Я снова набрал неплохую форму и прекрасно себя чувствовал – до тех пор, пока три недели назад не разразился шторм времени.
– Понятно, – кивнул он.
Еда была готова, я помог перенести все в столовую, где мы все вместе и пообедали. Даже Санди свернулся клубком в углу. Сначала я подумал, что Сэмуэлсон будет против того, чтобы я привел леопарда в дом, но он промолчал.
После обеда мы расположились на переднем крыльце. Густая листва сахарного клена прикрывала нас от лучей медленно клонящегося к западу солнца. Судя по моим часам было уже начало седьмого, но сейчас, в середине лета, у нас в распоряжении оставалось не менее трех светлых часов. У Сэмуэлсона оказалось немного весьма недурного домашнего белого вина. Оно было не высшего качества, но, по всей видимости, прежде в городке был сухой закон, а наш гостеприимный хозяин, после того как вернулся и обнаружил, что его близкие исчезли, никуда из него не выезжал.
– Может, ей тоже плеснуть? – спросил он меня перед тем, как в первый раз разлил вино по чайным стаканам.
– Почему бы и нет, – отозвался я. – Мы запросто можем не дожить до утра, если нас вдруг захватит врасплох какое-нибудь новое временное отклонение.
Тогда он протянул стакан и девочке. Но та лишь чуть-чуть отхлебнула, а потом поставила стакан на деревянный пол крыльца рядом со своим стулом. Через некоторое время, пока Сэмуэлсон и я были заняты разговором, девочка перебралась со стула на пол и уселась так, чтобы одной рукой обнимать дремлющего неподалеку от нас Санди. Леопард никак на это не отреагировал.
– И что же, по-вашему, это такое? – спросил меня Сэмуэлсон после того, как мы с ним некоторое время обменивались воспоминаниями. – Я имею в виду – откуда он взялся?
Он говорил о шторме времени.
– Понятия не имею, – ответил я. – Уверен, что этого не знает никто. Но у меня есть теория.
– Какая? – Он повернул голову и пристально посмотрел на меня. Легкий вечерний ветерок шевелил ветки сиреневых кустов, которые едва слышно царапали стену дома.
– По-моему, это и есть то, как мы его называем, – сказал я. – Шторм. Какой-то шторм в пространстве, в который угодила вся наша планета, – так можно ехать на машине и попасть в грозу. Только в данном случае вместо ветра и дождя, грома и молнии мы влетели во временные изменения, которые наподобие ряби пробегают по поверхности, а все окружающее перемещается либо назад по времени, либо вперед. Смотря куда направлено проходящее над этим местом изменение.
– А как здесь? – спросил он. – Ведь городок-то остался на том же самом месте, что и всегда. Вот только люди... Он замолчал.
– Откуда вы знаете? – возразил я. – А может, как раз весь этот район переместился вперед, скажем, на год или даже на месяц. Срок недостаточный, чтобы стали заметны какие-то изменения в зданиях или улицах, но, возможно, вполне достаточный для того, чтобы люди по той или иной причине решили уйти отсюда.
– По какой?
– Ну, например, из-за этих, как вы их называете, жужжа-лок, – ответил я. – Например, будь я жителем этого городка и появись тут нечто подобное, это было бы для меня вполне достаточной причиной, чтобы уехать.
Он покачал головой.
– Только не все сразу, – сказал он. – И они обязательно оставили бы какое-нибудь сообщение.
Я сдался. Коли его не устраивают логичные объяснения, то нет смысла пытаться его убедить.
– Скажите, – после того как мы некоторое время просидели молча, снова заговорил он, – а как, по-вашему, Бог имеет к этому какое-то отношение?
А, так вот на чем он зациклился! Вот почему он торчит здесь день за днем, обороняя городок, в котором не осталось ни души. Вот почему он аккуратно приспособил колодец в подвале к новым условиям и установил плиту так, чтобы в любой момент иметь возможность накормить нормальным обедом целую семью, если они в один прекрасный день вдруг неожиданно вернутся, возникнут из ниоткуда на пороге, усталые и голодные. Меня так и подмывало сказать ему, что мне всегда было крайне мало дела как до Бога, так и до людей, но теперь, когда я знал, как важен для него этот вопрос, я просто не мог ему этого сказать. Я вдруг почувствовал грызущую его боль – и внезапно понял, насколько зол оттого, что кто-то, кого я практически впервые в жизни вижу, смог так сильно передать мне свое горе. Да, верно, в отличие от него я практически ничего и никого не потерял. И все же...
– Кто его знает! – сказал я, вставая. – Ну, думаю, нам пора. Он тоже встал, причем очень быстро. Но, не успел он еще выпрямиться, Санди уже оказался на ногах, а вслед за ним медленно поднялась с пола и девочка.
– Вы могли бы остаться на ночь, – предложил он. Я отрицательно покачал головой.
– Неужели нравится ездить в темноте? – настаивал хозяин.
– Нет. Предпочитаю до наступления ночи проехать еще хоть немного. Мне очень хочется поскорее добраться до жены.
Мы с леопардом и девочкой направился к фургону, который я подогнал к дому и оставил на подъездной дорожке. Я открыл дверь с водительской стороны, и мои спутники залезли сначала в кабину, а потом перебрались в кузов. Я подождал, пока они не устроятся как следует, забрался в кабину сам и уже собирался было дать задний ход, когда Сэмуэлсон, который вместо того, чтобы проводить меня до грузовика, зачем-то отправился в дом, снова появился на крыльце с двумя большими продуктовыми пакетами в руках, которые застенчиво просунул в окно с моей стороны.
– Возьмите, – сказал он. – Это еда. Думаю, она вам не помешает. И еще я вложил туда бутылку вина.
– Спасибо. – Я взял у него пакеты и положил на пустое сиденье справа от себя. Он заглянул в глубину кузова, где на полу уже свернулись клубочком девочка и леопард, явно готовые отойти ко сну.
– У меня ведь здесь все есть, сами знаете, – сказал он. – Все, что вам могло бы понадобиться. Может, ей что-нибудь пригодилось бы – одежда там или еще что-нибудь?
– Единственное, что ей нужно, это Санди, – сказал я. – И пока он у нее есть, на все остальное ей наплевать.
– Что ж, тогда счастливого пути, – сказал он.
– Пока.
Я задом выехал на дорогу и повел машину прочь. В боковое зеркало я видел, что он вышел на проезжую часть, чтобы посмотреть нам вслед и на прощание помахать. Через два квартала я свернул, и его фигура скрылась за углом.
Перед отъездом он снабдил меня картой бензоколонок, где карандашом обозначил маршрут, выведший меня на южную окраину городка и, наконец, на неширокую асфальтовую дорогу, нырявшую вверх-вниз по холмам. И слева и справа они были засеяны, так что я ехал в окружении бесконечных акров кукурузы, пшеницы и гороха, которые никто никогда уже не уберет и не использует. По мере того как мы отъезжали все дальше, высокая, уходящая в небо стена тумана, являвшаяся линией изменения времени и возвышавшаяся на окраине оставшегося чуть левее и позади нас городка Сэмуэлсона, становилась все меньше.
В машине, насколько я успел убедиться, мы были в относительной безопасности. Эти линии времени были подобны катящимся по местности длинным трубам, но, как я уже говорил, мне еще ни разу не довелось повстречать ни одной, которая перемещалась бы со скоростью более тридцати миль в час. Так что, пока вы оставались на дороге, удрать от них было совсем нетрудно.
Я все время оглядывался по сторонам, надеясь найти что-то вроде «лендровера», который резво бегал бы по дороге, но к тому же при необходимости мог бы передвигаться и по пересеченной местности. Но пока ничего подходящего не попадалось.
Тут я понял, что двигатель грузовика работает с надрывом. Я гнал машину по шоссе со скоростью около семидесяти миль в час. Нужды в этом не было абсолютно никакой. В плане расхода топлива было гораздо безопасней и экономней держать миль сорок-сорок пять. Временами с бензином возникали проблемы, причем по закону подлости именно тогда, когда его оставалось мало. Я возил с собой четыре полных пятигаллонных канистры, которые были привязаны на крыше фургона. Но этот запас я придерживал на совсем уж крайний случай.
Кроме того, никому из нас троих в принципе спешить было некуда – равно как и бежать от чего-то. Я сбросил скорость до сорока пяти миль в час, про себя удивляясь, как это я ухитрился так разогнаться.
Но потом я, разумеется, понял, почему это произошло. Просто я позволил себе сопереживать Сэмуэлсону. А почему, собственно, я должен страдать вместе с ним? Потеряв семью, он стал таким же безумным, как девочка.., или Санди. Но он действительно хотел, чтобы мы остались на ночь в огромном домище, откуда исчезла его семья, и, оставшись, мы поступили бы по отношению к нему милосердно.
Только я не мог рисковать. Среди ночи он запросто мог превратиться из человека, отчаянно нуждающегося в компании, в человека, решившего вдруг, будто я или все мы каким-то образом причастны к исчезновении его близких.
Я не мог слепо положиться на его кратковременное просветление. Он, как бы там ни было, оставался человеком из опустевшего городка, человеком, расстреливающим гранатами игрушечные машинки, которые появлялись через равные промежутки времени. На его месте любой бы свихнулся. Да и вообще, безумие ныне стало нормой. Примером тому мог служить, например, Санди. Он бы продолжал лизать мне руки даже в тот момент, когда я перерезал ему глотку. Рассудок девочки едва ли находился в лучшем состоянии. Сэмуэлсон тоже стал жертвой невиданного космического розыгрыша, который лишил нас привычного мира, следовательно, по определению являлся сумасшедшим. И иного нам не было дано.
Естественно – я решил довести мысль до логического конца, – что сидящий за рулем фургона, рассекавшего надвигающиеся сумерки, был безумен не меньше, чем все остальные люди и существа, его окружающие. Мысль показалась смехотворной, ведь я был уверен, что нахожусь в здравом уме. Но с точки зрения Сэмуэлсона, наблюдающего со стороны, человек, который едет неизвестно куда по дороге в компании леопарда и бессловесной девчонки, не может быть нормальным. Мне следовало опасаться того, что безумие, которое таится во мне, в один прекрасный день внезапно овладеет мной полностью.
Впрочем, это самая настоящая чепуха, и я постарался как можно быстрее выкинуть из головы все эти смехотворные мысли.
Глава 5
Когда красная полоска заката на горизонте справа от нас стала становиться все уже и темнее, а в безоблачном небе на востоке начали проглядывать звезды, я свернул с дороги на уютную полянку под несколькими тополями, растущими в небольшой лощинке между двумя холмами. Было так тепло, что я не стал закрывать вход в палатку. Я лежал, глядя на звезды, и, казалось, все больше и больше погружался в ночное небо, которое становилось все более огромным и значительным; и еще я чувствовал, что Земля становится все более похожей на крупинку материи, затерянной во вселенной.
Мне не спалось. Последнее время подобное случалось все чаще и чаще. Я хотел было встать и выйти посидеть снаружи, прислонившись спиной к стволу тополя. Но, вылези я из палатки, Санди сразу же отправился бы следом за мной, тогда и девушка проснулась бы и последовала за Санди. Что-то вроде цепной реакции. На ум мне пришло окончание одной фразы, вынесенной мной из предыдущих двух лет непрерывного чтения в период отшельнической жизни на Эли. Privatum commodum publico cedit... – «преимущества одиночества на людях исчезают». Поэтому я решил остаться в палатке и перетерпеть.
А перетерпеть мне предстояло гору воспоминаний обо всем, что произошло со мной когда-то. До этой ночи я почти не вспоминал свое последнее лето в старших классах, когда неожиданно начал учить латынь, узнав, насколько серьезно она «подпирает» наш английский. Подпирает и превосходит. «Как долго же еще, о Катилина, мое терпение испытывать ты будешь?» Сравните с громом слов в оригинале старика Цицерона: «Quo usque, Catilina, abutere patienta nostra?»
После первого сдвига времени, который я принял за второй инфаркт, пришедший, чтобы окончательно свести со мной счеты – после того как я понял, что не только жив, но и вполне здоров, – я нашел белку. Маленькое серенькое тельце, почувствовав тепло моих ладоней, расслабилось; крошечные коготки вцепились мне в пальцы. После этого зверек неотступно следовал за мной на протяжении трех дней после того, как я направился на юг, чтобы добраться до города Эли, которого так и не нашел. Тогда я еще не понимал, что с белкой произошло то же, что и с Санди, – я оказался в тот момент, когда она вышла из шока, что сделало ее полностью зависимой от меня...
Через неделю или около того я наткнулся на хижину и человека в гетрах – викинг, оказавшийся на незнакомой ему территории, которого я первоначально принял за обычного человека, раздевшегося до пояса, чтобы наколоть дров. Но потом он заметил меня, вскинул топор на плечо так, будто опускал его в кобуру, и двинулся мне навстречу...
Мне тут же захотелось встать и выйти из палатки, где я лежал, тесно прижавшись к двум другим телам, их соседство вдруг стало просто невыносимо. Я поднялся, чтобы выйти, стараясь не шуметь. Санди поднял было голову, но я так яростно шикнул на него, что он опустил ее на лапы. Девушка лишь пошевелилась во сне и, издав непонятный горловой звук, вытянула руку, чтобы прикоснуться к шерсти на спине Санди.
В конце концов мне удалось выбраться на свежий воздух. Я пристроился спиной к бугристой мягкой коре одного из больших тополей. Небо над моей головой было абсолютно чистым, и его заполонили мириады звезд. Воздух оставался неподвижным, теплым, прозрачным и чистым. Я откинул голову, прислонился затылком к стволу и вновь запустил вертеться свои мыслительные шестеренки.
Кажется, они начали вертеться в день моего рождения. Нет, лет до семи-восьми дело обстояло иначе, но к тому времени я уже начал понимать, что я сам по себе, и никто другой не нужен.
Мой отец был одной большой загадкой. Скорее всего, он так никогда и не понял, что у него двое детей. Временами я замечал, что он в упор не видит нас даже тогда, когда мы вертелись прямо у него перед носом. Он был директором частной библиотеки Уолтера Г. Маннгейма в Сент-Поле: безобидным человеком и настоящим книжным червем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64