Примостившись на подоконнике, я слушаю чью-то ленивую речь:
- От запоя молятся ему потому, что он сам пьяница был...
- Ну-у,- недоверчиво тянет другой голос,- это не резон для святости; эдак-то у нас половина улицы святых...
Первый голос сердито прерывает невера:
- А ты - слушай! Идет он, пьяненький, рано утречком домой, а солдаты христианам головы рубят...
- Чьи солдаты?
- Ихние...
Голоса звучат тягуче, в каждом слове чувствуется клейкая русская ленца. И солнце заходит лениво, как будто ему известно, что завтра оно будет светить тем же людям, услышит те же речи.
Маленькая девочка идет мимо моего окна и, отирая слезы, шепчет громко:
- Ведьма... погоди!
- Рубят, значит. Поглядел Вонифантий, поглядел, а был он доброй души человек, хотя и богач...
- Что ж, и между богачами добряки есть, примерно - Троеруков, Петр Иванов...
Какая-то женщина просит:
- А ты не перебива-ай!
- Я - к слову.
- Да. Поглядел, да и говорит: "Ах вы, говорит, такой-сякой народ! За что вы этих избиваете насмерть? Я, говорит, сам во Христа верую!" Тут его сейчас схватили и - р-раз! - тоже голову напрочь. А он преспокойно взял ее за волосья, положил под мышку себе и пошел по улице и пошел!
- Т-та? Пошел?..
- Так и в житии написано?
- А то сам, что ли, я придумал!
- Н-да! Эдак - не выдумать. Ах ты, боже мой! Поглядеть бы раз в жизни на эдакое чудо, а то - живешь, живешь...
Рассказчик продолжает:
- Тут солдаты эти и все зрители, испугавшись до смерти, бросились бежать кто куда и тоже уверовали!..
- Уверуешь!
- А он идет и поет - Христос воскресе!
- В нашу бы пору что-нибудь эдакое...
- Наша пора - что? Слава те господи! А тогда - чихнул не так - башку долой! Строгость была.
- Человек - нипочем, дешевле дров...
- Дай-кось покурить...
Замолчали. Над криками детей грянул бас Сушеного Быка:
- И я те дам пудовку в маковку!
За моим окном снова начинается беседа; знатока римской жизни спрашивают:
- А как тогда - богаче жили люди?
- Ровнее. Особенных богачей не было, ну, и бедность не дозволялась.
- Не дозволялась? Как же это?
- Такой закон был.
- Умный народ...
Женщина спрашивает:
- А сказывается - христиане бедные были?
- Это - после.
- После чего?
- После турецкого разорения. Как турки Царьград забрали, тут пошло разорение... разорился весь народ и принял нашу веру...
- Ага! Так-так-так...
Веселый женский голос крикнул:
- Глядите-ко,- кого это Гущин везет?
По улице шагала пегая лошадь, влача за собой разбитую телегу, на телеге сидел пьяненький ломовик Гущин, весело помахивая вожжами, спиной к нему торчал полицейский, а между ними помещался тесовый, окрашенный охрой небольшой гроб.
- Гущин - кого везешь? - спросил голос, рассказывавший о мученике Вонифатии.
Старичок извозчик охотно отозвался:
- Вашего... этого - сиротку...
- Коську?
- Его.
- Неужели - помер?
- А - как же? Живого не схороним, не бойсь!
Телега проехала. Откуда-то выскочил Буян, понюхал землю, фыркнул и, поджав хвост, скрылся в щель забора. Мальчишка кричал:
- Братцы - это Коську
- Н-да-а,- говорили у мальчонко...
- А ведь смирный был!..
- Больница!..
- Туда - только попади, а уж на кладбище они сами отвезут...
- Дешевы люди...
- Им что, докторам? Им бы жалованье в срок получить...
И снова раздался мерный голос:
- А то еще есть житие Кирика-Улиты...
Солнце скрылось, красные отсветы в стеклах поблекли, и потемнела бесконечная голубая печаль небес.

1 2