– недовольно проворчал Иерок и ощутил вдруг сильное желание приложиться сейчас к бутылке. Он знал: если выпить, то все мрачные мысли развеются, как комары на студеном морском ветру.
Парень нравился Иероку, но уж больно бедна его родня. Да и сам его приход в ярангу был каким-то несуразным. Апар увидел дочку Иерока на весенних игрищах, и она ему так понравилась, что он уже не вернулся в тундру, остался на побережье, вошел в ярангу Иерока и объявил, что будет отрабатывать будущую жену.
Прошло уже три года, но Иерок все колебался, не принимал окончательного решения, хотя видел – дочь симпатизирует парню и явно надеется, что он станет ее мужем. Можно, конечно, продлить испытание еще на год, от силы на два… Не больше, иначе будут нарушены все приличия. Надо что-то решать наконец…
Иерок вошел в свое жилище.
В холодной части яранги, слева, тлел костер. Дым выходил через срединное отверстие. Вокруг царил полумрак, и Иерок подумал: будь яранга покрыта свежими, только что расщепленными моржовыми кожами, было бы гораздо светлее, уютнее. А тут – темень и ощущение постоянной сырости, идущей от развешанной по стенам одежды, от темнеющего в глубине мехового полога, от пустых деревянных бочек, где должны храниться запасы мяса и жира…
На низеньком столике, вплотную придвинутом к пологу, лежало плоское деревянное блюдо с нарезанным черным моржовым мясом, стояла бутылка. Рядом – потрескавшаяся фарфоровая чашка.
Иерок прошел к столику, ногой подкатил китовый позвонок и сел. Оглядев еще раз столик, немного помедлил, вздохнул, прежде чем налить себе веселящей воды.
Апар почтительно стоял возле костра. Нанехак, или Нана, как звали ее домашние, сидела возле другого столика, заваленного кусками меха, кожи, и делала вид, что шьет, хотя на самом деле искоса посматривала на отца, прислушивалась к разговору мужчин.
– Павлов не заходил? – спросил Иерок, медленно, тонкой струйкой наполняя чашку. Знакомый терпкий запах ударил в нос и заставил Апара шагнуть поближе к хозяину яранги.
Павлов был школьным учителем. В Урилыке он поселился два года назад, женился на эскимоске, племяннице Иерока, и быстро перенял многие обычаи и привычки местных жителей. Он хорошо стрелял, умел загарпунить моржа, вытащить на лед подбитого тюленя, умел ставить капканы на пушных зверей, лихо управлял собачьей упряжкой, только одного не терпел – копальхена.
– Заходил, – ответил Апар. – Ждет пароход.
– Вот и дождался, – произнес Иерок и быстро выпил свою чашку.
Огненная влага прошла по горлу, ударила в дно пустого желудка. Иерок чуть прикрыл глаза, ожидая, когда тепло разольется по всему телу. Затем он заново оглядел свое жилище, и оно уже не показалось ему таким убогим и жалким.
– Подожди, – кивнул он Апару. – Садись.
Юноша подкатил к столику второй китовый позвонок. Иерок налил в чашку веселящей воды:
– Пей.
Вскоре Иерок почувствовал, что к нему пришло то состояние, которое сам он называл «толстые чижи». Он ощутил, что ноги будто одеваются в плотные меховые чулки и при ходьбе начинают петлять, задевать друг за друга. В это время Иерок предпочитал либо неподвижно сидеть на своем любимом китовом позвонке, предаваясь размышлениям о жизни, либо неторопливо беседовать с умным человеком. Чаще всего он беседовал с Павловым.
– Почему учителя нет? – нетерпеливо спросил Иерок.
– Должно быть, пароход встречает, – ответил Апар. – Уж очень он ждал…
Иерок вспомнил, как два года назад учителя высадили на берег с одним деревянным ящиком. Он простоял полдня в полной растерянности под дождем и ветром, не зная, куда идти и что делать.
Иерок тогда взял его к себе.
Учителю отгородили угол в яранге и навесили одиночный полог. Для школьных занятий «именем Республики» (так и сказал Павлов) в Урилыке приспособили один из складов мистера Томсона. К нему потом пристроили небольшое помещение из плавника, состоящее из кухоньки и комнаты, в котором и поселился Павлов с женой. Учитель так приноровился к здешнему краю, что от местного жителя его можно было отличить, только пристально присмотревшись: Павлов ходил в эскимосской одежде, носил на поясе охотничий нож и курил самодельную трубку.
В прошлом году пароход учителю ничего не привез: ни тетрадей, ни книг, ни карандашей. А Павлов так мечтал о новой школе из настоящих толстых бревен, о партах, таких, как в русских школах, и даже об учебнике на эскимосском языке.
Иерок пытался учиться у Павлова премудростям грамоты и русскому языку. Русской речью он овладел довольно быстро. Он вообще легко осваивал любой язык. По-чукотски говорил так, что на слух его трудно было отличить от чукчи, знал все эскимосские диалекты от Наукана до Сиреников и острова Святого Лаврентия, свободно изъяснялся по-английски с мистером Томсоном и другими американскими торговцами.
– Тогда буду с тобой беседовать, – заявил Иерок, обращаясь к Апару.
Юноша почтительно склонил голову и приготовился слушать.
– Так ты говоришь, дурной веселящей воды немного? – спросил Иерок.
– Две бутылки только, – напомнил Апар.
– Две бутылки не так мало, – задумчиво проронил Иерок. Помолчал, потом продолжил: – Как думаешь дальше жить? – И строго, испытующе посмотрел на юношу.
Апар от волнения закашлялся и почему-то поглядел в тот угол яранги, где затихла в напряженном ожидании женщина.
– Я думаю жить дальше, как жил, – неуверенно ответил Апар и тут же услышал горестный вздох своей невесты. – Женюсь я…
– Погоди, погоди, – перебил его Иерок. – То, что ты собираешься жениться, об этом знаем не только мы, живущие в этой яранге, но и весь Урилык. Иначе зачем тебе жить у меня?
– Я хотел сказать, что у нас, у меня и у Наны…
Что-то в голосе парня было такое, что Иерок вдруг насторожился, протрезвел, в одно мгновение от «толстых чижей» остались лишь горечь и головная боль.
– Ты хочешь сказать, что жил с моей дочерью как настоящий муж? – грозно спросил Иерок.
– Так получилось, – растерянно пробормотал Апар. – В пологе тесно, жарко…
– Если ты такой слабый мужчина, что не мог сдержаться, – тебе не место в моей яранге! – загремел Иерок. – Ты нарушил обычай и, вместо того чтобы тихо лежать к Нанехак спиной, повернулся лицом и ласкал ее! Ты опозорил мою семью!
– Послушай, Иерок, – попытался оправдаться Апар и в поисках поддержки снова поглядел в женский угол яранги. – У меня не было такого намерения, но Нана…
– Нана – моя дочь! Она не могла соблазнить тебя! Скорее ты, подобно тундровой мыши, вполз в мою ярангу, прикинулся тихоней, а на самом деле…
Иерок наполнил чашку и залпом выпил. Ярость вспыхнула в нем с новой силой.
– Я вас убью! – закричал Иерок и вскочил. Под ругу попался винчестер. – Где патроны? – он кинулся на Апара.
– Патроны еще у мистера Томсона, – дрожащим голосом объяснил тот. – Он обещал отдать послезавтра, когда разберется с новым товаром.
Иерок отшвырнул винчестер и схватил гарпун, с которым обычно ходил охотиться на нерпу.
Нанехак с визгом бросилась из яранги; взбешенный отец устремился за ней.
Ослепленный гневом, он не слышал, как за ним гнался и кричал ему что-то Апар, как возле школьного домика к юноше присоединился учитель Павлов.
Нана повернула к берегу, где стояли высадившиеся с парохода люди, и промчалась мимо них. Отец с гарпуном в руках бежал следом. Когда он поравнялся с толпой, какой-то человек неожиданно вышел вперед и, преграждая ему путь, подставил подножку. Иерок с размаху шлепнулся у ног русского, гарпун отлетел далеко в сторону.
Некоторое время Иерок лежал на земле, не понимая толком, что произошло. Наконец он поднялся, выпрямился и в упор поглядел на задержавшего его человека. Перед ним стоял совершенно незнакомый, высокий, светловолосый русский парень, на вид совсем молодой, с веселыми, словно смеющимися, голубыми глазами.
Иерок взял гарпун и приставил его к груди русского. Одно движение – и стальной наконечник вонзится в сердце.
Но Иерок отчего-то медлил. Что-то будто останавливало его.
Глаза. Взгляд русского. Насмешливый, веселый, в котором не было ни искорки страха, ни тени испуга.
– Ты всегда так делаешь? – спросил вдруг Иерок.
– Нет, не всегда, – широко улыбаясь, ответил русский. – Когда я вижу, что один человек хочет убить другого, защищая слабого, я тоже могу убить. А сейчас я увидел, что ты хочешь только попугать женщину. Не может же настоящий охотник, сильный мужчина, всерьез гнаться за женщиной…
– Верно, – помимо своей воли согласился Иерок. Он чувствовал, как гнев его утихает; он хотел снова распалить себя, но почему-то не мог. Словно что-то мешало ему. На смену ярости приходил стыд.
С ним и раньше случалось такое. Дурная веселящая вода иногда толкала его на дикие, безрассудные поступки, которые трудно было объяснить здравым смыслом. И потом всякий раз Иероку становилось стыдно.
Понурив голову, он медленно побрел к своей яранге, волоча за собой гарпун.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Человека, волею судеб оказавшегося этим тихим летним днем на берегу бухты Провидения, звали Георгий Алексеевич Ушаков. Он был начальником экспедиции по освоению острова Врангеля. Вот что было написано в его мандате, выданном Дальневосточным крайисполкомом: «Тов. Ушаков, Георгий Алексеевич, назначается уполномоченным Далькрайисполкома Сов. Раб. – Крест., Казач. и Красноарм. Депутатов по управлению островами Северного Ледовитого океана Врангеля и Геральд с 8-го сего мая, с местопребыванием на острове Врангеля».
Еще совсем молодой, с черными усиками на выразительном волевом лице, с проницательными глазами, может быть, только здесь, на берегу бухты Провидения, он ощутил по-настоящему то бремя, которое добровольно взвалил на себя. По заранее намеченному плану ему нужно было набрать переселенцев из местных жителей Чукотки. Пока с ним ехали только двое: камчатский охотник-промысловик Скурихин, поднявшийся на борт парохода «Ставрополь» в Петропавловской гавани, и врач Савенко.
Встреча с пьяным эскимосом обескуражила Ушакова и заставила задуматься о будущих жителях далекого острова. Ведь туда должны поехать люди, которые с самого начала будут полагаться лишь на самих себя. А с другой стороны, кому охота покидать родные места?
Да… первое свидание с людьми, населяющими берега юношеской мечты, оказалось совсем не таким, как в мыслях, когда от одного взгляда на карту полярных стран в душе поднималось волнительное, неудержимо зовущее к этим далеким неизведанным землям, к загадочным племенам чувство.
…Засыпанная глубокими снегами глухая таежная деревушка с восемнадцатью рубленными из дальневосточной лиственницы избами была почти так же оторвана от большого мира, как и это эскимосское селение. А может быть, даже больше. Ведь в Урилык нередко заходили разные морские суда. Гавань здесь хорошо защищена от ветров, а до Берингова пролива и американского берега – рукой подать. Уже при входе в бухту «Ставрополю» повстречалась американская торговая шхуна. А какой товар она привезла, об этом нетрудно догадаться: большинство жителей этого крохотного селения были пьяны, и веселье, по всему видать, продолжалось несколько дней.
Вот тебе и племя сильных и смелых морских охотников!
Еще десятилетним парнишкой Георгий Ушаков со своими братьями промышлял крупного таежного зверя в Уссурийской тайге, мечтая выбраться на вольный простор жизни. С неимоверными трудностями любознательный юноша, почти подросток, добрался до Хабаровска и поступил в городское училище. Жить было негде, приходилось пользоваться даже «гостеприимством» городского ночлежного дома. Здесь впервые Георгий Ушаков услышал о знаменитом земляке, писателе и исследователе Дальнего Востока Арсеньеве. Юноше повезло. Он попал в экспедицию Владимира Клавдиевича, познакомился с ним и его друзьями – проводниками-удэгейцами.
По вечерам у таежного костра Владимир Клавдиевич частенько говорил притихшему, завороженному его рассказами пареньку:
– Россия, братец мой, вон аж куда простирается – до берегов Америки. Это все наши российские исконные земли – Камчатка, Чукотка и острова Ледовитого океана. А они – без призору… Вон в американских географических журналах пишут, что канадский путешественник Стефансон снаряжает новую экспедицию на остров Врангеля и собирается заселить ее колонистами с Аляски. Ох, кончится это дело тем, что мы потеряем изрядные пространства нашей земли, как потеряли в свое время Аляску!..
В минуты откровенности Арсеньев открыто бранил царское правительство за пренебрежение к своим дальневосточным владениям.
– Здешние народы точно сироты, – с горечью говорил он. – Грабят их все, кому не лень. Неудачливые бандиты-старатели, китайские и корейские купцы, даже японцы сюда добираются… А там, на севере, что делается! Китобойные и зверобойные шхуны дочиста выбили зверя на побережье, а теперь американские купцы спаивают и грабят чукчей и эскимосов, отнимая у них последнее. Только чудо может спасти их, только чудо…
«Чудо» революции спасло не только жителей побережья, но и сказалось на судьбе пытливого юноши из глухой таежной деревушки – Георгий Ушаков получил государственную стипендию. Однако учиться ему не пришлось: началась гражданская война. Надо было защищать свое право на новую жизнь, и Ушаков ушел в партизаны. Но несколько лет, проведенных в приморской тайге, жестокие схватки с белогвардейцами, японскими оккупантами, жизнь, полная опасностей и лишений, не заслонили детской мечты о далеких северных землях. Остались в памяти и рассказы Арсеньева.
После гражданской войны на Дальнем Востоке началась другая, дипломатическая война молодой Советской Республики – ей пришлось защищать свои права на исконные территории.
Так было и с островом Врангеля.
Остров Врангеля давно привлекал внимание Вильялмура Стефансона. В 1913 году в Ледовитом океане произошла очередная трагедия: судно «Карлук», принадлежавшее канадской правительственной экспедиции Стефансона, вмерзло в лед восточнее мыса Барроу. Но неожиданный ветер разломал льды вокруг «Карлука» и понес корабль в океан.
1 2 3 4 5 6 7