Сегодня она рассказывала нам про Лермонтова:– Великий поэт пытался… Он раз навсегда поставил перед собой цель и всю жизнь добивался…А потом я перестал слушать Варвару Архиповну и стал думать о Левитане – о том, знаменитом, и о другом, который живет на десятом этаже.Загадка манила меня. И чувство, вопреки обыденной логике, говорило мне, что двух Левитанов не было, был один и он к нам попал из другого века, как это часто бывает в фантастических рассказах, с помощью науки и техники и их волшебной власти над временем. Мне очень нравилась эта волшебная власть над временем, которая дала возможность современнику Чехова попасть в наш век и поселиться в нашем доме. В результате этой власти над временем возникала необыкновенная и чудесная возможность своего личного знакомства с великим художником, которого все без исключения относили к прошлому времени, не подозревая, что он живет в одном доме со мной.И, думая обо всем этом, я как бы раздваивался на две равные половинки. Одна моя половинка верила во власть над временем, а другая сомневалась. Сомневающаяся половинка словно дразнила меня: «Если в вашем доме поселился Левитан, почему этого не сделал Чехов, Гоголь и Александр Дюма-сын, и не комендант, а настоящий?»И чтобы отвязаться от этого внутреннего сомневающегося голоса, я сказал самому себе: «Просто Левитану позезло. И он попал в наш век, а другим пока не удалось».Из школы я возвращался не спеша. Хотелось побыть на улицах, посмотреть на людей.В сквере на скамейках сидели несколько старух, пижон с усиками и очень много пенсионеров. Я узнал и того самого, который выбирал себе головной убор в магазине и все никак не мог выбрать. Он сидел отдельно от всех и, держа в руках газету, словно не читал, а рассматривал ее. Я поздоровался. Он посмотрел на меня и спросил:– Кто ты такой?– Гражданин далекого будущего.– Твое будущее пока меня не интересует, – сказал пенсионер. – Я интересуюсь, кто ты сейчас?. – Школьник.– А откуда ты знаешь меня? Я не ответил и прошел мимо. Не мог же я сказать, что видел его в магазине, когда он никак не мог выбрать себе шапку и все примерял и примерял, словно среди головных уборов, выставленных на продажу, могла найтись, ну скажем, шапка-невидимка тоже. Если бы я ему об этом напомнил, он бы, наверное, обиделся. Я давно заметил: пенсионеры очень обидчивы. . Потом я подошел к нашему дому и стал смотреть на десятый этаж, где жил художник. Очень уж высоко он жил. И я подумал, что с ним, видно, не очень-то считались, когда распределяли квартиры. Все, кто имел вес, например ученые и артисты, получили в нижних этажах. Но распределявшие, наверно, думали, что это не тот Левитан, а просто какой-то незначительный человек и маленький художник. И они жестоко ошиблись.Задрав голову, я смотрел вверх. Кто-то меня толкнул. Я оглянулся. Рядом стоял Мишка Авдеев.– Кого высматриваешь? – спросил он. – Пришельцев?– Левитан не пришелец. Он родился на Земле.– Это Левитан-то не пришелец? – Мишка рассмеялся. – Мне совершенно точно известно, кто он.– Откуда?– Воробушкина знаешь из шестого «Б»? Воробушкин изучил этот вопрос.– Какой вопрос?– Ну, насчет Левитана, и коменданта тоже. Он считает, что это типичные пришельцы из других миров. Один принял образ Левитана, а другой взял себе сразу десяток фамилий и имен. У них, на той планете, откуда они к нам явились, существует такой порядок. Наскучит высокоразумному существу свое имя, он берет другое. А вместе с именем меняет и внешность, и обстановку. Воробушкин это точно знает.– Откуда?– Откуда? Может, комендант ему сказал или Левитан пооткровенничал. Воробушкин очень подружился с комендантом, когда тот еще жил и работал здесь. Комендант ему книги давал читать.– Какие?– Ну, научные. И научно-фантастические. Только насчет этого молчи. Никто не должен знать, что они пришельцы. Во-первых, это еще не доказано, а только существует предположение. А во-вторых…Мишка не сказал, что было во-вторых, а показал мне на Левитана, который как раз в это время подошел к дому с кошелкой. В кошелке была бутылка молока, кочан капусты и связка баранок.Баранки-то и привлекли к себе мое пристальное вни[ мание. И я подумал: «Врет этот Воробушкин. Пришелец вряд ли станет покупать баранки. Еще капусту и молоко можно допустить, но баранки скорей настоящий Левитан купит или однофамилец, но не пришелец с другой планеты».Я что Мишке не сказал, воздержался, потому что за-ране знал: Мишка будет доказывать, что баранки – это излюбленная пища инопланетных существ и разных пришельцев.Мы пошли вслед за Левитаном. Остановившись на площадке возле лифта, он отломил полбаранки и стал есть. Меня почему-то это привело в хорошее настроение. Очень уж мне не хотелось, чтобы знаменитый русский художник оказался инопланетцем. А Мишке было наплевать на художника, его больше интересовали пришельцы и всякие разумные и неразумные существа с других планет. Потом Левитан вызвал лифт и исчез у себя на десятом этаже.Всю неделю я думал о пришельцах и забрал в библиотеке все книги, в которых рассматривался этот пока еще не решенный вопрос. Среди пришельцев действительно попадались и такие, которые брали себе чужую внешность, чтобы не очень выделяться. Было не исключено, что и Левитан воспользовался чужой внешностью, но тогда совсем непонятно, почему он пишет картины и его картины мне очень нравятся.Вообще об этих пришельцах писали преимущественно фантасты, а ученые говорили о них осторожно и туманно – так, чтобы можно было взять свои слова обратно, если окажется, что этих пришельцев нет.По правде говоря, мне фантасты нравились больше, они по крайней мере не увиливали и не боялись, что придется брать свои слова обратно. Но все-таки я не хотел, чтобы Левитан оказался пришельцем. Я очень полюбил его картины и его самого, а главное – я ему верил. 15 Наступили летние каникулы. Отец сразу взял отпуск и уехал вместе с мамой в Евпаторию отдыхать. Дядя Вася снял на лето комнатку в колхозе за Лугой и взял с собой меня. Соседом нашим по даче оказался тот самый пенсионер, который любил примерять головные уборы. Ему я обрадовался, но не очень. Но я страшно обрадовался, когда встретил Левитана. Художник тоже снял себе в деревне комнатку у колхозного пастуха Игнаткина и ходил в лес писать этюды.Знаменитый русский художник меня сразу узнал и, возможно, тоже обрадовался, хотя и не так сильно, как я.Вернувшись домой после прогулки по лесу, я застал пенсионера, игравшего с дядей Васей в шахматы.– И Левитан тоже здесь, – сказал я обрадованно дяде Васе.Пенсионер покосился на меня и сказал строго:– Ему давно бы следовало переменить фамилию.– Почему? – спросил я.– Потому что это нескромно называть себя Левитаном, имея ту же профессию, что и великий русский художник. Я уже писал по этому поводу в газету и в Союз советских художников, но ответили мне бюрократической отпиской. Мол, фамилия – это личное дело каждого. А я считаю, что это дело не личное, а общественное.– А какое вам дело до этого художника? Не он себе выбирал фамилию, а предки. Я делаю вам шах, – сказал дядя Вася.Пенсионер стал смотреть на доску, выбирая, какой сделать ход. А потом дядя Вася сделал ему еще шах и мат, и пенсионер ушел с обиженным выражением лица. Я был очень рад тому, что он получил мат. Пусть не пишет письма в редакции и не требует от талантливого художника, чтобы он перестал быть Левитаном. Я был уверен, что наш Левитан тоже станет знаменитым и пенсионер пожалеет о своих письмах в редакцию.Когда пенсионер ушел, дядя Вася сказал:– Не люблю вот таких, которые суют нос в чужие дела и целыми днями пишут письма в редакции. Государству приходится содержать людей, которые бы отвечали на их письма. И это очень обременяет наш бюджет.– А ты не играй с ним. Играй лучше с Левитаном. Как фамилия этого пенсионера?– Воробушкин.– Он, наверно, родственник того, который учится в шестом «Б».И действительно, пенсионер оказался дедушкой Во-робушкина. Об этом я узнал через несколько дней, когда Воробушкин приехал к деду жить вместе с Мишкой Авдеевым, который оказался тоже их близким родственником.Но об этом позже, а сейчас я должен рассказать о художнике и о том, как он ходил в лес писать этюды. Он стал брать с собой и меня, когда убедился, что я могу сидеть тихо и не мешать. Я действительно сидел очень тихо и не шевелясь смотрел, как Левитан работает.Левитан, держа кисть в руке, рассматривал речку и облака, а потом этой кистью он изображал точно такую же реку и такие же точно облака у себя на холсте. Мне очень нравилось, как все двоилось, и мне казалось, что передо мной не один мир, а два. И оба мира были рядом, та река и эта, те облака и эти, которые, так же точно, как в небе, плыли на холсте. И мне было очень хорошо, необыкновенно хорошо, словно я был свидетелем возникновения не только этого мира на холсте, но и того, другого, большого, который будто тоже сейчас возник.Левитан большей частью молчал, а если говорил, то самые обычные слова: что с реки дует и у него немножко побаливает спина, наверно прострел. Но раз он обмолвился и, видно нечаянно, сказал:– Речка не хочет переселяться на холст. Ей в своем русле вольготнее.И я подумал, что, если бы Левитан был пришелец, он мог сделать чудо и действительно пересадить речку с земли на холст, чтобы она текла, но он не пришелец, а только обыкновенный человек и однофамилец.Только я подумал это – и тут вдруг на самом деле произошло чудо: речка уменьшилась во много раз и текла на холсте, играя волнами. Только потом я сообразил, что чуда не было, а просто Левитан был очень хороший художник и сумел так изобразить реку, что она получилась как живая.И хотя я догадался, что на холсте течет настоящая река, а та, что бежит под холмом, – нарисованная, хотя и во много раз больше этой, но не все было так просто и понятно, как хотелось и казалось мне.Потом я подумал: как же Левитан понесет холст? Речка может пролиться, до того она живая, настоящая и красивая.А Левитан молчал и только подправлял кистью волну, чтобы она бежала немножко потише.Я сказал Левитану:– Вы, кажется, немножко недовольны своей новой картиной?– Немножко? Нет? Я сильно недоволен. Да со мной оедко случается, когда я бываю доволен собой и своей работой.И он взглянул сначала на настоящую реку, а потом на ту, которая текла на холсте. 16 На другой день случилось маленькое происшествие. К пенсионеру приехали гости: его внук Воробушкин из шестого «Б» и Мишка Авдеев.Они сначала позавтракали, а потом пришли ко мне.– Отдохнуть приехали? – спросил я.– Наоборот, – ответил мне Мишка. – Поработать. Он оглянулся и спросил шепотом:– Левитан еще тут?– Тут.– Это хорошо. Мы получили о нем кое-какие сведения. Он звездный пришелец. Понимаешь? И выдает себя за художника Левитана по ошибке.– Как это по ошибке? – спросил я.– Очень просто. Он должен был попасть в девятнадцатый век, но что-то там не сработало, произошла задержка, и он попал к нам. Вот мы и приехали сюда с Воробушкиным, чтобы проверить эту гипотезу.Я не стал спорить с Мишкой, а только посмотрел на Воробушкина. Шестиклассник очень походил на своего дедушку-пенсионера и хотя пенсионного возраста еще не достиг, но имел большой жизненный опыт. И выражение лица у него было такое, как у людей, которые много видели и знают. Потом он чихнул и сказал, медленно выговаривая слова:– Я про этого Левитана наводил справки, в худфонде. Мне дали хорошую характеристику.– Покажи, – сказал я.– Да нет! Пока не письменную, а только устную.Но никто толком не знает, откуда он родом. Через знакомую паспортистку – она шьет себе пальто в ателье, где работает моя мать, – я узнал, что он родом с планеты Сириус. Паспортистка думала, что есть такой город Сириус, где-то в Молдавии. А я точно знаю, что в Молдавии такого города нет. Сириус находится на большом расстоянии от Земли.– Сириус не планета, а, кажется, только звезда.– Ну и что ж что звезда, – сказал Воробушкин. – Может, он из окрестностей Сириуса, а на Сириусе прописан. Но по всем данным, которыми я и Мишка располагаем, он пришелец. А картины он здесь пишет, чтобы иметь свободную профессию. Свободная профессия – для пришельца это как раз то, что надо. Он может не ходить на работу, а сидеть дома и делать вид, что пишет картины. Вот ок и делает вид.– Неправда, – сказал я. – Он не делает вид, а пишет картины.– Мой дедушка лучше знает. Он этого Левитана давно взял на заметку. Но он его, понимаешь, недооценил. Дедушка думает, что он левак.– А что такое левак?– Ну, человек, который работает «налево», шабашничает или занимается на стороне всякой мелкой халтурой. Но он не левак и не шабашник, а пришелец.– Пусть уж лучше пришелец, – сказал я, – чем шабашник или левак.– И я тоже так считаю, – согласился со мной Воробушкин.Молчавший Мишка сказал вдруг, показывая на Воробушкина:– Он привез с собой сюда литературу.– Какую?Научную и техническую. Про пришельцев. И портрет Левитана привез, чтобы сличать. Выясним, что пришелец, и вернемся в город, нам тут делать нечего.Мне почему-то это не понравилось. Сомневался я, что Левитан пришелец и родился где-то в окрестностях Сириуса. ИдДёдоволен я был тем, что они привезли с собой литературу и хотят доказать мне, всем, и в том числе самому Левитану, что он не земного, а инопланетного происхождения.Я решил, когда Мишка и Воробушкин уйдут, поговорить с дядей Васей.Уходя, они сказали с Озабоченным видом:– Нам предстоит большая и трудная работа. А когда они наконец ушли, я высказал дяде Васе все свои сомнения.– Вряд ли он с Сириуса, – сказал я, – и никакой он не пришелец, хотя и не обыкновенный человек.Дядя Вася, внимательно выслушав меня, усмехнулся и сказал:– Вот необыкновенного как раз я в нем ничего и не вижу. Типичная посредственность. Сейчас их уйма развелось. И всем им не хватает ни ума, ни культуры, ни чувства современности. На одной серости и провинциализме далеко не уедешь. Твой Левитан просто-напросто эпигон.– А это очень плохо – быть эпигоном?– Смотря для кого, – ответил дядя Вася. – Если для художника, то вообще лучше не родиться.– Значит, этот замечательный художник зря родился?
1 2 3 4 5 6