– Так тяжко, когда тебя заставляют отказаться от того, к чему стремился, тем более от того, что было там. Если бы ты только видела…
– Я увижу, – ответила она, – если ты позволишь. Дай согласие – и я отправлюсь туда с тобой и сама все увижу.
– Посмотрим, – хмуро отозвался он, – должен же я сделать что-нибудь, чтобы избежать следующего… наваждения. А не то проснусь и узнаю, что натворил еще что-нибудь, похуже прежнего.
– Кажется, мне удалось разъяснить им понятие «еда», – торжествующе крикнул Кайтай со своего места по другую сторону костра. Одна из женщин достала кусок мяса и с застенчивыми смешками и ухмылками насаживала его на длинный зеленый прут. Мужчина нырнул в темноту и появился с кожаным бурдюком, в котором, как оказалось, было что-то, напоминавшее напиток из перебродившего молока. Кайтай попробовал, и лицо его озарилось такой широкой улыбкой, какой Оуэн прежде никогда у него не видел.
– Это почти то же, что я пил ребенком на равнинах, – объявил он. – Хорошие, очень милые люди. Ах… еще?
Пузырящееся над огнем мясо издавало аромат, противиться которому Оуэн был не в силах. Он уселся у костра, обняв колени и неотрывно глядя в яркое пламя. Спустя некоторое время он залез в свой мешок и отыскал там маленькую арфу; пристроив ее на одном колене, он начал подтягивать струны.
Увидев арфу, Феппово племя стало оживленно переговариваться, а один из них приблизился и с опаской дотронулся до нее. Оуэн улыбнулся ему и тронут струну – человечек в ужасе отпрыгнул.
– Не бойся, друг, – сказал Оуэн. Затем попробовал другую струну. – Я припоминаю песню из того мира, что был в моем сне… Вот послушай.
Он заиграл, и полилась незнакомая, звучавшая еще слегка неуверенно, мелодия, которая, казалось, металась от веселых аккордов до самых трагических. Кайтаю никогда еще не приходилось слышать, чтобы Оуэн играл что-либо подобное, и музыка эта почему-то беспокоила.
– Кажется, у нее есть и слова, – сказал Оуэн, не снимая пальцев со струн, – но я их забыл.
Народ Феппов, казалось, был потрясен. Та женщина, что держала ребенка, попятилась от огня, а другая прикрыла свой рот каким-то странным, словно ритуальным, жестом. Молодой мужчина подался вперед, широко и без выражения раскрыв глаза, будто в опьянении. Он ритмично покачивался и вдруг запел под звуки арфы.
– Он знает слова! – вскрикнул Оуэн, глядя на него во все глаза.
Одетый в шкуру человек пел негромкую, чарующую песнь, слова которой ничем не походили на тот язык, на котором только что говорил его народ. Оуэн аккомпанировал ему, перебирая струны.
– Кии-са, номапи, аб-мен, ахсвела хои, –пел человечек. А Оуэн, продолжая играть, стал подпевать по-другому:
– Где вечная весна, нет зимы, мы идем под знойным солнцем, без конца, вдоль замерзшей реки… где стоят деревья из камня…
Вдруг старейшина племени что-то коротко и хрипло крикнул и ладонью прикрыл поющему рот. Певец вздрогнул и остановился. Он казался очень испуганным.
Оуэн снял руку со струн и тоже прекратил игру.
– Похоже, я чем-то напугал наших маленьких друзей, – сказал он задумчиво. – Как ты думаешь, Кайтай, в чем дело? Чего они так испугались?
– Думаю, они где-то слышали нечто подобное, и… а может, их тоже посещают видения, – отозвался Кайтай. – Где ты узнал эти слова?
– Я вспомнил их, когда он запел, – отвечал Оуэн. – Ах… ну, довольно, довольно. Не можем же мы все время пугать этот замечательный народец, тем более когда над огнем такой чудный кусок мяса. Спрячу-ка я пока что арфу.
Он приподнял клапан дорожного мешка и стал укладывать туда арфу, но тут черная шкатулка скользнула вперед, и уголок ее высунулся из мешка. Заметив это, Оуэн поспешно спрятал его, но люди маленького племени тоже заметили этот уголок и глядели на него с таким выражением, которое не было похоже на простое любопытство.
– Там лежит всего лишь старая кость, – ободряюще заговорил Оуэн. – Понятно? Просто ящичек. Ах, мясо, похоже, уже готово. – Он потянулся вперед, указывая ножиком на мясо, и выразительно облизнулся, подтверждая, что он очень голоден.
Человечки засмеялись, забыв свои страхи, и стали резать мясо, передавая куски гостям.
– Я не стану спрашивать, что это за мясо, – говорил с набитым ртом Оуэн, – а может даже, ктоэто был. – Он со смехом отрезал еще ломоть для Зельзы.
– Похоже, тебе стало лучше, рыжебородый, – сказала цыганка. Не сводя черных глаз с Оуэна, она вцепилась белыми зубами в мясо.
– Это та пища, которой мне не хватало, – весело отозвался он. – Кусок жареного мяса мигом устранит все видения иных миров. Спроси Кайтая – он то и дело постится, чтобы разговаривать со своим небесным медведем. А потом целую неделю сам ходит хмурый, как медведь. А я создан для еды, моя девочка, не для видений. Такая пища просто бесподобна. К ней не хватает только вина.
– И женщин, – добавил Кайтай.
– Не слушай этого желтолицего аскета, детка, – запротестовал Оуэн, – он интересуется не женщинами, а одной только мудростью.
– Ведь могут же быть на свете и мудрые женщины, так что можно получить двойное удовольствие, – обиженно откликнулся Кайтай. – Хотя, по правде сказать, мне такие редко попадались…
– Вот перед тобой мудрая женщина, – сказал Оуэн.
– Но она не моя, – отвечал Кайтай. – Цыганка может принадлежать одному или никому. Верно, Зельза?
Зельза в ответ только улыбнулась.
– Даже сейчас, – продолжал Кайтай, – эта царица табора ткет новое колдовство. Ей не нужно произносить заклинаний, как другим колдунам, – никаких выкриков, взмахов ножами… она молчит, а молчание женщины уже само по себе большая сила. Но ее ворожба действует изнутри. Я уже чую чары цыганской колдуньи.
– У тебя слишком острое чутье, желтолицый, – огрызнулась Зельза, – но ты прав. Мне не нужно произносить вслух заклинания.
– Что же это тогда за ворожба? – заинтересовался Оуэн.
– Ты хочешь отправиться со мной искать ту землю? – спросила Зельза.
– Когда захочешь, – отозвался он. – Но я больше не стану есть те черные ягоды, которые давал мне Кайтай. Они не помогают во второй раз. Я знаю, я пробовал. А какой способ знаешь ты, чтобы попасть туда?
– Увидишь, – отвечала она. – Очень скоро.
– Я же сказал, – проговорил Оуэн, потирая тыльной стороной ладони бороду, – когда захочешь.
Голый ребенок появился вновь – ковыляя, он пошел к Оуэну. Тот подвинулся к нему и дал ему палец, который ребенок с торжеством ухватил. Это был мальчонка, большеглазый и подвижный, как все дети его возраста. Он обследовал одежду Оуэна, топор, лежавший рядом, и особенно был очарован рыжей бородой.
Ребенок подполз, потянулся к бороде, но промахнулся и упал. Падение не особенно огорчило его: он просто переместил свой интерес на дорожный мешок, который тут же раскрыл и засунул в него свои крошечные ручонки.
– Эй, нет, приятель, это ты не трогай, – сказал Оуэн, оттаскивая малыша. Но тот уже обнаружил черную шкатулку и крепко вцепился в нее.
– Ма! – произнесло дитя, не желая выпускать свою добычу. Незаметно его пальчики сдвинули крючок и освободили крышку. В ту же секунду он засунул вовнутрь палец, но тут же с воплем выдернул руку. Оуэн мгновенно накинул крючок и бросил шкатулку в мешок. Мальчишка уполз к матери, и та теперь утешала его.
– По-моему, это укус, – тихо сказал Оуэн Кайтаю.
– Я думаю, ты прав. – Кайтай незаметно подвинулся ближе к ребенку и кинул на него взгляд. – Да, небольшой укус, на руке.
– Будь проклят этот ящик! – выругался Оуэн. – Может, наши дела пойдут лучше, если мы зароем его?
– Ведь ты же сам заключил сделку, – вразумляюще сказал ему Кайтай. – И потом, я не думаю, что на этом закончится власть Мирдина Велиса. Такие договоры надо выполнять.
Один из Феппов подошел посмотреть на шкатулку, и его брови поднялись в изумлении. Он прижал ее ручкой грубого кремневого ножа, с помощью которого он только что ел, и с вопросительным восклицанием взглянул вверх, на Оуэна.
Оуэн хладнокровно пожал плечами.
– Надеюсь, он решил, что ребенок поранил палец о гвоздь, – пробормотал Оуэн, при этом приветливо улыбаясь человечку.
Тот снова наклонился над шкатулкой, водя пальцем по ее странным резным узорам. Вдруг он закричал что-то на своем языке. К нему подошел другой мужчина, а затем и старейшина. Все трое склонились над шкатулкой и обсуждали ее, гортанно переговариваясь.
– Похоже, она им не понравилась, Оуэн, – предупредил Кайтай, – будь осторожен.
Один из мужчин медленно отошел и заговорил с женщинами. Все племя собралось в конце зала, у двери, а вождь его, Фепп, старейший из них, встал немного впереди, как бы защищая свой народ.
Он торжественно поднял вверх руку.
Он говорил долго, раскатистыми фразами, которые ясно выражали гнев, страх и отказ в гостеприимстве. В голосе его зазвучали необычные нотки – как у священника, изгоняющего бесов. Затем, медленно продвигаясь, вся группа ушла в темноту, мужчины впереди, женщины позади, причем, удаляясь, они ни на мгновение не спускали глаз с пришельцев. Они двигались спиной вперед, в темноту, и вскоре совсем исчезли из виду.
– Им не понравилась наша компания, – сказал Оуэн, глядя им вслед. – А может, его компания. – Он поглядел на шкатулку. – Чем бы ты ни был, а от друзей ты нас освобождаешь с потрясающей быстротой. Сперва команда, теперь этот жалкий народишко. – Оуэн крепко стукнул костяшками пальцев по крышке. – И все же не хотел бы я повстречаться с тобой как-нибудь темной ночью.
Шкатулка не отвечала. Зельза холодно рассмеялась шутке.
– Череп колдуна не разговаривает ни с кем, – заметила она. – Я сомневаюсь, что он сказал бы тебе что-нибудь приятное, даже если бы и заговорил.
– Тогда ступай назад в мешок, – проговорил Оуэн. – Ну что ж, не думаю, что наши маленькие друзья попытаются зарезать нас в темноте, но лучше я подложу в огонь еще полено. Зельза… ты говорила, что можешь помочь мне попасть в мой сон. Расскажи мне об этом. Как и когда мы попадем туда?
– Если хочешь, можно сейчас, – отвечала она. – А как? У меня есть ключ. Тебе незачем в это вникать.
– Что я должен делать?
– Сядь напротив, вот так. Прими удобную позу. Я возьму тебя за руки, желтолицый, ты будешь сидеть у входа и охранять нас: мы как будто погрузимся в сон на время. Но стоит тебе громко позвать нас, и мы тут же проснемся. Говоря все это, Зельза не отрываясь смотрела Оуэну в глаза. Ее руки сильно сжимали его запястья, большие пальцы лежали на пульсе.
– Тебе покажется, что мы пропутешествуем долго, очень долго, но бывают разные виды времени… здесь пройдет не больше нескольких минут. – Оуэн, глядя в черный омут ее глаз, слышал слова очень неясно, как бы издалека. – Мы отправляемся туда, и мы сможем увидеть..

10

«Ты солгала, цыганка» – Оуэн выговорил эти слова и не услышал их звучания, однако понял, что слова просто каким-то образом были.
«Я не солгала. Это город, который ты видел во сне, но ты еще не затянут в него, как муха в паутину, ты можешь передвигаться по нему свободно, как захочешь. Иди же и смотри».
Оуэн увидел удивительный пейзаж из своего сна: деревья, сверкавшие на солнце, как драгоценные камни, больше напоминавшие изумруды, чем живую зелень. Между деревьями белые строения, стены и дорожки, как в саду. Неподалеку река, настолько спокойная, что казалась стеклом, неподвижно лежащим под ослепительно ярким солнцем. Свет исходил как бы отовсюду и ниоткуда: Оуэн нигде не видел солнца.
По дорожкам двигались фигуры – мужчины и женщины, красивые, в мантиях, – и тихо улыбались. Они ступали неслышно и ни с кем не разговаривали, проходя по своим делам.
В прошлый раз Оуэн был одним из них. Он тоже проходил здесь в своем сне. Тогда у него было другое имя, но теперь он не помнил его. И она тогда тоже была здесь, – этого он не забыл. И сейчас она здесь, где-то среди белых строений.
Голос Зельзы беззвучно шептал ему. «Иди, смотри…» Он двинулся, плывя среди деревьев… каменных деревьев, как он теперь понял, тех, о которых пелось в песне. А впереди он увидел себя. Он знал человека, шедшего сейчас по дорожке, – это был он сам в первом его сне. Впереди показались белые ворота: человек подошел к ним и вошел внутрь.
Внутри была огромная комната с высоким потолком, тоже наполненная идущим непонятно откуда горячим светом. Внезапно Оуэн вздрогнул, пораженный: узор на полу был тот же, что и непонятный, спиральный, извитой орнамент в доме Мирдина Велиса. Сама комната тоже чем-то напоминала тот зал.
Он увидел низкое ложе из блестящего черного камня. На нем возлежала женщина в белом одеянии. Когда мужчина приблизился, она села и протянула к нему руки в жесте радостного привета. Но оба не произнесли ни звука. Женщина встала, и Оуэн уже знал ее имя.
«Ринель», – мысленно услышал, он.
«А твое имя было Айн».
Он уже не мог отличить свои слова от слов Зельзы. Все в этот раз было по-другому, не так, как раньше. Сейчас он просто наблюдал, но тогда… тогда он былАйном. Он помнил странную радость, будто темный огонь в крови, который охватывал его тогда или охватывал Айна… если он сам не был Айном. Сейчас эти люди двигались и говорили так же, но он уже не ощущал того, что они чувствовали. Только в памяти…
В памяти. Находиться там в тот раз для него было все равно что носить в себе постоянное пламя, которое пело внутри и светилось снаружи. Эта радость… он не смог бы описать ее ни Кайтаю, ни Зельзе, ни кому-либо другому, кто ни разу ее не испытал.
Проплывая теперь здесь, он и Зельза представляли единую волю – они слились в одну двухголосую личность. Оуэн подумал, что хотя это и не похоже на огненную радость бытия там, но все же – хорошо. И услышал мысленный отклик: «Хорошо».
«Посмотри на Ринель и Айна. В тот раз ты не понял. Сейчас ты все поймешь».
Двое, мужчина и женщина, двигались по освещенной белесым светом комнате, следуя странным, извивающимся узорам, нарисованным на полу, будто исполняли сложный танец или шли, сверяясь с картой.
Затем и сама комната, казалось, изменилась: пропали контуры стен и колоннады, остался только свет, яркий и резкий, и две фигуры, плывущие по лабиринту пола, хотя самого пола Оуэн уже не видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21