Он на мгновение умолк, потом, наклонившись к молодой девушке, прошептал ей на ухо, точно опасаясь быть кем-нибудь услышанным, как если бы и стены здесь имели уши:
– В один прекрасный день я уеду… И ты последуешь за мной.
Мария ошеломленно слушала этот полный таинственности шепот. Уехать! Конечно, по первому же знаку она последует за ним. Но как ему удастся покинуть Вену и Австрию? Это казалось невозможным. Но если он так говорил, следовательно, имел в виду нечто конкретное. Она не осмеливалась в это поверить, но сердце ее начинало биться при мысли, что судьба соединит их. Где? Это неважно, лишь бы они были вместе. Она не решилась расспросить его, хотя ей хотелось знать больше.
В другой раз, в Пратере – он только что возвратился из Мюнхена – принц заявил, что больше не в силах жить с женой. Быть может, в минуту гнева она наконец осуществит так часто повторяемую ею угрозу и уедет в Бельгию? Но в глубине души он в это не верил.
– Никогда она не уедет. Ее угроза – лишь способ вывести меня из себя, и ничего больше.
Сам он вынашивал смелый замысел. Он будет просить у папы римского расторжения своего брака. Сошлется на то, что принцесса неспособна дать наследника короне. После рождения дочери у нее не было больше детей, хотя он жил с ней еще четыре года после появления на свет первого ребенка. Тяжелые роды принцессы привели, по-видимому, к бесплодию. Это – сильный довод, и папа, без сомнения, проявит понимание.
Затем принц пускался в бесконечные политические рассуждения, за которыми Мария следила с трудом. Но было очевидным, что после того, как его брачный союз с принцессой будет аннулирован, он рассчитывал соединиться с Марией морганатическим браком.
– Я буду свободным, и мы больше никогда не расстанемся.
Временами, забывая о папе римском, он рисовал еще более прекрасное будущее, которое может открыться перед ними.
– Окружающие меня люди убеждены, что я стремлюсь к власти. Они ошибаются. Они были бы счастливы узнать, до какой степени внушили мне отвращение к ней. Сколько интриг! Сколько предательства! И столько лицемерных физиономий я вижу каждый день! Быть таким же свободным, каким станет однажды мой кузен, эрцгерцог Иоганн! Вести вдали отсюда независимую жизнь! И не надо думать, дорогая, что это невозможно. Может быть, достаточно только захотеть…
В другой раз, лихорадочно строя планы – а теперь он не мог ни о чем говорить без возбуждения, – он внезапно остановился, потом как-то странно рассмеялся, насторожив Марию.
– Дорогая, – сказал он, – ну не глупость ли это – так суетиться? Разве нет иного средства бежать от мира и навсегда соединиться друг с другом?
Она пристально смотрела на него, стараясь угадать суть его мысли, но он только добавил неопределенно:
– Что бы я ни предпринял, я знаю, что могу на тебя рассчитывать.
Мария прижалась к нему. Из его бессвязных слов она поняла одно: какое бы решение ни принял Рудольф, оно коснется и ее. Все ведет в конечном итоге к их соединению.
Сердце Марии наполнилось радостью. Она не хотела взвешивать все „за“ и „против“, отказывалась рассчитывать вместе с ним степень вероятности. Живя среди бесчисленных опасностей, она ничего не хотела знать, кроме очевидной для нее истины: он любил ее превыше всего и не хотел с ней разлучаться.
Они совершали прогулку в Шенбрунн. Мария давно хотела увидеть парк, закрытый для публики, в котором Рудольф играл ребенком. Впервые презрев предосторожности, которым он обычно следовал, принц ждал ее в ландо Братфиша на углу Марокманергассе, неподалеку от Залецианергассе. Выходя из дома в сопровождении графини, Мария огляделась – каждый раз, отправляясь на свидание, она опасалась слежки. Улица была пустынна. Только двое рабочих в пальто с поднятыми воротниками медленно шли в направлении Траунгассе. Графиня села вместе с Марией в ландо Братфиша и вышла из него на первой же стоянке фиакров. Братфиш доехал до Шенбрунна и остановился недалеко от входа. К воротам парка Рудольф и Мария отправились пешком.
У ограды Мария обернулась. В сотне шагов не спеша, несмотря на холод, прохаживались двое мужчин. Воротники их пальто были подняты; их рост и походка сразу напомнили Марии двух рабочих в Залецианергассе.
– За нами следят, – взволнованно предупредила она принца.
К ее великому удивлению, это не вызвало у него беспокойства. Он устало махнул рукой, произнес безразлично:
– Что с этим поделаешь? – И даже не оглянулся.
Мария похолодела. Так вот оно что, полиция знала об их связи! И, возможно, уже давно. За ней следили, а она этого пока не замечала! Эти люди, вернувшись в Вену, доложат куда следует. На чей стол ляжет сегодня вечером их донесение? Кому будет направлено далее? Наверняка дойдет до императора. Внезапно она ощутила себя такой слабой и беззащитной в тисках тайных имперских сил. Как с ними бороться? Она будет раздавлена, не успев и пикнуть.
Между тем Рудольфа удивило молчание любимой, и он спросил, что с ней. Не желая его тревожить и портить своими страхами прогулку, которая обещала ей столько удовольствия, она улыбнулась в ответ. Они шли теперь укромными аллеями парка.
– Где ты играл в детстве? – спросила она.
Рудольф рассмеялся.
– Мне не пришлось долго играть. С младенческого возраста меня отдали в руки генерала Гондрекурского, и я попал под обаяние строгой военной дисциплины. Ты знаешь, дорогая, можно сколько угодно протестовать, находить все это абсурдным, но, если с детства попадаешь в эту машину, освободиться от нее невозможно. Я – взрослый мужчина, образован, разделяю либеральные идеи, абсолютно чуждые генералу Гондрекурскому, однако и по прошествии двадцати пяти лет он сохраняет надо мной власть. Я слышу его высокий дискант, отдающий команду, и щелкаю каблуками. Ты видишь, я еще не свободен, я остаюсь солдатом… Какай ужас! – весело заключил он. – Ты сможешь любить солдата?
Мария взяла его руку в свою. „Бедный малыш, не знавший детства, – думала она. – Мне следует вернуть тебе радость, заставить смеяться“.
Опускалась ночь. Они возвратились в Вену. К Марии, оставшейся одной, вернулись страхи. Их связь не составляла больше тайны. Сколько потребуется времени, чтобы новость получила огласку и в конце концов дошла до ее матери? Куда бы Мария ни обратила взор, всюду ее ожидала неотвратимая катастрофа.
И все же ей пришлось смириться с отъездом Рудольфа, ее единственной опоры в жизни. В последний момент в доказательство своей великой любви он отложил отъезд к морю на двадцать четыре часа.
IV
ЖЕЛЕЗНОЕ КОЛЕЧКО
Ко всем тревогам добавилась еще одна. Разве может любящее сердце не беспокоиться по поводу супружеского уединения на берегу моря? Не попытается ли принцесса пустить в ход любые средства, чтобы вернуть мужа?
Мария получала от Рудольфа нежные послания. Могли ли они успокоить ее? Она повторяла его слова, его обещания соединить их судьбы. Эти слова, эти клятвы – такие прекрасные, такие пылкие, когда они выходили из его уст, – здесь, в домашнем одиночестве, казалось, теряли душу, становились неподвижными, тусклыми, холодными. Ей негде было искать утешения – перед отъездом Рудольф предостерег ее об опасности доверяться в чем бы то ни было графине Лариш.
Через две недели Рудольф вернулся еще более влюбленным. Быть вдали от Марии стало для него невыносимой мукой. В его испепеляющую или сжигающую жизнь она вносила живительную струю; он буквально был томим жаждой новых встреч. Их отношения были еще чисты; но потребность в физической близости уже давала ему о себе знать. Безыскусная речь этой молодой и красивой девушки, ее радостный смех, невинные ласки благотворно действовали на пребывающего в постоянном напряжении принца. В эту жизнь, которая сжигала его, она вносила живительную свежесть. Он больше не мог обходиться без Марии. Быть может, поначалу он думал позабавиться с ней, как со многими кокетливыми женщинами, которые знали, зачем идут к нему, и старались его не разочаровать. Но с первой же встречи с ней Рудольф понял, что Мария – из другой породы – самой высокой пробы. С тех пор, очарованный тем, что он называл чудом, он проникся к ней искренним уважением. А теперь поклялся сделать ее своей женой, чего бы это ему ни стоило.
Едва приехав в Вену, он должен был отправиться в Прагу и только издали видел Марию в Опере. Но двумя днями позже, в воскресенье, ловкая графиня привезла ее к семи часам вечера в Хофбург.
Силы почти оставили девушку. Но она дала себе слово, что скроет свою печаль от несчастного человека, который так нуждался в радости. Увы, разлука была слишком долгой и жестокой, и потому, как только Мария увидела Рудольфа, она потеряла самообладание.
Залившись слезами, она бросилась в объятия любимого, воскликнув:
– Так значит, я всегда буду вдали от тебя? Я не смогу так жить.
Интонация ее голоса, мучительное ощущение уязвимости их любви, постоянно находившейся под угрозой, волнение, которое он почувствовал, прижав к себе Марию, – полностью захватили его. Рудольф забыл о данной себе клятве. Мария, переполненная счастьем от встречи с любимым, не противилась.
С того дня, как они стали принадлежать друг другу, Рудольф знал, что медлить больше нельзя, надо обеспечить их совместное будущее. Даже если весь мир ополчится против влюбленных, это не разъединит их. Время речей прошло, и Рудольф перешел к решительным действиям.
В ту же ночь, вернувшись из театра, он сел за письмо папе римскому. Он описал свою семейную ситуацию, неспособность жены дать наследника династии, глубокий разлад между супругами, грозивший неминуемым скандалом – либо ее шумным отъездом в Бельгию, либо его собственным решением окончательно порвать с женщиной, с которой не мог жить вместе. Он просил Его Святейшество подумать о роковых последствиях этих семейных неурядиц для дома Габсбургов, для государства и церкви. Он умолял папу согласиться аннулировать его брак с принцессой Стефанией.
Письмо, написанное им собственноручно и в лихорадочном возбуждении, получилось достаточно убедительным. Оно ушло из Вены на следующий день с верным другом принца, которому поручалось передать его папе в собственные руки.
Когда к принцу вернулось самообладание, он счел свой поступок авантюрным. „Нет и десятой доли вероятности, что я получу то, чего прошу, – говорил он себе. – И все же, если есть хоть один шанс из тысячи, я должен попытать счастье“.
Через день он уезжал в Будапешт. Накануне тайком посетил кузена, эрцгерцога Иоганна Сальватора. Они не виделись после той драматической сцены, которая положила конец отношениям этих людей, схожих во взглядах на многие вещи, но по другим столь же важным вопросам придерживающихся противоположных мнений. В этот раз ощущение старой дружбы стерло все разногласия. Они еще раз откровенно поговорили, затронув и политические темы, ибо ни тот, ни другой не были частными лицами, и даже их личная жизнь, увы, была тесно связана с жизнью государства. Эрцгерцог Иоганн был поражен мертвенным цветом лица и нервным возбуждением кузена, который, казалось, был на исходе сил. Если бы какой-нибудь нескромный свидетель подслушал у дверей, он пришел бы в ужас от того, как часто повторялось слово „смерть“ в их беседе. На прощание эрцгерцог по-братски обнял Рудольфа и сказал:
– Ты единственный, кто меня здесь удерживает. Если тебя не станет, знай, что я и дня не останусь в этой проклятой стране.
В субботу утром 19 января Рудольф вернулся из Будапешта. Он назначил свидание во дворце. Мария удивилась, когда после расставания с графиней у железной двери Лошек повел ее к принцу незнакомой дорогой.
– У принца утренние аудиенции, – объяснил старый слуга. – Он примет баронессу в салоне, смежном с тем, где он принимает.
Лошек ввел Марию в просторную комнату, отделанную белыми с золотом деревянными инкрустациями в стиле Людовика XV. У одной из стен она увидела ковровые банкетки и старинное бюро. Другую часть салона, за широкой ширмой, занимали современный письменный стол английской работы, диван и два кожаных кресла.
Рудольф еще не пришел. Но спустя несколько минут Мария услышала голоса, доносившиеся из-за ширмы. Открылась дверь, и Рудольф бросился к ней.
– У меня полно работы в это утро, любимая моя, – сказал он. – Извини меня, но мне хотелось поскорее увидеть тебя, и я назначил свидание здесь. Еще одна депутация, и я буду свободен… А пока вот кое-что для тебя.
Он достал из кармана полированное железное кольцо прекрасной работы и протянул его Марии.
– Посмотри на внутреннюю сторону. Ты ведь знаешь, как я искушен в надписях.
Мария прочитала: „13 января 1889, 1. L.V.В.I.D.Т.“
– Я поняла лишь дату, и она мне нравится, – сказала она, бросая восхищенный взгляд на Рудольфа. – Прочти же остальное.
Торжественным голосом Рудольф прочел:
– „In Liebe vereint bis in dem Tode“ – „Соединенные в любви и в смерти“.
Мария прижалась к нему. Она не могла говорить. Слова этого чародея затрагивали ее за живое, воскрешали в душе видение, в которое она пристально вглядывалась. Он умел придать смерти странное очарование, венчая.
Она подняла глаза на Рудольфа, который крепко сжимал ее в объятиях.
– Я последую за тобой, куда захочешь, любимый.
Кто-то тихо постучал в дверь.
– Не беспокойся, это Лошек, – сказал Рудольф.
Это был в самом деле он. Депутация уже ждала принца в соседнем салоне.
– Я отлучусь ненадолго, – сказал принц Марии. – Скажу лишь несколько банальных слов этим достойным людям. Ничего не опасайся. Здесь ты ничем не рискуешь. Лошек тебя охраняет.
Он вышел, и Мария осталась одна.
Она чувствовала, что душа ее воспарила над бренным телом. Одно произнесенное принцем слово открывало ей доступ в неведомый мир, мир, недоступный земным бурям, погруженный в безмятежный покой. Тревоги и муки, терзавшие Марию, оставались по ту сторону этого мира. Здесь же не было места ни потрясениям, ни битвам, ни жестокому одиночеству, против которого нет лекарства. Здесь было царство вечного покоя и вечного единения.
Углубившись в свои мысли, испытывая острое чувство счастья, Мария вздрогнула, когда послышался звук голосов из-за маленькой двери позади ширмы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21