Возле группы людей остановился, переводя дыхание, и тут его окликнул Али-Овсад:
– Зачем пришел? Я сказал, тебя не будить, пусть спит. Тебе инглиз сказал?
– Да. Где он?
Али-Овсад ткнул пальцем в катер:
– Там. Ты не ходи, отдыхай.
– Отдыхай-мотдыхай… – Кравцов с досадой отмахнулся и бочком пролез сквозь тесное кольцо журналистов к Брамулье и Штамму. Они разговаривали с давешним пожилым японцем возле трапа, спущенного к катеру.
Кравцову было стыдно за свою сонливость. Он стесненно поздоровался, и Брамулья, схватив его за руку, подтащил к японцу:
– Это инженер Кравцов.
Морщины на лице японца раздвинулись в улыбке. Он втянул в себя воздух и сказал высоким голосом:
– Масао Токунага. – И добавил на довольно чистом русском языке: – Удалось ли вам отдохнуть?
– Да, вполне…
Так вот он, знаменитый академик! Когда-то, двадцать пять лет тому назад, он с первой группой японских ученых обследовал пепелище Хиросимы и выступил с гневным заявлением против атомного оружия. Ходили слухи, что Токунага поражен лучевой болезнью. Вид у него и в самом деле неважный…
– Господин Токунага, – сказал Кравцов. – Разрешите мне пойти на катере.
– А вы знаете, зачем отправляется катер?
– Нет…
Токунага тихонько засмеялся.
– Но я хорошо знаю плот, – сказал Кравцов, чувствуя, как краска заливает лицо, – и… смогу быть полезен…
Тут подошел академик Морозов.
– Последние известия, Токунага-сан, – весело сообщил он. – Локатор показывает высоту столба около тридцати километров. Он движется со скоростью восьмисот метров в час, но это надо еще проверить.
– Тридцать километров! – ахнул кто-то из журналистов.
– Так. Ну, все готово? – Морозов ступил на трап. – Кравцов, вы с нами?
– Да!
– Поехали.
Они спустились в катер, и тотчас матрос оттолкнулся от нижней площадки трапа, и катер побежал вдоль белого борта «Фукуоки». Морозов помахал рукой, Токунага грустно закивал в ответ.
Кравцов поздоровался с Уиллом, Джимом Паркинсоном и Чулковым.
– Вы тут как тут, – сказал он Чулкову.
– А как же! – ухмыльнулся тот. – Куда вы, туда и я.
– Без завтрака? – спросил Уилл.
– Ерунда, – сказал Кравцов.
Уилл задумчиво посмотрел на него, попыхивая трубкой. Кроме них, на катере был не знакомый Кравцову белобрысый парень в пестрой рубашке с изображением горы Фудзияма. Он возился с приборами, негромко переговаривался с Морозовым. Приборов было пять или шесть, самый большой из них напоминал газовый баллон, самый маленький, в деревянном футлярчике, парень держал в руках.
По мере приближения к плоту разговоры на катере затухали. Все взгляды были прикованы к Черному столбу, подымающемуся из облака пара. Теперь он уже не казался Кравцову безобидным волоском – в нем было что-то жуткое и грозное.
– Н-да, – сказал Морозов после долгого молчания. – Неплохим хвостиком обзавелась матушка-Земля.
Вода возле плота была неспокойна. Катер подошел к причалу, и Морозов прежде всего велел спустить в воду контейнер с термометром-самописцем для долговременных замеров температуры. Затем перетащили приборы в кабину грузового лифта и сами поднялись на верхнюю палубу плота.
Ух, как на раскаленной сковородке… Кравцов с беспокойством взглянул на Морозова: все же пожилой человек, как он перенесет такую дьявольскую жарищу? Морозов, мокрый от пота, натягивал на себя скафандр из стеклоткани, и все поспешили сделать то же самое.
– Все слышат меня? – раздался в шлемофоне Кравцова голос Морозова – по-русски и по-английски. – Отлично. Итак, начинаем первичные измерения. Замеры будем делать через каждые двадцать пять метров. Юра, у вас все готово?
– Да, Виктор Константинович, – ответил белобрысый парень. Он был, оказывается, техником-прибористом.
– Ну, начали.
Джим Паркинсон пошел вдоль рельсов к середине плота, разматывая рулетку. Отмерив двадцать пять метров от борта, он обмакнул кисть в ведерко с суриком и сделал красную отметку. Морозов нажал кнопку и прильнул к зрительной трубке, которая торчала из контейнера, похожего на газовый баллон. Он смотрел долго, его глаз освещался вспышками света из трубки. Затем Морозов вытащил записную книжку, снял с правой руки рукавицу и принялся писать.
Юра тем временем снимал показания с двух других приборов, а Уилл возился со своим магнитографом. Кравцову Морозов поручил замеры радиоактивности.
Юра и Чулков перетащили приборы к отметке, сделанной Джимом – здесь было 225 метров от Черного столба, – и замеры были повторены. Джим ушел с рулеткой вперед, отмеряя очередные двадцать пять метров, и Кравцов поглядывал на него с беспокойством. Конечно, до столба еще далеко, но кто его знает, на каком расстоянии он сегодня начнет притягивать…
– Товарищ Кравцов, – раздался голос Морозова. – На каком расстоянии потянуло вчера вашего Чулкова к столбу?
– Примерно десять метров.
– Десяти не было, – сказал Чулков. – Метров восемь.
– Ну нет, – возразил Кравцов и, окликнув Джима, повторил вопрос по-английски.
– Ровно двенадцать ярдов, – заявил Джим, – ни дюйма больше.
Морозов коротко рассмеялся.
– Исследователи, – сказал он. – Вот что: поставьте приборы на тележку. Паркинсон, вернитесь. Будем продвигаться вместе.
Палуба вдруг заходила ходуном под ногами. Долговязый Джим упал на ведерко с краской. Юра повалился на спину, прижимая к груди ящичек с кварцевым гравиметром. Уилла кинуло на Морозова. У основания столба яростно и торопливо заклубился пар, плот заволокло белой пеленой.
Понемногу толчки затихли и прекратились вовсе. Ветер разматывал полотнище пара, гнал его кверху. Пятеро в серо-голубых костюмах из стеклоткани стояли тесной кучкой – бессильные перед грозным могуществом природы.
– Кажется, скорость столба возросла, – проговорил Уилл, задрав голову и щуря глаза за прозрачным щитком.
– Это покажут локационные измерения, – сказал Морозов. – Ну-с, продвигаемся вперед.
И упрямые люди шаг за шагом приближались к столбу, толкая перед собой тележку с приборами и разматывая рулетку.
Замер на отметке 200 продолжался полтора часа: пришлось ждать, пока маятниковый гравиметр, взбудораженный толчками, придет в нормальное положение.
На отметке 125 Морозов велел всем обвязаться канатом.
На отметке 100 Джим обнаружил, что краска в ведерке кипит и испаряется; Юра протянул ему кусок мела.
На отметке 75 Уилл сел, скрючившись, на тележку и коротко простонал.
– Что с вами, Макферсон? – обеспокоенно прозвучал голос Морозова?
Уилл не ответил.
– Я отведу его на катер, – сказал Кравцов. – Это сердечный приступ.
– Нет, – раздался слабый голос Уилла. – Сейчас пройдет.
– Немедленно на катер, – распорядился Морозов.
Кравцов взял Уилла под мышки, поднял и повел к борту. Он слышал тяжелое дыхание Уилла и все повторял:
– Ничего, старина, ничего…
В кабине лифта ему показалось, что Уилл потерял сознание. Кравцов страшно испугался, принялся тормошить Уилла, снял с его головы шлем, и свой тоже. Лифт остановился. Кравцов распахнул дверцу и заорал:
– На катере!
Двое проворных японских матросов взбежали на причал. Они помогли Кравцову стянуть с Уилла скафандр. Слабым движением руки шотландец указал на кармашек под поясом своих шортов. Кравцов понял. Он вытащил из кармашка стеклянную трубочку и сунул Уиллу в рот белую горошину.
– Еще, – прохрипел Уилл.
Его отнесли на катер, положили на узкое кормовое сидение. Один из матросов подоткнул ему под голову пробковый спасательный жилет.
– Срочно доставьте его на судно, – сказал Кравцов старшине по-английски. – Вы понимаете меня?
– Да, сэр.
– Сдайте мистера Макферсона врачу и возвращайтесь сюда.
– Да, сэр.
Катер отвалил от причала. Кравцов постоял немного, глядя ему вслед. «Уилл, дружище, – думал он с тревогой. – Я очень к вам привык. Уилл, вы не должны… Вы же крепкий парень…»
Только теперь он заметил, что солнце уже клонилось к западу. Сколько же часов провели они на плоту?.. По небу ползли облака, густые, плотные, они наползали на солнце, зажигались оранжевым огнем.
Духота мертвой хваткой брала за горло. Кравцов надвинул шлем и вошел в кабину лифта. Потом, медленно идя в шуршащем скафандре по верхней палубе, окутанной паром, он испытал странное чувство – будто все это происходит не на Земле, а на какой-то чужой планете, и сам обругал себя за нелепые мысли.
Он подошел к серо-голубым фигурам – они все еще делали замеры на отметке 75 – и услышал обращенный к нему вопрос Морозова, и ответил, что отправил Макферсона на судно.
Морозов был чем-то озабочен. Он сам проверил показания всех приборов.
– Резкий скачок, – пробормотал он. – Поехали дальше. Держаться всем вместе.
Они двинулись, локоть к локтю, толкая перед собой тележку, на которой стоял контейнер с маятниковым гравиметром. Остальные приборы несли в руках. Джим разматывал рулетку.
Они не прошли и пятнадцати метров, как вдруг тележка сама покатилась по рельсам к столбу.
– Назад! – ударил в уши голос Морозова.
Люди попятились. Тележка с контейнером катилась все быстрее, влекомая загадочной силой. Облако пара поглотило ее, потом она снова вынырнула в просвете. Там, где кончались рельсы, она взлетела, будто оттолкнулась от трамплина, мелькнула серым пятном и исчезла в клубах пара.
– Вот она! – крикнул Чулков, тыча рукавицей.
На высоте метров в двадцать между рваными клочьями пара был виден столб, бегущий вверх. Он уносил контейнер, а чуть пониже к нему прилепилась тележка… Вот они скрылись в облаках…
Люди оторопело смотрели, задрав головы.
– Тю-тю, – сказал Чулков. – Теперь ищи добро на Луне…
Джим бормотал проклятия.
А Кравцов чувствовал страшную усталость. Каменной тяжестью налились ноги. Скафандр весил десять тонн. В висках стучали медленные молотки.
– На сегодня хватит, – услышал он голос Морозова. – Пошли на катер.

18

– Хочешь чаю? – спросила женщина.
– Нет, – ответил Уилл.
Он лежал в своей каюте, сухие руки с набухшими венами вытянулись поверх голубого одеяла, – руки, сжатые в кулаки. Лицо его – загорелое и бледное одновременно, – было неподвижно, как лицо сфинкса. Нижняя челюсть, обросшая седой щетиной, странно выпятилась.
Норма Хемптон сидела возле койки Уилла и вглядывалась в его неподвижное лицо.
– Я бы хотела что-нибудь сделать для тебя.
– Набей мне трубку.
– Нет, Уилл, только не это. Курить нельзя.
Он промолчал.
– Теперь тебе не так больно?
– Теперь не так.
– Три года назад ты никогда не жаловался на сердце. Ты изнуряешь себя работой. Ты забираешься в самые гиблые места. За три года ты и трех месяцев не провел в Англии.
Уилл молчал.
– Почему ты не спросишь, как я очутилась в Японии?
– Как ты очутилась в Японии? – спросил он бесстрастно.
– О, Уилл!.. – Она прерывисто вздохнула и подалась вперед. – Не думай, пожалуйста, что мне хорошо жилось эти три года. Он оказался… Ну, в общем, в июне, когда освободилось место корреспондента в Токио, я попросилась туда. Я ушла от него.
– Ты всегда уходишь, – сказал Уилл ровным голосом.
– Да. – Она невесело засмеялась. – Такая у меня манера… Но вот что я скажу тебе, Уилл: мне очень хочется вернуться.
Он долго молчал. Потом скосил глаза, посмотрел на нее.
– Ушам не больно? – спросил он.
– Ушам?
– Да. Слишком тяжелые подвески.
Норма невольно тронула пальцами серьги – большие зеленые треугольники с узором.
– Я узнала из газет, что ты здесь, на плоту, и поняла, что это мой последний шанс. Я телеграфировала в редакцию и отплыла на «Фукуоке».
– Уйди, – сказал он. – Я хочу спать.
– Ты не хочешь спать. Мы уже не молоды, Уилл. – Голос женщины звучал надтреснуто. – Я бы набивала тебе трубку и сажала розы и петунии в цветнике перед домом. Хватит нам бродить по свету. Мы бы проводили вместе все вечера. Все вечера, Уилл… Все оставшиеся вечера…
– Послушай, Норма…
– Да, милый.
– Говард пишет тебе?
– Редко. Когда ему нужны деньги. Он уже не очень-то нуждается в нас.
– Во мне – во всяком случае.
– Все-таки, он наш сын. И ты бы мог, Уилл…
– Нет, – сказал он. – Довольно. Довольно, черт побери.
– Хорошо. – Она провела ладонью по одеялу – погладила его ногу. – Ты только не волнуйся. Может, налить тебе чаю?
В дверь постучали.
– Войдите, – сказал Уилл.
Вошел Кравцов, всклокоченный, в широко распахнутой на груди белой тенниске и помятых брюках.
– Ну, как вы тут? – начал он с порога и осекся. – Простите, не помешал?
– Нет. Норма, это инженер Кравцов из России. Кравцов, это Норма Хемптон, корреспондентка.
Норма тряхнула золотистой гривой и, улыбаясь, протянула Кравцову руку.
– Очень рада. О вас писали во всем мире, мистер Кравцов. Читатели «Дейли телеграф» будут рады прочесть несколько слов, которые вы пожелаете для них…
– Подожди, Норма, это потом, – сказал Уилл. – Вы давно вернулись с плота?
– Только что. Как вы себя чувствуете?
– Врач, кажется, уложил меня надолго. Ну, рассказывайте.
Кравцов, торопясь и волнуясь, рассказал о том, как Черный столб притянул и унес тележку с контейнером.
– Вот как! Что же это – магнитное явление или, может, гравитационное?
– Не знаю, Уилл. Странная аномалия.
– А Морозов что говорит?
– Морозов помалкивает. Сказал только, что горизонтальная сила притяжения растет по мере приближения к столбу не прямо пропорционально, а в возрастающей степени.
– Что же будет дальше?
– Дальше? Новые измерения. Ведь сегодня были грубые, первичные. Теперь на плоту установят дистанционные приборы постоянного действия. Они будут передавать все данные оттуда на «Фукуока-мару». Ну, Уилл, я рад, что вам лучше. Пойду.
– Мистер Кравцов, – сказала Норма Хемптон. – Вы должны рассказать мне подробнее о столбе.
Кравцов посмотрел на нее.
«Сколько ей лет? – подумал он. – Лицо молодое, и фигура… А руки – старые. Тридцать? Пятьдесят?»
– Вы что-нибудь ели сегодня? – спросил Уилл.
– Нет.
– Вы сумасшедший. Сейчас же идите. Норма, оставь мистера Кравцова в покое.
– В восемь часов будет пресс-конференция, миссис Хемптон, – сказал Кравцов.
– Почему в восемь? Назначена на шесть.
– Перенесли на восемь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15