– Служба королю не стоит смерти его слуги, и лучше сохранить для настоящих случаев здоровье, могущее от мелких случайностей сделаться непригодным к употреблению, которое потребует от него благо государства. Ну, Корвиль, в седло! А вы, господа, пожалуйте сюда.
Когда г-н Жером ставил свою ступню на подножку, к нему подбежала собака. Животное держало в пасти куропатку, причину всего происшествия. Г-н Жером принял дичь и сел, держа ее на коленях, рядом с братом, на скамеечку против г-на маршала, смотревшего на них с любопытством. Если г-н Жером не отказался от своей дичи, то и г-н Жюстен оставил при себе свою сеть, еще мокрую и покрытую тиной, и сачок с рыбой, которую он по одной, не стесняясь, вытаскивал оттуда и трогал заскорузлыми руками, меж тем как брат его, молча, проводил пальцами, в ногти которых набилась земля, по красным и серым перьям куропатки, у которой на клюве висела капелька крови.
Так мы приехали в Аспреваль, где г-н де Поканси совершенно не ожидал нашего посещения, которым обязан был он случаю, причине всех событий, долженствующих случиться, и даже многих таких, которые с таким же успехом могли бы и не случиться…»
II
Г-на де Маниссара с г-ном де Поканси соединило некогда обстоятельство, достаточно необыкновенное, странность которого заслуживает того, чтобы о нем упомянуть, раз с этого завязалась их дружба.
Во времена их молодости, около 1643 года, в Париже находилась некая молодая дама из Марэ, галантная, разбитная и статная, которая любила не только показывать, но и на деле доказывать тем, кто, по ее мнению, заслуживал этого, что одного лицезрения недостаточно для того, чтобы составить правильное представление о ее прелестях. Так что она охотно принимала доказательства поклонения, вызываемого ее красотою. Столь откровенный образ действий привлекал к ней множество почитателей, из которых каждый, в свою очередь, получал от нее удовлетворение своим желаниям.
К моменту нашего рассказа счастливым любовником при ней состоял г-н де Поканси, более известный в обществе под прозвищем прекрасного Анаксидомена, находившийся тогда в полном, расцвете сил. Против всякого ожидания Поканси задержался в этом положении, что начало возбуждать ропот против него. Всего нетерпеливее ожидал конца волокиты как раз г-н де Маниссар, которому и принадлежала честь восстановления, посредством занятной уловки, порядка последовательности, слишком надолго приостановленной медлительностью г-на де Поканси.
Вот каким образом принялся г-н де Маниссар добиваться своей цели:
Сговорились поехать за город в увеселительный дом г-на де Маниссара близ Рюэйля. Не будучи чрезмерно пышным, этот дом был вполне хорош для того, чтобы провести денек в беседах или развлечениях, для чего в тот день и были приглашены г-да де Нонанкуры и де Борпре, не забыли и г-на де Сиго, чья толстощекая и блаженная физиономия уже одним своим видом веселила и побуждала к забавам. Поканси и его красавица тоже принимали участие в поездке. Она несколько удивилась, что оказалась единственной женщиной во всей компании и что перед ней нет другого лица, с которым она могла бы сравнить свое, чтобы предпочтение осталось на ее стороне. Ведь для женщин главное удовольствие собираться вместе и заключается в чувстве собственного превосходства над всеми окружающими и в преимуществах, которые они от этого себе приписывают. Это укрепляет их, каждую по отношению к себе самой, в том лестном мнении, которое они заранее составили о себе, потому что соперниц они признают только для того, чтобы сильнее быть уверенным в том, что нет ни одной, не уступающей им в красоте и грации. Поканси не заметил этой особенности или принял ее за особое внимание к своей возлюбленной, которой, конечно, эти господа опасались противопоставлять своих любовниц.
Перед закуской все разбрелись по парку. Маниссар показывал его гостям и везде их водил, пока не подошли к трельяжному павильону, где был накрыт стол. Скрипки непрерывно играли во все время трапезы танцы и арии, которым подпевал г-н де Сиго, причем щеки его так надувались, что похожи были на волынку с человечьим лицом. Даже когда скрипки умолкли, он продолжал гудеть.
Не то вследствие вина, не то вследствие природной пламенности, г-н де Поканси, не успев встать из-за стола, вспомнил, что он заметил в доме прекрасную комнату с удобной кроватью. Туда то он и уединился от остального общества со своею дамою. Все, казалось, так усиленно занялись игрою в кольца, что галантный Анаксидомен тоже счел своей обязанностью как можно живее приступить к игре; но только он встряхнул свой рожок и не успел еще выбросить кости, как вдруг двери распахнулись, и в зеркало, помещенное в глубине кровати, он увидел отраженную фигуру г-на де Маниссара на пороге, а за ним цепью, удаляющуюся в перспективу, гг. де Нонанкур и де Борпре, за которыми можно было различить добрейшего г-на де Сиго. Остановившись посреди комнаты и сняв шляпу, г-н де Маниссар начал ораторствовать.
Речь его была превосходна. Он представил г-ну де Поканси всю неправоту его пред ним и пред этими господами, столь беззастенчивым продлением срока, предписываемого принятыми обычаями для связи, самый характер которой заключается в том, что она кратковременна. Он действовал вопреки специальным правилам галантности. Подобное поведение принуждало их к жестокой необходимости прибегнуть к окольным путям, чтобы добыть то, чего они желали бы достигнуть естественным ходом вещей и что получить иначе, как постепенным и узаконенным порядком, им внушает отвращение. Г-н де Маниссар эту речь расцветил такими потешными подробностями, что лицо г-на де Поканси, который сначала нахмурился из-за всей этой истории, прояснилось. Все кончилось смехом, и дама так охотно приняла участие в этой шутке, что в тот же день никто из названных господ не имел причины жаловаться, настолько красавица поспешила исправить задержку, от которой она за один раз отыгралась.
Проделка эта послужила причиной для дружбы, завязавшейся между г-ном де Маниссаром и г-ном де Поканси. Галантный Анаксидомен охотно вспоминал, как друг спас его от смешного положения, в котором всегда очутишься, если в любовных похождениях поверишь краткому счастью и будешь на этом настаивать. И г-н де Поканси продолжал свои похождения, по количеству которых он мог бы заслужить название распутника, если бы он с жаром не опровергал этого, указывая на то, что в данном случае играют большую роль темперамент и любопытство, чем убежденная преднамеренность. «Разве я виноват,– говаривал он,– что природа наделила меня определенно выраженным влечением к женщинам, а Бог создал их столь различными по цвету, формам и запаху, что нужно иметь их множество, чтобы получить то, что отличает их одну от другой? Человеку, прибавлял он, на которого действует хотя бы разнообразие их кожи, и то представляется обширное поле для изучения. Я знаю таких, у которых кожа атласная, у других нежная или мохнатая, влажная или сухая, у некоторых почти прозрачная, а у иных более обнаженная, чем у прочих. Заметьте себе, что у одних волосы густые и торчащие, у других гладкие или их нет совсем, у кого волнистые, у кого курчавые,– все это даст вам понятие, к каким исследованиям обязывает вас подобное разнообразие. Знакомство с характерами не менее трудно и требует не меньшего времени. Знакомство это – один из самых необходимых пунктов. У каждой свои особенности, различать которые весьма важно, так как они служат ключом, посредством которого можно снискать их расположение раньше, чем упрочится их милость по отношению к вам. Знать хотя бы приблизительно женское тело представляет собою большой труд, особенно во Франции, где нужно брать каждую по одиночке, иначе прослывешь развратником и даже изменником, потому что для того, чтобы быть верным всем вместе, нужно изменять некоторым, меж тем как на Востоке, имея в серале триста жен, можно достигнуть тех же результатов и приобрести репутацию мудрого человека».
Такой репутации г-н де Поканси своим поведением не приобрел, но общее мнение было, что он человек компанейский и представительный. Он был высок и статен и казался смелым и сильным. Достоинства эти могли бы его далеко подвинуть, но он всегда приносил обязанности в жертву наслаждениям, за что мужчины его осуждали, но женщины были благодарны, так что многое ему прощалось, даже то, что он женился, что сделал он в 1650 году, как только стукнуло ему сорок лет. В конце концов, Мария Урсула де Бурлье состояла г-жою де Поканси ровно столько времени, чтобы успеть подарить мужу сына, которого назвали Антуаном и при рождении которого она умерла, оставив им в наследство большие средства.
Своих средств г-н де Поканси не жалел. Любовь стоит дорого. Расходы на нее значительны: и на подарки, и на собственный туалет. Прекрасный Анаксидомен имел изысканную внешность и щедрые привычки. Он любил и белье, и верхнее платье и не упускал из виду ни одного из новшеств, которые предписываются модою тем, кто хочет сообразоваться с ее капризами. Стоило появиться какой-нибудь ленте или духам, как он тотчас тратился на них. Разряженный, распомаженный, раздушенный прекрасный Анаксидомен с утра до вечера объезжал город с площади в переулки, из переулков в бани, то в своем портшэзе с ливрейными носильщиками, то в карете, запряженной лошадьми в яблоках,– всюду, где бы представилась возможность быть замеченной его приятной наружности. Время, проводимое дома, проходило в том, что он обдумывал цвет камзола, способ завязать бант или заставлял писать свои портреты на внутренней стороне шкатулочек, которые затем раздаривал.
Дом у него был благоустроенный и богатый, особенно богат он был всякого рода мебелью, в частности и главным образом всякими столами с ящиками и инкрустированными сундуками, приспособленными Для хранения в своих недрах под замками драгоценных и редких предметов. На столе он любил редкостный фаянс и цветной фарфор, который предпочитал серебру, и ничто его так не радовало, как некоторые персидские или венецианские изделия из стекла, прозрачные и хрупкие, казавшиеся сделанными из уплотненной и граненой воды. Зеркала у него были из Мурано, и он вблизи рассматривал в них свои черты и прическу; им приписывал он свой постоянный успех у женщин. Не было почти ни одной красавицы, от которой он не хранил бы то похищенный локон, то надушенную перчатку, то веер, чтобы вспоминать наслаждение, доставленное ему их благосклонностью. Эти любовные реликвии хранились у него в большом флорентийском шкафу, массивный фронтон которого поддерживали нимфы и сатиры, выступавшие по пояс и страстно переглядывавшиеся между собой.
Как раз это пристрастие к редкостям и свело знаменитого Анаксидомена с неким синьором Корлардони. У этой личности, чаще называемой на французский манер Курландоном, от венецианского происхождения сохранилось пришепетывание и привычка к путешествиям. От вида галер светлейшей Республики, пристававших к Эсклавонской набережной, в нем пробудилось стремление к морским пространствам, и у него не было недостатка храбрости, чтобы осуществить это стремление. Он побывал на Переднем Востоке, закупая ковры и розовое, масло. Торговля драгоценными камнями завела его в Персию, откуда вывез он прекрасные экземпляры. Подвиги эти мало его обогатили; в Париже он жил в какой-то берлоге, где торговал стеклянными изделиями, зеркалами и косметикой. Г-н де Поканси время от времени посещал его лавку и выбирал какую-нибудь мелочь. Каково же было его удивление, когда однажды он застал старика в обществе женщины, красота которой произвела на него живейшее впечатление. У нее был тюрбан в турецком вкусе и полуоткрытая божественная грудь. Звалась она Аннета, ей могло быть дет шестнадцать, и Курландон выдавал ее за племянницу. С первого же взгляда г-н де Поканси по уши в нее влюбился и через три месяца женился на прекрасной Аннете.
Прекрасная Аннета рассчитывала играть роль в обществе, так что она почувствовала некоторую досаду, будучи осуждена проводить время в четырех стенах вдвоем с мужем. Поканси тогда, в 1664 году, было пятьдесят пять лет, и он впервые испытал чувство, которое он до сих пор только внушал другим. Он сделался ревнивым подозрительным букой. Просыпался по ночам, чтобы караулить свое сокровище и, возвращаясь с ночного обхода, удивлялся, видя в венецианских зеркалах свое сокровище со свечой в руке, будто человек, вставший с постели, чтобы проверить, заперты ли замки и ставни.
Стариковская влюбленность придает любви свойственный ей пыл, источником которого является сама ее ограниченность. Возраст является побудительным средством для того, чтобы пользоваться настоящей минутой. Этому-то с жаром предался и наш Анаксидомен. Аннета составляла единственный предмет его занятий, и, чтобы еще более ограничить себя в этом отношении, Поканси решил покинуть Париж и удалиться в деревню. Венецианка сначала запротестовала, но потом довольно спокойно примирилась со своей участью. Молодость иногда бывает неожиданно покладиста, у нее нет никаких сомнений относительно собственной длительности; прекрасная Аннета полагала, что с ее молодостью кончится и юность, обретенная вновь около нее прекрасным Анаксидоменом, юность, доказательства которой он доставлял ей с такой пылкой щедростью, что вечно это длиться не могло.
Г-н де Поканси для своего местопребывания избрал замок Аспреваль, доставшийся ему от первой жены Урсулы де Бурлье и расположенный в области Мёзы. Перед тем как туда уехать, он сговорился с г-ном де Маниссаром, что сын его Антуан останется на попечении барышни де Маниссар, сестры его друга. Ребенку было лет двенадцать, и он казался простым и послушным, хотя и рос очень заброшенным; у отца не было времени для ухода за ним, а теперь, когда прекрасная Аннета занимала всецело его дни, времени было бы еще меньше. Маниссар обещал присматривать за воспитанием молодого Антуана, и, покончив на этом, г-н де Поканси уложил свои вещи и распростился с городом, откуда в лице новой своей супруги увозил средство забыть о чужих женах, к которым он так часто прибегал для своего наслаждения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28