OCR & SpellCheck: Larisa_F
«Майерлинг»: Вагриус; Москва; 1994
ISBN 5-7027-0086-4
Аннотация
Роман «Арина» – о большой любви, да еще и на русской почве. Юная провинциалка Арина, разумеется, неземной красоты, и вдобавок студентка Высших женских курсов, влюбляется в Москве в одного человека по имени Константин-Михаил (очевидно, автор имел в виду Великого Князя). Их взаимное чувство омрачено тем фактом, что Арина торгует собой, потому что «чувствует настоятельную потребность, даже долг, развивать свои способности, учиться в университете, принимать участие в высшей духовной деятельности». Но в конце романа выясняется, что девушка абсолютно чиста… Эта неприличная история называется «Арина» (1919).
Клод Анэ
Арина
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
ОТ ГОСТИНИЦЫ „ЛОНДОНСКАЯ" ДО ГИМНАЗИИ ЗНАМЕНСКОЙ
Над домами и садами еще погруженного в сон города простиралось чистое, прозрачное небо, каким оно бывает где-нибудь на Востоке, ярко-голубое, как нишапурская бирюза. Глубокий покой раннего утра нарушался лишь криком гонявшихся друг за другом по крышам и веткам акации воробьев, сладострастным воркованием голубки, сидящей на макушке дерева, да по временам резким скрипом крестьянской телеги, медленно поднимавшейся по неровным булыжникам Садовой – главной и самой элегантной улицы города. Трехэтажная гостиница „Лондонская" тыльной стороной, окруженной деревянным забором, выходила на широкую, пыльную и пустынную соборную площадь, а длинным каменным, серым и скучным, как дождливый день, фасадом, лишенным балконов, пилястров, колонн и иных украшений, – на Садовую.
Первая в городе гостиница „Лондонская" славилась своей кухней. Ее знаменитый ресторан охотно посещала золотая молодежь, офицеры, заводчики и помещики. Здесь после обеда до глубокой ночи играл оркестр в составе трех тощих евреев и двух малороссов, исполнявших попурри из „Евгения Онегина" и „Пиковой дамы", грустные народные песни и цыганские мелодии. Сколько веселых кутежей, блестящих ужинов и „оргий!" – любимое название празднеств – проходило в этом модном ресторане!
Он состоял из большого и малого залов. Отдельных кабинетов в нем не было. Те, кто желал поужинать в собственной компании, снимали номера с салонами на втором этаже, которые всегда держал в резерве для своих клиентов портье Лев Давыдович. Еврей с узкими глазами и мертвенным взглядом, он был непререкаемым хозяином дома и одной из самых известных в городе личностей. Провинциальное дворянство искало его дружбы и всегда задерживалось в вестибюле, чтобы обменяться с ним парой любезных фраз. Лев Давыдович умел хранить тайны, а его молчание и услуги, должно быть, неплохо оплачивались посетителями. Сколько красненьких, а зачастую и ассигнаций в двадцать пять рублей принимал он молча и бесстрастно из лихорадочных рук мужчин, взволнованно и нетерпеливо ожидавших получить укромный уголок для галантного свидания! Надо полагать, что число желавших сохранять в тайне свое счастье было немалым, так как Льву Давыдовичу принадлежало три собственных дома. Это доказывает, что деньги потоком текли в город N, наживались легко, тратились с удовольствием и что жизнь в этом городе была так же горяча, как и жаркие летние дни южной степной губернии, столицей которой он был. Всякий, кто сколотил себе состояние в этой провинции, будь то в горном деле, промышленности или сельском хозяйстве, стремился кутнуть в ресторане „Лондонской", заранее ощущая на языке вкус французских вин, которые он поглощал здесь в компании приятных дам.
Один из трех домов Льва Давыдовича стоял на пустынной загородной улице, недалеко от трассы, по которой и в сумерки, и глубокой ночью рысаки, гордость губернии, возили парочки, жаждавшие насладиться быстрой, как ветер, ездой по утрамбованной, поддерживаемой в хорошем состоянии дороге. Дом был двухэтажным.
Лев Давыдович предполагал сам поселиться в нем, но успел отделать только лишь первый этаж, куда поселил какую-то ворчливую старуху. Многие хотели снять этот дом, так как в городе, росшем в последние годы с необычайной быстротой, квартир не хватало. Но старая мегера отвечала всегда одно и то же – квартира сдана. Однако квартиросъемщик не появлялся, и простодушные удивлялись тому, что Лев Давыдович отказывается от выгодной аренды. Другие многозначительно качали головами. Дело в том, что по вечерам часто можно было видеть, как у дома останавливается экипаж, а сквозь тщательно сдвинутые занавески и поздно ночью просачивались на улицу полоски света.
В тот ранний час, с которого начинается наш рассказ, на рассвете, предвещавшем жару майского дня, парадный вход гостиницы „Лондонская" был уже закрыт, а электричество давно погашено и в ресторане, и в вестибюле. Маленькая калитка в деревянном заборе служебного двора, скрипя, открылась, и появившаяся в ней молоденькая девушка на мгновение остановилась в нерешительности.
Она была одета в форму лучшей гимназии города – простое коричневое платье с черным люстриновым передником. Строгую форму оживлял белый кружевной воротничок, казавшийся немного смятым. Вопреки правилам, платье было с небольшим вырезом, приоткрывавшим нежную стройную шею, на которой держалась легкая подвижная прелестная головка в белой соломенной шляпе с согнутыми по бокам широкими нолями. Девушка, живо наклонив голову, осмотрела пустынную улицу и, чуть поколебавшись, ступила на тротуар. За ней показалась вторая девушка, несколькими годами постарше, слегка расплывшаяся блондинка в черной шелковой юбке и батистовой блузке под легким демисезонным пальто.
Девушка в гимназической форме потянулась, взглянула на небо и, вдохнув полной грудью свежий воздух, сказала со смехом:
– Какой ужас, Ольга, уже совсем светло!
– Я уже давно хотела уйти, – ворчливо заметила та. – Не знаю, почему ты так тянула… А мне в десять часов надо быть в конторе! Этот тиран Петров устроит мне сцену! Кроме того, я выпила слишком много шампанского…
Гимназистка с жалостью посмотрела на нее, повела левым плечом – жестом, свойственным только ей, – и ничего не ответила. Она шла беглой, легкой и счастливой походкой, постукивая по тротуару высокими каблучками открытых туфель, уверенно поглядывая по сторонам, радуясь тому, что попала из прокуренной комнаты в нежданную свежесть весеннего утра. Обе девушки пересекли широкую соборную площадь и расстались, условившись встретиться вечером.
Гимназистка пошла по левой от собора улице. Вдруг она услышала позади торопливые шаги и обернулась. За ней почти бежал высокий студент в форме, на фуражке которого были изображены скрещенные молоток и кирка.
Она остановилась. Ее лицо приняло строгое выражение, длинные брови нахмурились; неотрывно глядевший на нее студент смутился. Крайне взволнованный, он пробормотал:
– Простите, Арина Николаевна… я ждал, пока вы останетесь одна… Я не мог так просто расстаться с вами… После того, что произошло…
Она сухо прервала его:
– И что же, по-вашему, произошло? Растерянность молодого человека была безмерна.
– Я не знаю, – забормотал он, – не знаю, как вам объяснить… Мне казалось… Я в отчаянии… Вы сердитесь на меня, не правда ли? Скажите мне лучше сейчас же…
В такой неизвестности невозможно жить, – заключил он, совсем не владея собой.
– Я вовсе не сержусь, – ответила Арина. – Заметьте раз и навсегда: я никогда не раскаиваюсь в своих поступках. Но разве вы не помните, что я запретила вам подходить ко мне на улице? Я удивлена, что вы об этом забыли.
Под леденящим взглядом девушки он поколебался мгновение, потом повернулся и ушел, не сказав ни слова.
Несколькими минутами позже Арина подходила к большому деревянному дому с лавками на первом этаже. Она поднялась на второй, и последний, этаж, вынула из сумочки ключ и осторожно открыла дверь. Покой в квартире нарушало лишь тиканье больших настенных часов в столовой. Девушка на цыпочках прошла по длинному коридору и толкнула дверь комнаты, в которой на узкой кровати, открыв рот, спала полуодетая горничная.
– Паша, Паша, – позвала она. Горничная вздрогнула, проснулась и попыталась подняться.
– Разбуди меня в девять часов, – сказала Арина, не давая ей встать, – в девять часов, слышишь? Утром у меня экзамен.
– Хорошо, хорошо, Арина Николаевна, я не забуду… Но уже день на дворе. Как поздно вы возвращаетесь! Прошу вас, Бога ради, поберегите себя. Позвольте мне помочь вам раздеться, – добавила она, делая новую попытку встать.
– Нет, Паша, не беспокойся. Поспи еще немного. Слава Богу, я умею раздеваться и одеваться самостоятельно. Это необходимо в той жизни, которой я живу, – бросила она, смеясь.
Спустя некоторое время в большом доме на Дворянской улице воцарился покой.
В десять часов того же дня в знаменитой гимназии госпожи Знаменской преподаватель истории Павел Павлович с двумя ассистентами проводил выпускной экзамен.
В просторной, светлой и пустой, с широкими окнами классной комнате собралось около двадцати девушек. Доносились обрывки тихой беседы, сделанные шепотом замечания, отрывочные фразы, которыми они обменивались между собой. Кто-то нервно листал учебник истории, другие жадно следили за тем, что происходило на возвышении у кафедры.
В течение пяти минут ученица должна была отвечать по теме, содержавшейся в вытянутом билете, в то время как следующая выпускница готовилась за соседним столом. Арина ждала своей очереди и мяла в руке билет, который только что вытянула из тех, что лежали перед Павлом Павловичем.
Двух часов сна было достаточно, чтобы вернуть ее лицу почти детскую свежесть. Ее небольшие светло-серые глаза были обрамлены длинными дугообразными бровями, которые почти сходились у основания прямого, правильного и красивого носа. Тонко очерченный рот был сжат. Арина не думала о своем билете, а слушала ученицу, которая, стоя перед экзаменаторами, путалась в ответах. Серые глаза с черными ресницами блестели, и было видно, что Арина едва сдерживалась, чтобы не броситься на помощь подруге.
Сидевшая поодаль классная дама посмотрела на часы и вышла. Через две минуты она вернулась в сопровождении начальницы гимназии. Экзаменаторы засуетились, каждый предлагал свой стул. Госпожа Знаменская поблагодарила их кивком головы и села немного позади кафедры на стул классной дамы.
По классу пронесся шепот. Девушки вполголоса обменивались мнениями.
– Она опять тут как тут.
– Она всегда приходит, когда отвечает Арина.
– Как не стыдно – такая протекция!
Не успела начальница сесть, как Павел Павлович постучал легонько по столу и сказал ученице:
– Благодарю вас.
Молодая девушка спустилась с возвышения, вернулась на свое место и закрыла покрасневшее лицо платком.
Слегка дрожащим голосом преподаватель вызвал:
– Кузнецова. Арина подошла.
Не поднимая глаз, экзаменатор спросил:
– Какая у вас тема?
– Господин Великий Новгород!
Не ожидая дальнейших вопросов, Арина начала отвечать. Она говорила с поразительной уверенностью и точностью в формулировках. Самый запутанный вопрос в ее ответе приобретал ясность; сложная тема сразу становилась понятной. Пункты излагались в порядке относительной важности, и Арина, не отвлекаясь от деталей, рисовала яркую картину, в которой каждый факт находил подобающее ему место.
Экзаменаторы слушали ее с наслаждением, как внимают на концерте большому артисту. Павел Павлович не сводил с нее глаз, а на обычно бесстрастном лице начальницы гимназии отражался интерес, с которым она следила за изящными и точными ответами Арины. Все лица в зале были обращены в сторону кафедры.
– Это на пять с плюсом, – сказала одна из учениц.
– Первая награда и золотая медаль, – прошептала другая.
– Посмотри на Пал Палыча, – тихо заметила третья. – Сомнений быть не может. Он обожает ее.
– Я давно это знаю, – вставила еще одна бледная и серьезная девушка.
Через пять минут Павел Павлович прервал Арину.
– Достаточно, Кузнецова, благодарим вас.
Спустя час экзамен был окончен. Пока ученицы выходили из класса, Арина осталась поговорить с начальницей. Их беседа продолжалась довольно долго. Теперь они были одни. Вдруг в порыве нежности, изумившей девушку, г-жа Знаменская наклонилась к ней, поцеловала и сказала:
– Где бы вы ни были, Арина, не забывайте, что я ваш друг…
В вестибюле Арину ожидали две девушки. Их шепот прерывался быстро подавляемым смешком. Одна была высокой, худой, бледной, с блестящими глазами и угловатыми движениями, другая – некрасивая, с круглыми глазами, широким носом, но кокетливой и живой. Они пользовались дурной репутацией; на них часто видели украшения, происхождение которых казалось подозрительным, так как обе были из небогатых мещанских семей. Дождавшись Арины, они пошли вместе, засыпая ее нежностями, поздравлениями, расточая тысячу комплиментов.
– Послушай, Арина, – сказала высокая, – не хочешь ли ты вечером поужинать с нами? Соберется небольшое общество… В новой загородной усадьбе, которую недавно купил Попов (этот Попов был богатейшим городским купцом, человеком зрелых лет и отталкивающей наружности)… Он устроил дом самым оригинальным образом. Представь себе, там нет ни одного стула, только диваны. Уверяю тебя, на это стоит взглянуть.
Низкорослая ретиво вмешалась:
– Музыкантов он прячет в соседней комнате. Их слышно, но они остаются невидимыми. И потом он придумал кое-что совершенно оригинальное. Свет дают только коротенькие свечи, которые гаснут одна за другой.
– А кто, пирует на этих диванах? – спросила Арина. – Я не представляю себя рядом с Поповым.
– Несколько его друзей, очаровательные люди. Но почему же ты не хочешь пойти к Попову? Он безумно влюблен в тебя, моя дорогая; он мечтает и говорит только об Арине Николаевне. Ты непременно должна пойти с нами.
– Премного благодарна, – ответила Арина. – Попов отвратителен.
– Но как остроумен! Наконец, ты должна послушать, как он поет… Он чарует, он совершенно преображается!
– Пусть поет без меня, – ответила Арина, останавливаясь. – У меня нет желания видеть ни его усадьбу, ни его диваны, ни его свечи – ни сегодня, ни завтра!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18