- Высокий класс! Значит, успела снять троих клиентов по сто долларов и даже валюту сплавила один к четырем! А, Нина Петровна?
- Анатолий Андреевич, какая валюта! Это мои личные советские деньги. С тех пор, как участились ограбления квартир, приходится все ценное носить с собой.
- А ты не слышала, что участились ограбления на улицах? - спросил Миша.
- Я тебя умоляю, Миша!.. Ты же знаешь - общественным транспортом я не езжу, бываю только в приличных местах… Это все мои сбережения.
- А на книжке? - поинтересовался Женя.
Мы-то с Симкой-Гулливером точно знали, что у Кисули не меньше ста тысяч где-то имеется. Но Кисуле можно только соли на хвост насыпать.
- Женя! Какая книжка?! Откуда? Всем известно, что я страшная транжирка - люблю хорошо одеться, держу «котов»… О какой книжке идет речь? Это все мои сбережения.
- А презервативов столько зачем, Серафима Аркадьевна? - это уже Толя.
- А как же?! - Сима-Гулливер долго молчала и теперь ей жутко хотелось повыступать. - За границей нашей родины бушует СПИД, слыхали? Передается только этим… Ну, как его? Половым путем, извиняюсь. Так что мы идем рука об руку с нашим советским здравоохранением. И при очередных разборках, Анатолий Андреевич, я просила бы это учитывать самым серьезным образом.
- Серафима Аркадьевна, а ведь мы вас самым серьезным образом предупреждали, чтобы вы хоть к правительственным делегациям не цеплялись? - спросил Толя.
И я поняла, что нас в очередной раз отпустят с миром.
- Да я их в упор не вижу, Анатолий Андреевич! Я теперь вообще на государственный уровень не выхожу и все правительственные делегации мне до фени! Хотя и они тоже люди, и ничто им не чуждо…
- А кто сегодня договаривался с аргентинцами?
- Клевета, Анатолий Андреевич, клянусь вам, клевета. На Аргентину я даже не посягала! Ни одного аргентинца! Я к ним даже не приближалась… - передохнула и спросила так невинно-невинно: - Анатолий Андреевич, миленький, а как сделать так, чтобы и они ко мне не приближались?
- Забирайте свои вещи. Что там у Зайцевой, Евгений Алексеевич?
- Зайцева у нас теперь замуж выходит и поэтому у нее все в порядке.
- Да… - говорю я им. - Последний нонешний денечек гуляю с вами я, друзья…
- Кто счастливец? - спросил Миша.
- Службу надо знать, Михал Михалыч, - сказал Толя. - Эдвард Ларссон, представитель фирмы «Белитроник» - производство программных манипуляторов. Пребывает в Ленинграде в составе шведской делегации на выставке «Инрыбпром». Татьяна Николаевна была передана ему сотрудником той же фирмы Гюнвальдом Ренном, прошлогодним ее клиентом, который сам на ней жениться не смог, ибо оказался верным мужем своей шведской жены и любящим отцом троих детей. И это, Татьяна Николаевна, даже к лучшему. Господин Ренн - потенциальный алкаш, а Эдвард Ларссон - тихий, положительный и холостой, с явной тенденцией служебного роста внутри фирмы.
Все - и «спецы», и девчонки мои - хи-хи-хи да ха-ха-ха. Даже я с ними по запарке хихикнула, но тут на меня как накатило (со мной это иногда бывает. Я вдруг перестаю прикидывать и рассчитывать, и тогда свои и чужие неожиданно сливаются для меня в одно - ненавистное, и мне все становится до фонаря. И я горела от этого уже десятки раз…).
- Господи! - Сказала я. - Как я устала от вас. Как же вы мне все надоели!..
И ни одного смешка. Тишина мертвая.
Кудрявцев очки снял, протер и снова надел. И тихо, не скрывая ярости, сказал:
- А вы-то нам как… Вот вы у нас где! - Он перехватил руками собственное горло. - От вас дрянь - как круги по воде. Будь моя воля!.. - но тут же взял себя в руки и спокойненько приказал: - Евгений Алексеевич, проводите, пожалуйста, Татьяну Николаевну к выходу. Раз уж сегодня вы с нею занимались.
…Идем темными переходами. Я сигарету вырвала из пачки, зажигалку не могу найти. Всю трясет… Женя чиркнул спичкой, дал мне прикурить. Довел до выхода.
Швейцар Петр Никанорович - отставник дерьмовый - увидел Женю, вскочил, сонная морда, с диванчика, побежал двери отворять, сволочь. Кланяется бывший подполковник нынешнему лейтенантику, торопится свое усердие показать. А сам с каждой проститутки от трехи до пятерки за проход в гостиницу имеет. Да с гостей - по червончику, чтобы в ресторан просочиться.
Меня увидел, так удивился - дескать, «как это она тут оказалась?», Хотя еще вечером от меня пятерку схавал, артист вонючий.
- До свидания, Таня, - Женя будто извинился за что-то.
Я не ответила. Горло перехватило. Только кивнула ему и вышла.
А на воле - такая благодать! Воздух чистый, прохладный… Солнце еще не взошло, а уже окна верхних этажей прямо золотом полыхают. Как в сказке! Такая красота - и не высказать… Чувствую, что сейчас сяду на каменные ступеньки и расплачусь.
- Куда ехать?
Стоит передо мной такой пожилой водила, тачка его фурычит на пандусе. Посмотрела на номера - из четвертого таксомоторного.
- Проспект Науки, двадцать восемь, - говорю.
- Квартира?
- Обойдешься.
- Червончик.
- Нет вопросов.
- Садись.
Я села назад, и мы поехали.
Едем. Вытащила я из сумочки зеркальце, ватку, крем и давай морду протирать. Я всегда перед домом грим снимаю. Это для меня как утренняя зарядка. Будто я из одного состояния перехожу в другое. И чтобы лишний раз маму не нервировать. Она, конечно, ничего не скажет, но… Своих надо беречь.
- Слушай, - говорит мне вдруг водила, - я в прошлую смену одного «штатника» часа четыре возил. И в Павловск, и в Пушкин, и еще черт-те куда. Так у него наших «деревянных» не хватило и он со мной по счетчику «зелененькими» расплатился. Тебе не нужно? Отдам по трехе.
Ах, ты ж, думаю, гад ползучий! Печать на мне, что ли, какая?! Что же он мне с ходу доллары предлагает и не боится ни черта?!
Но я и глазом не моргнула:
- Извините, пожалуйста, но я не понимаю, о чем вы говорите.
- Ну, дает! - заржал водила. - Прямо театр юного зрителя!..
- Вы меня, наверное, с кем-то путаете, товарищ, - говорю.
Он еще сильнее заржал:
- Как же! - говорит. - Вас спутаешь…
И тут мы как раз к моему дому подъехали. То есть не к моему, а к соседнему - к дому номер тридцать два.
У нас внутри квартала, как и во всех новых районах, дорожки между домами узенькие и дальше не проехать, потому что на пути у нас стоит огромная машина «вольво» с рефрижератором. Из «Совтрансавто». Тоже, кстати, деловые ребята… И эта машина тут часто стоит. Наверное, какой-то дальнобойщик живет.
- Ладно, дойду, - говорю я водиле. - Остановись.
Вылезла, положила ему червонец на сиденье (по счетчику трехи не набежало), вынула фирменную сигаретку, чиркнула зажигалкой и говорю этому жлобу:
- Да! Насчет «зелененьких». Статья восемьдесят восьмая, часть первая. От трех до восьми с конфискацией.
- Я тебя умоляю!
- Это ты потом прокурора будешь умолять, а меня не надо.
- А ты по какой статье ходишь?
- А для меня статья не придумана. В нашем государстве это социальное явление отсутствует. Понял, дядя?
Смеется, сукин сын:
- Тогда, может, телефончик оставишь?
- Не по Сеньке шапка, - говорю. - Тут тебе ни «деревянных», ни «зеленых» не хватит. Без штанов останешься. Чао, бамбино! Сорри…
И домой пошла…

В квартире темно. Мы в белые ночи всегда задергиваем плотные шторы.
Сижу на кровати у мамы и совсем не вижу ее.
- Я замуж выхожу, ма… - шепотом говорю я.
- Слава богу. А за кого? - Тоже почему-то шепотом спрашивает мама. Она еще в полусне.
- За Эдика. Эдвард Ларссон.
- Это такой высокий?
- Нет. Высокий - Гюнт. А это - Эдик. Он заезжал как-то за мной, помнишь?
- Как мы тут все поместимся?..
- Я у него жить буду, в Швеции.
- Боже мой! - тихонько прокричала мама. - А я?!
И зажгла свет у кровати. Сидит в своей старенькой пижамке, всклокоченная, худенькая. Руки у подбородка сцепила, а в глазах такая тоска, такой ужас…

Поспать ни минутки не удалось. Мама вздрючилась, взвинтила меня, бросилась готовить мне завтрак. Я накинула домашний халатик, стала делать завтрак для нее, вырывать из ее рук чайник, спички…
Колготимся по кухне, сталкиваемся то у плиты, то у холодильника, то у раковины.
- А что ты видела в своей жизни? - кричу я ей. - Папочку-кобеля, зарплату - сто сорок?! Кооператив однокомнатный!? Это - жизнь?
- Почему, почему ты ушла из института?! - кричит мама и обжигается о раскаленную сковородку.
Я хватаю ее руку, сую под струю холодной воды и приговариваю:
- Потому что я каждое утро в институт на трамвае ездила и объявления в вагоне читала: «Третий автобусный парк… Курсы водителей… Обучение - четыре месяца. По окончании - зарплата от трехсот рублей и выше.» А мне нужно было пять лет учиться, чтобы потом сто десять зарабатывать. Да пошел он, этот институт, знаешь, куда?! Много тебе твой институт дал!
- Да, много! - вырывается от меня мама. - Я детей воспитываю и учу!
- Это они тебя учат и воспитывают! Положи тарелку на место, я сама все сделаю!..

Потом (я уже была одета в джинсы и какую-то майку-расписуху, а мама с забинтованной рукой причесана и чуть-чуть успокоена) мы сидели за нашим крохотным столом и завтракали.
- Хочу свой дом, свою машину!.. Хочу зайти в магазин и купить ту шмотку, которая мне нужна, а не переплачивать фарцовщикам втридорога!.. Хочу мир увидеть! Разные страны… И не по телеку, не в программе «Время», не в «Клубе кинопутешествий». Своими глазами, своими руками пощупать, а не слушать наших телекомментаторов. Они там по пять лет прокантуются - поленом не вышибешь, - а потом возвращаются в Союз и начинают поливать все на свете!.. А сидя здесь, на этой кухне, я хрен что увижу! Но у меня тоже кое-что есть другое, ма! Поверь мне. Я - женщина. Так почему бы мне…
- Но, Танька!.. Доченька! Это же - торговать собой…
- Правильно, - уже спокойно сказала я. - Правильно, мам. Ну, кто не торгует собой? Кто не стремится подороже продать свою профессию, свой талант? Кто не хочет получать вознаграждения за свои достоинства? Писатель торгуется с издательством, у художника покупают его картину, конструктор получает гонорар за изобретение…
- Но книги, изобретения, живопись приносят народу счастье! Физическое и духовное…
- Во, во! - разозлилась я. - Привыкли мыслить только глобально - в масштабе народа, континента, космоса! Ничуть не меньше. А отдельно взятая личность одного человека никого не волнует!..
- Какого человека?
- Того же Эдварда Ларссона - одинокого шведского инженера. Если его женитьба на мне осчастливит его, разве этого мало?
- Ну почему для этого нужно уезжать?! Пусть он переедет к нам. Потеснимся, потом поменяемся…
- Мама! Представь - художник много лет создавал картину и мечтал, что когда-нибудь ее оценят. А когда картина была готова и ему предложили персональную международную выставку, его мать сказала: «Нет! Никаких выставок! Пусть она висит только на нашей кухне!..»
- Да ты-то тут при чем?!
- А чем я хуже, черт бы тебя подрал!!!
И тут мама заплакала. Я посмотрела на часы. Нужно было мчаться на работу. Но я не могла оставить маму в таком состоянии.
- Успокойся, мамуль, - я поцеловала ей руку, а она меня машинально погладила. - Успокойся. Я буду приезжать к тебе по нескольку раз в год. Так все наши девочки делают, кто туда замуж вышли. Это во-первых. А во-вторых, все это произойдет еще так нескоро. Как говорится, «курочка - в гнезде, а яичко…» Знаешь, где?
- Танька! - возмутилась мама.
- Все, все. Молчу, молчу.
Я посмотрела на часы, поднялась, набросила на плечи старенькую курточку и стала запихивать в большую черную сумку кое-какие шмотки. Во-первых, нужно было что-то захватить на работу - как-никак, а я заряжаюсь на сутки без продыху, - а во-вторых, еще до работы нужно было успеть по дороге заскочить в одно замечательное местечко…
- Но ты его хоть любишь? - С надеждой спросила мама.
Тут на меня навалилась такая усталость, что ничего не захотелось выдумывать:
- Не смеши меня, ма. Надо будет - полюблю.
К счастью, в это время раздался звонок. Мама вскочила из-за стола, рванулась к дверям.
- Сиди, - сказала я. - Открою. Это - Лялька.
Конечно, это была Лялька - бывшая мамина ученица, моя соседка по лестничной площадке. Ляльке - восемнадцать. Хорошенькая - спасу нет. В прошлом году завалила вступительные в медицинский, и я устроила ее к нам санитаркой для рабочего стажа.
- Здрассьте! - Сказала Лялька с моими интонациями. - Ну, ты даешь! Я тебя жду, жду внизу…
- Лялечка! - Обрадовалась мама. - Здравствуй, детка!
- Ой, извините, Алла Сергеевна! Доброе утро.
- Мамуля, мы пошли…
- Подожди! - мама метнулась в комнату, потом обратно и стала пихать мне два рубля. - Ну, возьми!..
- Да есть у меня деньги.
- Ты уходишь на сутки - тебе необходимо нормально питаться!
- Ну, мама…
- Не спорь! И Лялю покорми.
- До свидания, Алла Сергеевна.
- Привет, ма…

К отделению милиции мы с Лялькой подкатили на какой-то халтурной черной «Волге». Уже из машины я увидела «картину маслом»: Зинка Мелейко во всем своем вечернем боевом обличии, на высоченных каблуках, подметала вместе с несколькими ханыгами двор, а школьница, взгромоздившись на колченогую стремянку, мыла снаружи высокие окна первого этажа. Помогали ей две жуткие патлатые бабы. Рожи опухшие, в синяках. Ткни пальцем - бормотуха так из ушей и брызнет!
- Погоди, шеф, - сказала я. - Сиди, Лялька, не высовывайся. Один момент!
Я выскочила из машины. Достала из сумки свитер, джинсы и куртку, протянула их Зинке.
- Отвернись! - Крикнула Зинка пожилому милиционеру, который приглядывал за всей этой компанией.
Тот сплюнул и отвернулся. Зинка натянула на себя джинсы, сняла кофточку, под которой не было даже намека на лифчик. Ханыги заржали. Зинка даже не посмотрела в их сторону, надела свитер, освободилась от юбки и закурила.
Подбежала школьница, попросила у меня сигарету. Вместо сигареты я сунула ей под нос фигу и вернулась в машину.

Когда подъехали к больнице, я порылась в бумажнике среди «крупняков», достала пятерку и расплатилась с водилой.
Лялька отчужденно молчала до самой лестницы, а потом спросила:

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3