- 000


«Хроника Пикирующего Бомбардировщика»:
Владимир Кунин. Хроника пикирующего бомбардировщика
Повесть
Об авторе
Владимир Владимирович Кунин родился в 1927 году в Ленинграде. Шестнадцати лет он пошел на фронт, но его служба продолжалась недолго. Вскоре его откомандировали во Чкаловское военное авиационное училище, которое он закончил в 1946 году, и в течение дальнейших пяти лет летал штурманом на Пе-2, «пешках» - так в годы войны называли пикирующие бомбардировщики конструктора Петлякова. В 1951 году Кунин демобилизовался. Работая журналистом - специальным корреспондентом журнала «Советский цирк», а позже спецкором газеты «Советская культура», Владимир Кунин пишет рассказы и повести. Первая его книга, «Настоящие мужчины», вышла в 1966 году в издательстве «Молодая гвардия». В книгу вошли две повести - «Я работаю в такси», «Хроника пикирующего бомбардировщика» - и двенадцать рассказов «Про цирк и не про цирк». Если рассуждать формально, в книге, собственно, вся биография писателя. Но так кажется только на первый взгляд. Каждое отдельное произведение Кунина - это, разумеется, и какой-то итог пройденного этапа жизни, и результат долгих раздумий над человеческими судьбами. Работа писателя, помимо иных положительных качеств, отмечена большой добротой, любовью к человеку, к своему герою. Наверно, поэтому за одну из лучших повестей, «Хронику пикирующего бомбардировщика», Владимир Кунин удостоен литературной премии имени Николая Островского. В этой повести автор возвращает нас в годы Великой Отечественной войны. Кунин раскрывает огромную тему войны через один небольшой эпизод, где экипаж Пе-2 - трое друзей, молодых ребят искали немецкий аэродром, нашли его и ценой собственной жизни уничтожили три десятка немецких истребителей. По этой повести на Ленинградской киностудии поставлен одноименный фильм, заслуженно получивший широкую прессу и признание зрителей. В 1968 году отдельной книжкой выходит повесть «Багаж срочной отправки». А в следующем году эта повесть появляется в новом сборнике Владимира Кунина «Лицо одушевленное», изданном «Молодой гвардией». В этой новой книге три повести и три рассказа. И в них мы снова встречаемся со знакомыми нам по первой его книге героями: снова война, летчики, снова цирковые артисты. Но это теперь не только личный опыт, но обогащение литературным мастерством, пронзительно-добрая и честная гражданская позиция зрелого писателя. После выхода в свет «Лица одушевленного» Владимира Кунина приняли в Союз советских писателей. Работу над новыми повестями и рассказами писатель успешно сочетает с работой в кино. После «Хроники…» он создает совместно с Львом Кассилем фильм «Удар, еще удар!» - фильм, также хорошо известный нашим кинозрителям. На студии документальных фильмов по его сценариям снято тринадцать лент, две из которых, «Докер» (о рабочих Ленинградского морского порта) и «Обыкновенный номер» (о цирке), поставленные режиссером Н. Ворониным, удостоены международных премий.
В. ВИКТОРОВ

1944 ГОД. 7 АВГУСТА. 13 ЧАСОВ 15 МИНУТ
Раскаленный воздух, смешиваясь с испарениями бензина, окутывал весь аэродром. Не было ни одного уголка, где можно было спрятаться от этой давящей духоты. Комбинезоны, надетые на голое тело, стягивались с плеч и завязывались на поясе рукавами. На блестящих от пота телах механиков и мотористов причудливо расползались пятна отработанного масла. Выгоревшие пилотки снизу были окаймлены белой волнистой линией проступившей насквозь соли. - Сокол-115, Сокол-115!.. Я - Рубин, я - Рубин… Отвечайте! Прием… - Взмокший от напряжения маленький радист щелкнул переключателем и, поправив наушники, надетые поверх пилотки, настороженно склонил голову набок. Тридцать четыре минуты назад пикирующий бомбардировщик Пе-2 Сокол-115 под командованием пилота лейтенанта Сергея Архипцева, имея на борту штурмана младшего лейтенанта Вениамина Гуревича и стрелка-радиста старшего сержанта Евгения Соболевского, перестал отвечать на позывные командного пункта полка. Около рации на ящике из-под бомбовых взрывателей сидел командир полка, тридцатидвухлетний полковник Дорогин. Дорогин слегка заикался и, как все люди, страдающие этим недостатком, был молчаливым и застенчивым. Комбинезон у него был расстегнут, волосы прилипли ко лбу, шлемофон висел на поясе. За спиной Дорогина стояли командиры отрядов и эскадрилий. Чуть в стороне от них в затылок радисту угрюмо смотрел старшина Кузмичов - механик самолета Сокол-115. - В-ввызывай еще раз, - негромко сказал Дорогин и закурил папиросу. Радист сдвинул наушники на виски, рукавом вытер пот: - Да кого же вызывать-то, товарищ полковник?! У них горючего на восемнадцать минут оставалось, когда они последний раз на связи были… - Дерьмо… - отчетливо проговорил Кузмичов, с ненавистью глядя на радиста. - Что ты в горючем понимаешь, сопляк! Включай свой «Зингер»! Зови их! Испуганный радист втянул голову в плечи и вопросительно посмотрел на командира полка. Дорогин медленно наклонился, положил на землю папиросу и аккуратно раздавил ее сапогом. «Их нету… - подумал Дорогин. - Их уже нету. Еще совсем недавно они были… Сначала здесь… Рядом. Потом там, в воздухе… А теперь их уже нигде нет… И не будет…» - 3-ззови их, - сказал он радисту. Щелкнул переключатель. Облизнул губы радист. - Сокол-115, Сокол-115!.. Я-Рубин, я-Рубин… Отвечайте. Сокол-115, я - Рубин…
Солнце уже давно село за бараки ремонтных мастерских, жара спала, и от землянок мотористов на стоянку стал наползать вечер. Издалека ветер донес хрипловатый патефонный голос, который пел: «Мадам, уже падают листья, и осень в прозрачном бреду…» Порывы теплого ветра стихали, и голос пропадал. Кузмичов медленно брел по стоянке первой эскадрильи. Ни о чем не думая, ничего не понимая, шел, шел и шел… Его словно выскребли всего изнутри, и не мог он ни думать, ни страдать, ни отчаиваться. А если он сейчас и движется, то по привычке, по инерции… Ну, как курица с отрезанной головой, что ли… «Я гибну в любовном огне… Когда же вы скажете…» «Целую неделю из землянки в землянку, из барака в барак таскают…» - подумал Кузмичов про пластинку и вдруг понял, что он идет к месту стоянки своей машины. Выстроились зачехленные самолеты. Вот сто двенадцатый, сто тринадцатый, сто четырнадцатый… Сомкнутым строем стояли бомбардировщики. И вдруг разрыв. Одной машины нет. А дальше опять плотно, крыло в крыло; сто шестнадцатый, сто семнадцатый, сто восемнадцатый… Остановился Кузмичов, опустил руки. И кажется ему, что стоит на своем месте сто пятнадцатый и кто-то ему из кабины рукой машет. Улыбнулся Кузмичов, хотел было тоже рукой махнуть, и… вот уже нет самолета - валяются на пустой стоянке тормозные колодки, струбцины от элеронов и рулей глубины, чехлы моторные. И тут словно прорвало, схватился за голову, упал на землю… «И, взглядом играя усталым, шепнула она, как в бреду…» - донес ветер, но Кузмичов уже ничего не слышал.
Настоящих стариков в полку было трое: авиационный механик старшина Кузмичов, младший сержант Коцуба - кладовщик склада ГСМ и писарь штаба ефрейтор Марголин. Всем троим было далеко за сорок, и в полку, где средний возраст личного состава колебался между двадцатью и двадцатью четырьмя годами, Марголин, Кузмичов и Коцуба выглядели ожившими мамонтами. Некоторое время они даже жили вместе. Правда, недолго. Первым покинул землянку Кузмичов. В один прекрасный день ему стало невыносимо тоскливо с интеллигентным, предупредительным Марголиным и трусоватым, бесцветным Коцубой. Кузмичов переселился к молодым механикам первой эскадрильи. Следом за ним ушел жить в штабной барак Марголин. Коцуба неделю проторчал в землянке один, а потом собрал манатки и перебрался на склад ГСМ к двум своим помощникам - семнадцатилетнему солдату Рябинину и вольнонаемной кладовщице Дуське. Дней пять землянка пустовала, затем в полк пришло пополнение стрелков-радистов, и с этого дня она стала обитаемой и куда более веселой, чем тогда, когда в ней жили Марголин, Кузмичов и Коцуба.
…Кузмичов всегда был авиамехаником. Он стал механиком еще в XII истребительном отряде двора Его Императорского Величества в девятьсот шестнадцатом году. Ни детей, ни жены у Кузмичова не было. От одиночества он не страдал, потому что вокруг всегда были люди. Авиация - штука коллективная, и заниматься самокопанием и сосредоточиваться на самом себе не было ни времени, ни охоты. Как-то уж так получалось, что каждый летчик, за машиной которого был закреплен Кузмичов, попадал вместе с самолетом в сферу кузмичовских забот, и недостатка в проявлении родственных чувств Кузмичов не испытывал. Он никогда не играл в этакого «дядьку-опекуна» из пожилых авиамехаников, которые разговаривали со своими пилотами иронично и наставительно. Году в тридцать девятом или сороковом он посмотрел кинокартину, где был такой авиамеханик, и потом неделю чертыхался. В картине все вроде было как в жизни и все вроде бы не так. Войну сорок первого года он начал в том полку, где служил и сейчас. Только тогда полк был укомплектован на «пешками», а СБ - скоростными бомбардировщиками, которые хороши были еще в финскую кампанию. Скоростенка у этих скоростных была маловата - еле-еле триста двадцать, но летать было не на чем, а старики СБ честно несли свою нелегкую службу. К концу первого года войны СБ почти все погибли, и однажды десять экипажей полка были сняты с фронта и отправлены срочно в командировку - получать новые машины прямо с завода. Командир второго отряда Дорогин (он тогда еще был командиром отряда) вместо стрелка-радиста взял своего механика Кузмичова. В часть они возвращались собственным летом. Они прилетели на невиданных тогда действительно скоростных пикирующих бомбардировщиках конструктора Петлякова. Самолеты имели хищный вид, назывались Пе-2 и были окрещены «пешками». Вскоре весь полк стал летать на «пешках». Время от времени машины не возвращались на аэродром, и тогда с завода приходили в полк новые, модернизированные «пешки», а военно-авиационные школы и училища присылали молоденьких франтоватых младших лейтенантов с фанерными чемоданами. Весной сорок третьего года командир второй эскадрильи Дорогин (он тогда уже был командиром эскадрильи) вызвал к себе Кузмичова и сказал: - К-ккузмич, подпиши акт приемки новых машин… Кузмичов подписал. - Х-ххорошие машины? - спросил Дорогин. - Ничего, - равнодушно ответил Кузмичов. - Что-нибудь н-нновое есть? - Движки теперь не ВК-105, а ВК-107 ПФ… - Эт-тто что за ПФ? - удивился Дорогин. - Пушечно-форсированный, - объяснил Кузмичов. - С непосредственным впрыском… - Это хорошо или п-пплохо? - Вам хорошо, мне плохо, - ответил Кузмичов и попросил разрешения закурить. - Кури, Кузмич, - сказал Дорогин. - Я тебя не п-ппонял… Кузмичов закурил. - Чего ж тут не понять, - сказал Кузмичов. - Летать хорошо, чинить плохо… - Ясно, - усмехнулся Дорогин. - Грех тебе, Кузмич, жаловаться. Ч-ччинить приходится редко - хороним чаще. - И хороним редко… - Т-ттоже верно. Б-ббортовые номера проставили? - Проставили. - Какие? - Сто четырнадцатый, сто пятнадцатый, сто девятнадцатый… - Кузмичов посмотрел на потолок. - И… все. Больше не успели. - Ладно. Ты, Кузмич, прими сто пятнадцатую. Мы туда совсем мальчишечек сажать будем… Понял? Кузмичов погасил папиросу. - А вы?.. - спросил он. - А я возьму себе Малюгина, - сказал Дорогин. - Боровикова лучше… - Х-ххорошо, Кузмич, я возьму Боровикова. И Кузмичов стал механиком сто пятнадцатой «пешки».
С того дня прошло больше года, и сейчас, обняв руками пропахшую бензином землю стоянки самолета номер сто пятнадцать, Кузмичов лежал, ни о чем не думая, ничего не вспоминая…
ВСЕГО 5 ДНЕЙ НАЗАД…

2 АВГУСТА. НОЧЬ
Была прекрасная летная ночь. Собственно говоря, ночь была как ночь, ничего особенного, но она казалась прекрасной потому, что последние дни стояла отвратительная погода и ночи между этими днями тоже были отвратительными - затянутые черными туманами, слепые, дождливые, нелетные ночи… Черные ночные туманы к утру становились серыми и еще более безрадостными. Синоптики с тоской смотрели в небо и плевали на землю. Летчики с презрением смотрели на синоптиков и плевались в адрес всей метеослужбы. Все пилоты, штурманы и стрелки-радисты - весь летно-подъемный состав полка - болтались из одной землянки в другую и время от времени бегали к прибористам клянчить спирт. Плохая погода устраивала только техников. Они копались в двигателях столько, сколько хотели. Их никто не подгонял, не кричал, что из-за них задерживается боевой вылет. Вот, пожалуй, и вся польза от плохой погоды. Ну, может быть, еще «ликер шасси»… Открытие ставшего впоследствии знаменитым «ликера шасси» было обязано этой же паршивой погоде. Когда в один из скучнейших дождливых дней было обнаружено, что полковая лавка военторга располагает только широчайшим ассортиментом орденских колодок, несколькими банками американской консервированной колбасы и громадным количеством бутылок с концентрированным тягучим малиновым сиропом на прекрасном сахарине, родился «ликер шасси». Митька Червоненко, нахальный двадцатилетний пилот третьей эскадрильи, и Славка Морозов, старшина батальона аэродромного обслуживания, обуреваемые желанием выпить, заглянули в лавку военторга и, высказав этой лавке все, что они о ней думали, помчались к прибористам за спиртом. Прибористы спирта не дали и послали их ко всем чертям. Неутоленная жажда загнала Митьку и Славку на склад ГСМ. Там среди бензино-керосиново-автольных запахов витал еле уловимый запах сладковатого спирта. Митька и Славка принюхались и поняли, что этот сказочный запах исходит от канистр с гидравлической смесью для выпуска шасси. Они выплакали у пожилого младшего сержанта одну канистру и потащили ее в Славкину землянку. В землянке они три раза перегнали содержимое канистры через противогазную коробку и получили почти чистый спирт. Однако примесь сивушных масел оставалась так велика, что пить эту дрянь было невыносимо противно. Тогда Митька и Славка, сохраняя в строжайшей тайне свое открытие, бросились в лавку военторга.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2