Максим Горький: «Мещане»

Максим Горький
Мещане



OCR sardonios
«М. Горький. Собрание сочинений в восьми томах. Том 8»: Советская Россия; 1990

ISBN 5-268-01103-0, 5-268-00099-X Аннотация «Пьеса „Мещане“ – не просто дебют писателя в драматургии, – ею открывается новая общественно-политическая линия...» /К. С. Станиславский./ Максим ГорькийМещане ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА Бессеменов, Василий Васильев, 58 лет, зажиточный мещанин, старшина малярного цеха.Акулина Ивановна, жена его, 52 года.Петр, бывший студент, 26 лет; Татьяна, школьная учительница, 28 лет, его дети.Нил, воспитанник Бессеменова, машинист, 27 лет.Перчихин, дальний родственник Бессеменова, торговец певчими птицами, 50 лет.Поля, его дочь, швейка, работает в семьях поденно, 21 год.Елена Николаевна Кривцова, вдова смотрителя тюрьмы, живет на квартире у Бессеменовых, 24 года.Тетерев, певчий; Шишкин, студент, нахлебники у Бессеменовых.Цветаева, учительница, подруга Татьяны, 25 лет.Степанида, кухарка.Баба с улицы.Мальчишка, маляр.Доктор.
Место действия – маленький провинциальный город. ОБСТАНОВКА Комната в зажиточном мещанском доме. Ее правый угол отрезан двумя глухими переборками; они выступают в комнату прямым углом и, стесняя задний план ее, образуют на переднем еще маленькую комнату, отделенную от большой деревянной аркой. В арке протянута проволока, на ней висит пестрый занавес. В задней стене большой комнаты – дверь в сени и другую половину дома, где помещается кухня и комнаты нахлебников. Слева от двери – огромный, тяжелый шкаф для посуды, в углу сундук, справа – старинные часы в футляре. Большой, как луна, маятник медленно качается за стеклом, и, когда в комнате тихо, слышится его бездушное – да, так! да, так! В левой стене – две двери: одна в комнату стариков, другая – к Петру. Между дверями печь, облицованная белыми изразцами. У печи – старый диван, обитый клеенкой, пред ним – большой стол, на котором обедают, пьют чай. Дешевые венские стулья с тошнотворной правильностью стоят у стен. Слева же у самого края сцены – стеклянная горка, в ней – разноцветные коробочки, пасхальные яйца, пара бронзовых подсвечников, ложки чайные и столовые, несколько штук серебряных стаканчиков, стопок. В комнате за аркой, у стены против зрителя – пианино, этажерка с нотами, в углу кадка с филодендроном. В правой стене – два окна, на подоконниках – цветы, у окон – кушетка, около нее – у передней стены – маленький стол. ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ Вечер, около пяти часов. В окна смотрит осенний сумрак. В большой комнате – почти темно. Татьяна, полулежа на кушетке, читает книгу, Поля у стола – шьет.
Татьяна (читает). «Взошла луна. И было странно видеть, что от нее, такой маленькой и грустной, на землю так много льется серебристо-голубого, ласкового света»…(Бросает книгу на колени себе.) Темно.Поля. Зажечь лампу?Татьяна. Не надо! Я устала читать…Поля. Как это хорошо написано! Просто так… и грустно… за душу берет… (Пауза.) Ужасно хочется знать – какой конец? поженятся они – иль нет?Татьяна (с досадой). Не в этом дело…Поля. А я бы такого не полюбила… нет!Татьяна. Почему?Поля. Скучный он… И всё жалуется… Неуверенный потому что… Мужчина должен знать, что ему нужно делать в жизни…Татьяна (негромко). А… Нил – знает?Поля (уверенно). Он знает!Татьяна. Что же?Поля. Я… не могу вам это рассказать… так просто, как он говорит… Но только – дурным людям… злым и жадным – плохо будет от него! Не любит он их…Татьяна. Кто – дурен? И кто – хорош?Поля. Он Знает!.. (Татьяна молчит, не глядя на Полю. Поля, улыбаясь, берет книгу с ее колен.) Хорошо это написано! Она очень уж привлекательная… такая прямая, простая, душевная! Вот как видишь женщину-то, в милом образе описанную, так и сама себе лучше кажешься…Татьяна. Какая наивная… смешная ты, Поля! А меня – раздражает вся эта история! Не было такой девушки! И усадьбы, и реки, и луны – ничего такого не было! Всё это выдумано. И всегда в книгах описывают жизнь не такой, какая она на самом деле… у нас, у тебя, например…Поля. Пишут про интересное. А в нашей жизни – какой интерес?Татьяна (не слушая, с раздраженьем). Мне часто кажется, что книги пишут люди… которые не любят меня и… всегда спорят со мной. Как будто они говорят мне: это лучше, чем ты думаешь, а вот это – хуже…Поля. А я думаю, что все писатели непременно добрые… Посмотрела бы я на писателя!..Татьяна (как бы сама с собою). Дурное и тяжелое они изображают не так, как я его вижу… а как-то особенно… более крупно… в трагическом тоне. А хорошее – они выдумывают. Никто не объясняется в любви так, как об этом пишут! И жизнь совсем не трагична… она течет тихо, однообразно… как большая мутная река. А когда смотришь, как течет река, то глаза устают, делается скучно… голова тупеет, и даже не хочется подумать – зачем река течет?Поля (задумчиво глядя пред собой). Нет, Я бы посмотрела на писателя! Вы читали, а я нет-нет да в подумаю – какой он? Молодой? старый? брюнет?..Татьяна. Кто?Поля. Вот этот писатель…Татьяна. Он умер…Поля. Ах… жалко как! Давно? Молодой?Татьяна. Средних лет. Он пил водку…Поля. Бедненький… (Пауза.) И почему это – умные люди пьянствуют? Вот этот, нахлебник ваш, певчий… он ведь умный, а – пьет… почему это?Татьяна. Жить скучно…Петр (заспанный, выходит из своей комнаты). Экая тьма! Кто это сидит?Поля. Я… и Татьяна Васильевна…Петр. Что ж вы огонь не зажжете?Поля. Мы сумерничаем…Петр. В мою комнату от стариков запах деревянного масла проходит… Должно быть, от этого во сне видел, будто плыву по какой-то реке, а вода в ней густая, как деготь… Плыть тяжело… и я не знаю – куда надо плыть… и не вижу берега. Попадаются мне какие-то обломки, но когда я хватаюсь за них – они рассыпаются в прах… гнилые, трухлявые. Ерунда… (Насвистывая, шагает по комнате.) Пора бы чай пить:Поля (зажигая лампу). Пойду, похлопочу… (Уходит.)Петр. По вечерам у нас в доме как-то особенно… тесно и угрюмо. Все эти допотопные вещи как бы вырастают, становятся еще крупнее, тяжелее… и, вытесняя воздух, – мешают дышать. (Стучит рукой в шкаф.) Вот этот чулан восемнадцать лет стоит на одном месте… восемнадцать лет… Говорят – жизнь быстро двигается вперед, а вот шкафа этого она никуда не подвинула ни на вершок… Маленький я не раз разбивал себе лоб о его твердыню… и теперь он почему-то мешает мне. Дурацкая штука… Не шкаф, а какой-то символ… чёрт бы его взял!Татьяна. Какой ты скучный, Петр… Тебе вредно жить так…Петр. Как это?Татьяна. Ты нигде не бываешь… только наверху у Лены… каждый вечер. И это очень беспокоит стариков… (Петр, не отвечая, ходит и свищет.) Знаешь – я стала сильно уставать… В школе меня утомляет шум и беспорядок… здесь – тишина и порядок. Хотя у нас стало веселее с той поры, как переехала Лена. Да-а, я очень устаю! А до праздников еще далеко… Ноябрь… Декабрь. (Часы бьют, шесть раз.)Бессеменов (высовывая голову из двери, своей комнаты). Засвистали козаченьки! Прошение-то, поди-ка, опять не написал?Петр. Написал, написал…Бессемёнов. Насилу-то удосужился… эхе-хе!(Скрывается.)Татьяна. Какое это прошение?Петр. О взыскании с купца Сизова 17 р. 50 к. за окраску крыши на сарае…Акулина Ивановна (выходит с лампой). А на дворе-то опять дождик пошел. (Подходит к шкафу, достает из него посуду и накрывает на стол.). Холодно у нас чего-то. Топили, а холодно. Старый дом-то… продувает… охо-хо! А отец-то, ребятишки, опять сердитый… поясницу, говорит, ломит у него. Тоже старый… а всё неудачи да непорядки… расходы большие… забота.Татьяна (брату). Ты вчера у Лены сидел?..Петр. Да…Татьяна. Весело было?Петр. Как всегда… пили чай, пели… спорили…Татьяна. Кто с кем?Петр. Я с Нилом и Шишкиным.Татьяна. По обыкновению…Петр. Да. Нил восторгался процессом жизни… ужасно он раздражает меня… проповедью бодрости, любви к жизни… Смешно! Слушая его, начинаешь представлять себе эту никому не известную жизнь… чем-то вроде американской тетушки, которая вот-вот явится и осыплет тебя разными благами… А Шишкин проповедовал пользу молока и вред табака… да уличал меня в буржуазном образе мыслей.Татьяна. Всё одно и то же…Петр. Да, по обыкновению…Татьяна. Тебе… очень нравится Лена?Петр. Н-ничего… она славная… веселая…Акулина Ивановна. Вертушка она! Зряшная ее жизнь! Каждый божий день гости у нее, чаи да сахары… пляс да песня… а вот умывальника купить себе не может! Из таза умывается да на пол воду хлещет… дом-то гноит…Татьяна. А я вчера была в клубе… на семейном вечере. Член городской управы Сомов, попечитель моей школы, едва кивнул мне головой… да. А когда в зал вошла содержанка судьи Романова, он бросился к ней, поклонился, как губернаторше, и поцеловал руку:Акулина Ивановна. Экой бесстыдник, а? Где бы взять честную девушку под ручку да уважить ее, поводить ее по зале-то вальяжненько, на людях-то…Татьяна (брату). Нет, ты подумай! Учительница, в глазах этих людей, заслуживает меньше внимания, чем распутная, раскрашенная женщина…Петр. Не стоит замечать таких… пошлостей… Нужно ставить себя выше… А она хоть и распутная, но не красится…Акулина Ивановна. Ты почем знаешь? Лизал ей щеки-то? Сестру обидели, а он за обидчицу заступается…Петр. Мамаша! Будет вам…Татьяна. Нет, при матери совершенно нельзя говорить: (За дверью в сени слышны тяжелые шаги.)Акулина Ивановна. Ну-ну! Окрысились… Ты бы, Петр, чем шаги-то вышагивать, самовар втащил… а то Степанида жалуется – тяжело, дескать…Степанида (вносит самовар, ставит его на пол около стола и, выпрямившись, задыхаясь, говорит хозяйке). Ну, и как вам будет угодно, а только опять говорю – сил моих нет лешего этакого таскать, – ноженьки подламываются…Акулина Ивановна. Что же – особого человека нанять прикажешь?Степанида. Как хотите! Пускай певчий носит – что ему? Петр Васильич, поставь на стол самовар, ей-ей, мочи нет!Петр. Ну, давай… эх!Степанида. Спасибо. (Уходит.)Акулина Иванова. В самом деле, Петя, скажи-ка ты певчему-то, пусть бы он самовар-от подавал? Право…Татьяна (тоскливо вздыхает). О боже мой…Петр. А не сказать ли ему, чтоб он воду носил, полы мыл, трубы чистил и, кстати уж, белье стирал?Акулина Ивановна (с досадой отмахивается от него рукой). Что зря говоришь? Всё это своим порядком и без него делают… А самовар внести…Петр. Мамаша! Каждый вечер вы поднимаете сей роковой вопрос – вопрос о том, кому носить самовар. И поверьте, что вопрос этот пребудет неразрешенным до поры, пока вы не наймете дворника…Акулина Ивановна. На кой шут он нужен, дворник? Отец сам двор убирает…Петр. И это называется – скряжничеством. А скряжничать нехорошо, имея в банке…Акулина Ивановна. Ш-ш! Нишкни! Отец услышит – он те задаст банк! Ты в банк-то деньги вложил?Петр. Послушайте!Татьяна (вскакивая). Петр, да оставь хоть ты… ведь терпения не хватает…Петр (подхода к ней). Ну, не кричи! Незаметно для себя втягиваешься в эти споры…Акулина Ивановна. Застонали! Слова сказать матери-то нельзя…Петр. Изо дня в день – одно и то же… На душу от этих прений садится какая-то копоть, ржавчина…Акулина Ивановна (кричит в дверь своей комнаты). Отец! Иди чай пить…Петр. Когда истечет срок моего отлучения от университета, я уеду в Москву и, как прежде, буду приезжать сюда на неделю, не больше. За три года университетской жизни я отвык от дома… от всего этого крохоборства и мещанской суеты… Хорошо жить одному, вне прелестей родного крова!..Татьяна. А мне вот некуда ехать…Петр. Я говорю тебе – поезжай на курсы…Татьяна. Ах, зачем мне курсы? Я жить, жить я хочу, а не учиться… пойми!Акулина Ивановна (снимая чайник с самовара, обожгла руку и вскрикивает). Ах, пострели те горой!Татьяна (брату). И я не знаю, не представляю – что значит жить? Как я могла бы жить?Петр (задумчиво). Н-да, жить надо умеючи… осторожно…Бессеменов (выходит из своей комнаты, и, оглядев детей, садится ее стол). Нахлебников звали?Акулина Ивановна. Петя! Позови-ко…(Петр уходит. Татьяна идет к столу.)Бессемёнов. Опять пиленого сахару купили? Сколько раз я говорил…Татьяна. Ну, не всё ли равно, папаша?Бессемёнов. Я говорю не тебе, а матери. Тебе, я знаю, всё равно…Акулина Ивановна. Всего фунт купила я, отец. Целая голова есть, только не успелиБессемёнов. Я не сержусь… Я говорю пиленый сахар тяжел и не сладок, стало быть, невыгоден. Сахар всегда нужно покупать головой… и колоть самим. От этого будут крошки, а крошки в кушанье идут. И сахар самый он легкий, сладкий… (Дочери.) Ты чего морщишься да вздыхаешь?Татьяна. Ничего, ничего… так…Бессемёнов. А коли ничего, так незачем и вздыхать. Неужто отцовы слова так тяжело слушать? Не для себя ради, а для вас же, молодых, говорим. Мы свое прожили, вам – жить. А когда глядишь на вас, то не понимаешь, как, собственно, вы жить думаете? К чему у вас намерения? Наш порядок вам не нравится, это мы видим, чувствуем… а какой свой порядок вы придумали? Вот он, вопрос? Н-да…Татьяна. Папаша! Подумайте, который раз говорите вы мне это?Бессемёнов. И еще, и без конца, до гроба говорить буду! Ибо – обеспокоен я в моей жизни. Вами обеспокоен… Зря, не подумавши хорошо, пустил я вас в образование… Вот – Петра выгнали, ты – в девках сидишь…Татьяна. Я работаю… я…Бессемёнов. Слыхал. А кому польза от этой работы? Двадцать пять рублей твои – никому не надобны и тебе самой. Выходи замуж, живи законным порядком, – я сам тебе пятьдесят в месяц платить буду…Акулина Ивановна (все время разговора отца с дочерью беспокойно вертится на стуле, несколько раз пытается что-то сказать и, наконец, ласково спрашивает). Отец! Ватрушечки… не хочешь ли? От обеда остались… а?Бессемёнов (оборачиваясь к ней, смотрит на нее сначала сердито и потом, улыбаясь в бороду, говорит). Ну, тащи ватрушки… тащи… Эхе-хе! (Акулина Ивановна бросается к шкафу, а Бессемёнов говорит дочери.) Видишь, мать-то, как утка от собаки птенцов своих, вас от меня защищает… Все дрожит, все боится, как бы я словом-то не ушиб вас… Ба, птичник! Явился, пропащий!Перчихин (является в дверях, за ним молча входит Поля). Мир сему дому, хозяину седому, хозяйке-красотке, чадам их любезным – во веки веков!Бессемёнов. У тебя опять разрешение вина?Перчихин. С горя!Бессемёнов. С какого это?Перчихин (рассказывает, здороваясь).

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2