оказались совсем рядом.
Шубенко не ошибся: японцы бастовали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21