смеситель сенсорный
«Неужто и он пал? – подумал Бренко. – А Дмитрей Иванович где же? Его и не различишь в простой-то кольчуге средь такого множества».
Михаила Андреевич начал искать глазами, и вскоре ему показалось, что в одном высоком воине, бившемся спиной к нему, он узнает великого князя. Но вглядеться хорошо не успел, ибо в ту самую минуту москвичи дрогнули и все разом побежали назад. По орде раскатился торжествующий рев, и Бренко неожиданно увидел совсем близко от себя скуластые лица татар, распаленные яростью боя.
– Михаила Андреевич, – крикнул выросший перед ним Кутузов, – как повелишь со стягом? Его бы увезти немедля, инако, не ровен час, возьмут поганые!
– Стяг оборонять будем, – ответил Бренко, обнажая меч. – Где он поставлен, там ему и стоять, покуда хоть кто из нас жив. Опамятуйтесь, братья! – крикнул он во весь голос, выезжая вперед. – Ужели отдадим нехристям нашу святыню и себя осрамим? Поглядите округ: русские полки стоят крепко, только вы бежите! А ну, с Богом и дружно, – все на орду!
Ему удалось остановить бегущих, и возле стяга началась лютая сеча. Татарские военачальники и беки, опережая рядовых ордынцев, со всех сторон устремились к бугру, на котором стоял Бренко: принимая его за Дмитрия, каждый из них думал теперь о щедрой награде и славе, которые ждут того, кто привезет Мамаю голову русского государя и его черное знамя.
Но лучшие московские витязи тоже спешили отовсюду на
Бек – князь. Титул этот указывал па принадлежность к княжескому роду, тогда княжеский титул эмира в эту пору часто присваивался по должности темникам и вельможам даже не знатного происхождения.
помощь Бренку. Покуда еще было время оглядываться, повел он глазами вокруг себя и близко увидел Ивана Драницу: воевода, лицом красный как свекла, пробивался к нему, лихо работая своим тяжелым клычом; чуть поодаль, бог о бок ломились сквозь татар Тимофей Вельяминов и Семен Мелик, а за ними, клином, с полета воев. Хоть бы поспели! Но тут, шагах в десяти от себя, Бренко негаданно увидел Дмитрия. Он отбивался мечом от двоих теснивших его ордынцев и в тот самый миг, когда Бренко глянул, – одного из них распластал мало не надвое. Другой взмахнул было саблей, и несдобровать бы князю, кабы тут же не поддел поганого снизу копьем какой-то пеший воин. «Кажись, Васюк Сухоборец», – подумал Бренко, но что было дальше, уже не увидел, потому что тут на него самого налетели татары.
Телом могуч и в бою искусен Михайло Андреевич, против троих-четверых биться ему бы ничто. Но сейчас насело на него разом не меньше десятка. Двоих он посек быстро, сам получив лишь легкую рану в щеку, изловчился было и на третьего, но тут закололи копьем его коня, и Бренко упал наземь. Татары рванулись к нему, но на пути им встал Иван Кутузов, секунду спустя подоспел Драница, и они вдвоем сдержали натиск, покуда Бренко выбирался из-под туши коня. Едва встал он на ноги, – пал с рассеченной головой Кутузов. Бренко мигом ухватил его лошадь за повод и занес ногу, чтобы вскочить в седло, но тут ударили его самого копьем в бок, и он снова упал. Однако рана была не смертельна, – приподнявшись и силясь встать, он еще увидел, как подняли на копья Драницу, потом трое татар, соскочив с коней, кинулись к нему. С другой стороны, с палицей в руке, путаясь в полах схимы, подбегал инок Ослябя.
– Эвот тебе за брата Александра, поганый! – прохрипел он, опуская палицу на голову первого татарина. – Молись за меня, отче Сергий! – и размозжил голову второму. Но тут сабля третьего сразила его самого. Обливаясь кровью, он выронил палицу и грузно повалился на Бренка.
Михаила Андреевич, лежа навзничь, слабеющей рукой попытался спихнуть с себя мертвое тело. Но не успел: холодное лезвие копья, дробя зубы и обрывая жизнь, вошло ему в рот, пригвоздив к земле.
С победными криками ордынцы ринулись теперь к государеву знамени. Только один из них, спрыгнув с лошади и на ходу вытаскивая нож, подбежал к телу того, кого принимали
Александр – имя Пересвета.
за князя Дмитрия. Но, сорвав шлем с головы убитого и вглядевшись в изуродованное ранами лицо, он отпрянул с криком:
– Это не он!
– А ты сюда погляди! – раздался сзади насмешливый голос. Татарин быстро обернулся и в чернобородом всаднике, который в это мгновение снес ему голову, еще успел узнать русского великого князя. Узнал его и Дмитрий: это был Бо-рак-сеид, месяц тому назад приезжавший к нему послом от Мамая.
К знамени, укрепленному на бугре, между тем подскакали одновременно с полсотни татар и Семен Мелик, со своими людьми. Сюда же спешил и Дмитрий, а с ним вой Гридя Хру-лец, Васюк Сухоборец и с десяток других, но возле самого бугра налетели на них Мамаевы косоги, и пришлось с ними биться.
За государев стяг сражались на пределе ярости. Тут исступленно секлись и конные и пешие; раненые и сбитые с коней катались в обнимку, давя и терзая друг друга; оставшиеся безоружными дрались ногами, обломками щитов и копий, с разбега били противника головой в живот…
Наконец одному из татар удалось перерубить саблей древко знамени, и оно упало на землю. Несколько минут возле него шла кровавая свалка, в которой ничего нельзя было разобрать, потом черно-золотое полотнище снова взмыло над бугром: воевода Семен Мелик высоко поднимал его одной рукой, – в другой был меч, которым он оборонялся от ордынцев. Но их набегало сюда все больше, вокруг бугра они в неудержимом порыве теснили москвичей, которые, со смертью Бренка, снова стали откатываться назад.
Прошло не много минут, и пал храбрый воевода Мелик, пронзенный копьем; с разрубленной головой лег на него юрьевский смерд Степан Новосел, подхвативший падающее знамя; саблями иссечен Тимофей Вельяминов, приспевший было на помощь. И орда с торжествующим криком хлынула через бугор. Казалось, еще немного, и Большой полк будет разрезан надвое, но в этот миг ударили сбоку вла-димирцы.
Оказавшись в задних рядах русского построения, они до сих пор не участвовали в битве. Но теперь, когда частью перебитые, частью схлынувшие москвичи освободили им место, они всю свою нерастраченную силу обрушили*на зарвавшихся ордынцев.
Косоги – черкесы.
На бугре возобновилась злая сеча. Уже почти на вершине его нашел славную смерть набольший владимирский воевода, боярин Иван Окатьевич Валуй. Но племянник его Тимофей пробился к поверженному знамени и поднял его над сражающимися.
По русским рядам, ширясь и вливая в сердца отвагу, прокатился победный крик. Татары отступали, не прекращая жестокого сопротивления. Снова, нахлынув массой, они попытались повалить русский стяг. Тимофей Валуевич успел передать его двум подбежавшим воинам, – чтобы, привязав перерубленное древко к копью, снова укрепили его на прежнем месте, – а сам стал впереди, прикрывая их. Шесть или семь татар, обступив молодого воеводу, сыпали на него сабельные удары. Отбивался он ловко, пока мог, но скоро ему отрубили руку, и он упал. Подбежавший дворецкий его, Иван Кожухов, заслонив своего господина, вступил в неравный бой с татарами. Двоих он успел убить, прежде чем остальные изрубили его в куски, а потом прикончили и раненого Валуе-вича.
Но от знамени их сейчас же отбросили набежавшие во множестве владимирцы. Москвичи и коломенцы, ободрившись, снова крушили ордынцев с другой стороны. Позади врубившегося в Большой полк лучшего татарского тумена русские ряды сомкнулись, и этот тумен был уничтожен до последнего человека. Остальные отхлынули, и после страшного трехчасового боя русские наконец смогли перевести дух и осмотреться. Потери их были очень велики, – во многих сотнях осталось по двадцать – тридцать человек; из московских воевод в центре уцелел один Иван Квашня, и начальство над Большим полком принял князь Иван Васильевич Смоленский. Зная, что сражение вот-вот возобновится, он приказал трубить сбор и приводить оставшихся людей в порядок.
Еще раньше того была отбита атака орды на полк Правой руки. Здесь татары всю силу удара сосредоточили на правом крыле, рассчитывая вдоль речки Нижний Дубняк прорваться в тыл русскому войску. Но стоявшие тут угличане уперлись крепко и дрались с предельным мужеством. Из шести углиц-ких князей в этой битве пало пятеро, а с ними и князь Семен Стародубский. Полегло больше половины воинов-угличан, много ярославцев и Стародубцев, но опрокинуть их татарам не удалось, и на третьем часу сражения они отступили.
Князь Роман Давыдович и его сыновья: Иван, Владимир, Святослав и Яков.
Затишье продолжалось не долго. Разобравшись теперь в особенностях русского построения и правильно определив его наиболее уязвимое место, Мамай обрушил все силы орды на полк Левой руки, приказав своим темникам сбить его любой ценой и с этой стороны выйти в тыл Большому полку.
Первый удар стоявшие здесь белозерцы выдержали не дрогнув, но татары, не считаясь с потерями, бросали в битву новые тумены, и с каждой минутой сеча становилась все более кровавой и напряженной. И воины и воеводы Левого полка дрались с беспримерной доблестью. Тут все понимали, что от их стойкости зависит участь Большого полка, а может быть, даже исход всего сражения, и потому, не жалея жизней, старались удержать страшный натиск врага.
Вот, заметив, что в одном месте татары прорвали русские ряды и врубаются вглубь, бросился на них московский воевода Иван Семенович Мороз, с сыновьями Фирсом и Львом да с полусотней всадников. Они сдержали напор орды, покуда оправились и подоспели сюда другие, но сами все были изрублены; пал смертью храбрых старый князь Федор Романович Белозерский, не надолго пережил отца и князь Иван; без счету полегло и простых воев, – имена же их записаны у Бога в золотой книге славных, – и поредели ряды Левого полка, как колосья под градом.
Видя, что взликовали татары и рвутся вперед, собрал князь Глеб Иванович Друцкой вокруг себя сотни три воев, кои были поближе, и кинулся с ними без страху, смерти навстречу. Сам он схватился с татарским темником, долго с ним бился, – ловок и силен был поганый, – но когда одолел его князь Глеб и оглянулся, никого уже не увидел из своих воев, – кругом были татары. И положил князь Глеб свою молодую жизнь в неравном бою.
Когда уже иссякали последние силы белозерцев, подошел к ним на помощь Запасный полк, и сеча разгорелась яростней прежнего. Но Мамай, окрыленный успехом, не жалел людей, – татары шли вал за валом, и казалось, их уже ничто не может остановить. Под их бурным натиском Запасный полк таял, как льдина на солнце, хотя и сражался храбро. Рубясь в первых рядах, сложили здесь свои седые головы князья Федор и Мстислав Тарусские. Видя смерть стариков, возгорелся гневом князь Андрей Константинович Оболенский и дал себе зарок: за каждого из дядьев убить по три
татарина или самому живу не быть. Ростом невелик, но ровно из стали вылит князь Андрей и в бою искусен. Летает он по полю на быстром коне, словно ангел смерти, рдеет на солнце золоченый шлем, вьется над ним голубой еловец: где махнет саблею, там и валится татарин с седла! Вот уже троих срубил – это за дядю Мстислава, и еще троих – за Федора, и еще двух, на додачу. Стал высматривать девятого и видит: лежит на земле сын его любимый Семен, пронзенный копьем. Покачнулся князь Андрей, помертвел весь, медленно осенил себя крестом… Разве же за это троих убить? Тут и целой орды мало! Бросился он в самую гущу татар и рубил их как исступленный, уже не считая, покуда его самого не забили
копьями. _
На исходе второго часа силы левого крыла были слом-лецы и оно начало отходить к Непрядве, оторвавшись от Большого полка, который тоже отбивался от наседавших спереди татар, но стоял крепко. Заметив беду, приспел на помощь князь Дмитрий Брянский: остатки своей дружины – несколько тысяч человек, уцелевших после битвы в Передовом полку – он бросил в прорыв, пытаясь сдержать хлынувшую в русские тылы орду. Но в короткое время половина брянцев была изрублена, остальные, истекая кровью, стали подаваться назад, смешиваясь с остатками разбитого Левого полка. И тут нежданно увидели великого князя: на самом берегу Смолки, под деревьями, он и еще три воина, – один, как и князь, в кольчуге, а другие два в тягиляях, – бились против десятка татар.
Притомился Дмитрий в долгой сече, пот заливает и ест глаза и не дает рука прежней силы, а дух перевести – минуты нет Не один уже раз его бы настигла смерть, да, видя, что заслабел князь, крепко прилепились к нему три воя – Сенька Быков, Федяй Зернов и Юрка Сапожник, – куда он туда и они, и дружно стоят за своего государя. Ьыл еще с ними четвертый – Федор Холоп, – да отлетела душа его к Богу, принял в грудь копье, которое инако досталось бы
Дмитрию.
И плохо им тут пришлось: свалил одного татарина Дмитрий Иванович, но другой тут же выбил у него меч и замахнулся было саблей на безоружного князя. Но Юрка Сапожник не проглядел, – вовремя подсек басурмана. Соскочил Федяи Зернов на землю, поднял меч и хотел дать его Дмитрию, но в этот самый миг достала его татарская сабля, а под государем пошатнулся конь и пал, придавив собою всадника. И хоть закрыли его собою Юрий Сапожник и Сенька Быков, –
татары накатили разом, Быкова крюком сорвали с седла, Юрке отсекли руку, и один ударил копьем в бок силившегося подняться князя. Дмитрий снова упал и, сотворив молитву, ждал уже неминучей смерти, но тут подоспели два брянских витязя и, не глядя, что татар на каждого четверо, смело ударили на них.
Дмитрий, лежа на боку, с ногой, придавленной трупом лошади, – бессильный помочь или хотя бы подняться, глядел на неравный бой, от исхода которого зависела его собственная жизнь.
Один из брянцев, – крепкий и ладный старик, с почти белою, по грудь бородой, – бился с ловкостью и умением, поразившими Дмитрия: только успели схватиться, а уж два татарина, с рассеченными головами, скувырнулись под ноги его коня; недолго маялся он и с третьим, кинулся на четвертого, но тот повернул коня и поскакал прочь. Перевел дух старый богатырь, стер ладонью пот и обернулся на помощь товарищу. Но вдруг обронил саблю, качнулся и упал с седла:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Михаила Андреевич начал искать глазами, и вскоре ему показалось, что в одном высоком воине, бившемся спиной к нему, он узнает великого князя. Но вглядеться хорошо не успел, ибо в ту самую минуту москвичи дрогнули и все разом побежали назад. По орде раскатился торжествующий рев, и Бренко неожиданно увидел совсем близко от себя скуластые лица татар, распаленные яростью боя.
– Михаила Андреевич, – крикнул выросший перед ним Кутузов, – как повелишь со стягом? Его бы увезти немедля, инако, не ровен час, возьмут поганые!
– Стяг оборонять будем, – ответил Бренко, обнажая меч. – Где он поставлен, там ему и стоять, покуда хоть кто из нас жив. Опамятуйтесь, братья! – крикнул он во весь голос, выезжая вперед. – Ужели отдадим нехристям нашу святыню и себя осрамим? Поглядите округ: русские полки стоят крепко, только вы бежите! А ну, с Богом и дружно, – все на орду!
Ему удалось остановить бегущих, и возле стяга началась лютая сеча. Татарские военачальники и беки, опережая рядовых ордынцев, со всех сторон устремились к бугру, на котором стоял Бренко: принимая его за Дмитрия, каждый из них думал теперь о щедрой награде и славе, которые ждут того, кто привезет Мамаю голову русского государя и его черное знамя.
Но лучшие московские витязи тоже спешили отовсюду на
Бек – князь. Титул этот указывал па принадлежность к княжескому роду, тогда княжеский титул эмира в эту пору часто присваивался по должности темникам и вельможам даже не знатного происхождения.
помощь Бренку. Покуда еще было время оглядываться, повел он глазами вокруг себя и близко увидел Ивана Драницу: воевода, лицом красный как свекла, пробивался к нему, лихо работая своим тяжелым клычом; чуть поодаль, бог о бок ломились сквозь татар Тимофей Вельяминов и Семен Мелик, а за ними, клином, с полета воев. Хоть бы поспели! Но тут, шагах в десяти от себя, Бренко негаданно увидел Дмитрия. Он отбивался мечом от двоих теснивших его ордынцев и в тот самый миг, когда Бренко глянул, – одного из них распластал мало не надвое. Другой взмахнул было саблей, и несдобровать бы князю, кабы тут же не поддел поганого снизу копьем какой-то пеший воин. «Кажись, Васюк Сухоборец», – подумал Бренко, но что было дальше, уже не увидел, потому что тут на него самого налетели татары.
Телом могуч и в бою искусен Михайло Андреевич, против троих-четверых биться ему бы ничто. Но сейчас насело на него разом не меньше десятка. Двоих он посек быстро, сам получив лишь легкую рану в щеку, изловчился было и на третьего, но тут закололи копьем его коня, и Бренко упал наземь. Татары рванулись к нему, но на пути им встал Иван Кутузов, секунду спустя подоспел Драница, и они вдвоем сдержали натиск, покуда Бренко выбирался из-под туши коня. Едва встал он на ноги, – пал с рассеченной головой Кутузов. Бренко мигом ухватил его лошадь за повод и занес ногу, чтобы вскочить в седло, но тут ударили его самого копьем в бок, и он снова упал. Однако рана была не смертельна, – приподнявшись и силясь встать, он еще увидел, как подняли на копья Драницу, потом трое татар, соскочив с коней, кинулись к нему. С другой стороны, с палицей в руке, путаясь в полах схимы, подбегал инок Ослябя.
– Эвот тебе за брата Александра, поганый! – прохрипел он, опуская палицу на голову первого татарина. – Молись за меня, отче Сергий! – и размозжил голову второму. Но тут сабля третьего сразила его самого. Обливаясь кровью, он выронил палицу и грузно повалился на Бренка.
Михаила Андреевич, лежа навзничь, слабеющей рукой попытался спихнуть с себя мертвое тело. Но не успел: холодное лезвие копья, дробя зубы и обрывая жизнь, вошло ему в рот, пригвоздив к земле.
С победными криками ордынцы ринулись теперь к государеву знамени. Только один из них, спрыгнув с лошади и на ходу вытаскивая нож, подбежал к телу того, кого принимали
Александр – имя Пересвета.
за князя Дмитрия. Но, сорвав шлем с головы убитого и вглядевшись в изуродованное ранами лицо, он отпрянул с криком:
– Это не он!
– А ты сюда погляди! – раздался сзади насмешливый голос. Татарин быстро обернулся и в чернобородом всаднике, который в это мгновение снес ему голову, еще успел узнать русского великого князя. Узнал его и Дмитрий: это был Бо-рак-сеид, месяц тому назад приезжавший к нему послом от Мамая.
К знамени, укрепленному на бугре, между тем подскакали одновременно с полсотни татар и Семен Мелик, со своими людьми. Сюда же спешил и Дмитрий, а с ним вой Гридя Хру-лец, Васюк Сухоборец и с десяток других, но возле самого бугра налетели на них Мамаевы косоги, и пришлось с ними биться.
За государев стяг сражались на пределе ярости. Тут исступленно секлись и конные и пешие; раненые и сбитые с коней катались в обнимку, давя и терзая друг друга; оставшиеся безоружными дрались ногами, обломками щитов и копий, с разбега били противника головой в живот…
Наконец одному из татар удалось перерубить саблей древко знамени, и оно упало на землю. Несколько минут возле него шла кровавая свалка, в которой ничего нельзя было разобрать, потом черно-золотое полотнище снова взмыло над бугром: воевода Семен Мелик высоко поднимал его одной рукой, – в другой был меч, которым он оборонялся от ордынцев. Но их набегало сюда все больше, вокруг бугра они в неудержимом порыве теснили москвичей, которые, со смертью Бренка, снова стали откатываться назад.
Прошло не много минут, и пал храбрый воевода Мелик, пронзенный копьем; с разрубленной головой лег на него юрьевский смерд Степан Новосел, подхвативший падающее знамя; саблями иссечен Тимофей Вельяминов, приспевший было на помощь. И орда с торжествующим криком хлынула через бугор. Казалось, еще немного, и Большой полк будет разрезан надвое, но в этот миг ударили сбоку вла-димирцы.
Оказавшись в задних рядах русского построения, они до сих пор не участвовали в битве. Но теперь, когда частью перебитые, частью схлынувшие москвичи освободили им место, они всю свою нерастраченную силу обрушили*на зарвавшихся ордынцев.
Косоги – черкесы.
На бугре возобновилась злая сеча. Уже почти на вершине его нашел славную смерть набольший владимирский воевода, боярин Иван Окатьевич Валуй. Но племянник его Тимофей пробился к поверженному знамени и поднял его над сражающимися.
По русским рядам, ширясь и вливая в сердца отвагу, прокатился победный крик. Татары отступали, не прекращая жестокого сопротивления. Снова, нахлынув массой, они попытались повалить русский стяг. Тимофей Валуевич успел передать его двум подбежавшим воинам, – чтобы, привязав перерубленное древко к копью, снова укрепили его на прежнем месте, – а сам стал впереди, прикрывая их. Шесть или семь татар, обступив молодого воеводу, сыпали на него сабельные удары. Отбивался он ловко, пока мог, но скоро ему отрубили руку, и он упал. Подбежавший дворецкий его, Иван Кожухов, заслонив своего господина, вступил в неравный бой с татарами. Двоих он успел убить, прежде чем остальные изрубили его в куски, а потом прикончили и раненого Валуе-вича.
Но от знамени их сейчас же отбросили набежавшие во множестве владимирцы. Москвичи и коломенцы, ободрившись, снова крушили ордынцев с другой стороны. Позади врубившегося в Большой полк лучшего татарского тумена русские ряды сомкнулись, и этот тумен был уничтожен до последнего человека. Остальные отхлынули, и после страшного трехчасового боя русские наконец смогли перевести дух и осмотреться. Потери их были очень велики, – во многих сотнях осталось по двадцать – тридцать человек; из московских воевод в центре уцелел один Иван Квашня, и начальство над Большим полком принял князь Иван Васильевич Смоленский. Зная, что сражение вот-вот возобновится, он приказал трубить сбор и приводить оставшихся людей в порядок.
Еще раньше того была отбита атака орды на полк Правой руки. Здесь татары всю силу удара сосредоточили на правом крыле, рассчитывая вдоль речки Нижний Дубняк прорваться в тыл русскому войску. Но стоявшие тут угличане уперлись крепко и дрались с предельным мужеством. Из шести углиц-ких князей в этой битве пало пятеро, а с ними и князь Семен Стародубский. Полегло больше половины воинов-угличан, много ярославцев и Стародубцев, но опрокинуть их татарам не удалось, и на третьем часу сражения они отступили.
Князь Роман Давыдович и его сыновья: Иван, Владимир, Святослав и Яков.
Затишье продолжалось не долго. Разобравшись теперь в особенностях русского построения и правильно определив его наиболее уязвимое место, Мамай обрушил все силы орды на полк Левой руки, приказав своим темникам сбить его любой ценой и с этой стороны выйти в тыл Большому полку.
Первый удар стоявшие здесь белозерцы выдержали не дрогнув, но татары, не считаясь с потерями, бросали в битву новые тумены, и с каждой минутой сеча становилась все более кровавой и напряженной. И воины и воеводы Левого полка дрались с беспримерной доблестью. Тут все понимали, что от их стойкости зависит участь Большого полка, а может быть, даже исход всего сражения, и потому, не жалея жизней, старались удержать страшный натиск врага.
Вот, заметив, что в одном месте татары прорвали русские ряды и врубаются вглубь, бросился на них московский воевода Иван Семенович Мороз, с сыновьями Фирсом и Львом да с полусотней всадников. Они сдержали напор орды, покуда оправились и подоспели сюда другие, но сами все были изрублены; пал смертью храбрых старый князь Федор Романович Белозерский, не надолго пережил отца и князь Иван; без счету полегло и простых воев, – имена же их записаны у Бога в золотой книге славных, – и поредели ряды Левого полка, как колосья под градом.
Видя, что взликовали татары и рвутся вперед, собрал князь Глеб Иванович Друцкой вокруг себя сотни три воев, кои были поближе, и кинулся с ними без страху, смерти навстречу. Сам он схватился с татарским темником, долго с ним бился, – ловок и силен был поганый, – но когда одолел его князь Глеб и оглянулся, никого уже не увидел из своих воев, – кругом были татары. И положил князь Глеб свою молодую жизнь в неравном бою.
Когда уже иссякали последние силы белозерцев, подошел к ним на помощь Запасный полк, и сеча разгорелась яростней прежнего. Но Мамай, окрыленный успехом, не жалел людей, – татары шли вал за валом, и казалось, их уже ничто не может остановить. Под их бурным натиском Запасный полк таял, как льдина на солнце, хотя и сражался храбро. Рубясь в первых рядах, сложили здесь свои седые головы князья Федор и Мстислав Тарусские. Видя смерть стариков, возгорелся гневом князь Андрей Константинович Оболенский и дал себе зарок: за каждого из дядьев убить по три
татарина или самому живу не быть. Ростом невелик, но ровно из стали вылит князь Андрей и в бою искусен. Летает он по полю на быстром коне, словно ангел смерти, рдеет на солнце золоченый шлем, вьется над ним голубой еловец: где махнет саблею, там и валится татарин с седла! Вот уже троих срубил – это за дядю Мстислава, и еще троих – за Федора, и еще двух, на додачу. Стал высматривать девятого и видит: лежит на земле сын его любимый Семен, пронзенный копьем. Покачнулся князь Андрей, помертвел весь, медленно осенил себя крестом… Разве же за это троих убить? Тут и целой орды мало! Бросился он в самую гущу татар и рубил их как исступленный, уже не считая, покуда его самого не забили
копьями. _
На исходе второго часа силы левого крыла были слом-лецы и оно начало отходить к Непрядве, оторвавшись от Большого полка, который тоже отбивался от наседавших спереди татар, но стоял крепко. Заметив беду, приспел на помощь князь Дмитрий Брянский: остатки своей дружины – несколько тысяч человек, уцелевших после битвы в Передовом полку – он бросил в прорыв, пытаясь сдержать хлынувшую в русские тылы орду. Но в короткое время половина брянцев была изрублена, остальные, истекая кровью, стали подаваться назад, смешиваясь с остатками разбитого Левого полка. И тут нежданно увидели великого князя: на самом берегу Смолки, под деревьями, он и еще три воина, – один, как и князь, в кольчуге, а другие два в тягиляях, – бились против десятка татар.
Притомился Дмитрий в долгой сече, пот заливает и ест глаза и не дает рука прежней силы, а дух перевести – минуты нет Не один уже раз его бы настигла смерть, да, видя, что заслабел князь, крепко прилепились к нему три воя – Сенька Быков, Федяй Зернов и Юрка Сапожник, – куда он туда и они, и дружно стоят за своего государя. Ьыл еще с ними четвертый – Федор Холоп, – да отлетела душа его к Богу, принял в грудь копье, которое инако досталось бы
Дмитрию.
И плохо им тут пришлось: свалил одного татарина Дмитрий Иванович, но другой тут же выбил у него меч и замахнулся было саблей на безоружного князя. Но Юрка Сапожник не проглядел, – вовремя подсек басурмана. Соскочил Федяи Зернов на землю, поднял меч и хотел дать его Дмитрию, но в этот самый миг достала его татарская сабля, а под государем пошатнулся конь и пал, придавив собою всадника. И хоть закрыли его собою Юрий Сапожник и Сенька Быков, –
татары накатили разом, Быкова крюком сорвали с седла, Юрке отсекли руку, и один ударил копьем в бок силившегося подняться князя. Дмитрий снова упал и, сотворив молитву, ждал уже неминучей смерти, но тут подоспели два брянских витязя и, не глядя, что татар на каждого четверо, смело ударили на них.
Дмитрий, лежа на боку, с ногой, придавленной трупом лошади, – бессильный помочь или хотя бы подняться, глядел на неравный бой, от исхода которого зависела его собственная жизнь.
Один из брянцев, – крепкий и ладный старик, с почти белою, по грудь бородой, – бился с ловкостью и умением, поразившими Дмитрия: только успели схватиться, а уж два татарина, с рассеченными головами, скувырнулись под ноги его коня; недолго маялся он и с третьим, кинулся на четвертого, но тот повернул коня и поскакал прочь. Перевел дух старый богатырь, стер ладонью пот и обернулся на помощь товарищу. Но вдруг обронил саблю, качнулся и упал с седла:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29