Чтобы устранить возможность столкновения с чем-нибудь вроде бродячей собаки, пункт прибытия поднят над поверхностью почвы на восемьдесят три сантиметра… Прошу иметь это в виду, будьте осторожны, не упадите… Остается три минуты. Надеюсь, вы ничего не забыли…»
Собственно, забывать-то было нечего. Пачка фотографий с марсианскими ландшафтами да кое-какие мелочи личного характера. И еще японские иены. Кажется, на Земле с помощью денег можно решить любую проблему.
Вспышка красной лампы возвестила, что включилось антигравитационное устройство. (Примечание : До изобретения антигравитационного устройства можно было осуществлять только транспозицию минеральных тел, не подверженных искажениям из-за гравитационных сил. Живые существа испытывали мощные деформирующие напряжения, что приводило к внутренним кровоизлияниям и разрывам. Мгновенные гравитационные скачки от нуля до нормы и обратно вызывали те же последствия, что и ускорение в космических ракетах в период запуска. А после изобретения антигравитационной подушки стало возможным перебрасывать на Плутон даже сырые яйца.)
Гравитация упала до нуля, и начался отсчет секунд. Жена простонала: «Мне плохо…» Ей ввели пять миллиграммов производного от бензоциазепина.
Осталось десять секунд… Наконец, началось скольжение по сдвигу во времени. (Примечание : Транспозиция основана на принципе дискретности времени. Время не непрерывно. Это своего рода энергетическая волна, совершающая простое гармоническое движение от положительного направления к отрицательному и обратно. В нормальных условиях каждому из этих направлений соответствуют свои реальности, причем положительному направлению времени соответствует наша реальность, а отрицательному – некая антиреальность. Вот почему наблюдателю, принадлежащему нашей реальности, время представляется непрерывным. Волны времени по сравнению с волнами материи менее стабильны. Волны материи не интерферируют, пока не достигают световых скоростей, а вот многомерные волны времени интерферируют сравнительно легко; тогда они изменяют периодичность, и бывает, что у них с волнами материи возникает отставание, по фазе. В таких случаях происходит рождение и разрушение элементарных частиц. Транспозитор является устройством для искусственного создания таких сдвигов по фазе. Между моментом сдвига и моментом нового совпадения, который нетрудно рассчитать, образуется своеобразный тоннель во времени. Материальное тело, помещенное в такую фазовую дыру, может быть мгновенно перемещено сколь угодно далеко в пространстве. Впрочем, выражение «мгновенно» несколько неточно. В самих волнах времени время не течет, и естественнее рассматривать транспозицию как передвижение со сверхсветовой скоростью.)
Скольжение по сдвигу постепенно ускоряется. Жена повторяет: «Мне плохо…» Я тоже страдаю. Мы оба терпеть не можем путешествий, опыта транспозиций у нас почти нет, если не считать обычных переходов от одной станции к другой, и скольжение по сдвигу во времени, характерное для принудительной транспозиции, вызывает у нас такое чувство, словно сердце трут на стиральной доске. Сил нет терпеть. Мне кажется, будто наши тела рассечены на полосы, как искаженное помехами изображение на телеэкране.
Мигание красных, голубых, зеленых ламп, голос контролера, отсчитывающий секунды, все медленно исчезло, растворилось во мраке за вратами мгновения… И мы, держась за руки, шлепнулись во дворе начальной школы. Сила тяжести превосходит воображение. Самочувствие как в скоростном лифте, стремительно несущемся вверх. Мы немедленно принимаем тонизирующее для мышц.
Как ни странно, царило полное безветрие. Стала очевидной ошибка некоторых наших ученых, утверждавших, будто Земля – это планета бурь. (Примечание : На фотографиях Земли почти всегда видны колоссальные водовороты туч, и отсюда был сделан поспешный вывод, что на этой планете постоянно дуют свирепые ветры.) Земная ночь была тиха и спокойна.
«Ну и вонища!» – воскликнула жена, зажимая нос. Да, может быть, это и был «аромат благоуханной Земли», о котором мы столько слышали, но являл он собой, честно говоря, порядочное зловоние. Оно с несомненностью свидетельствовало об изобилии в почве экскрементов червей, насекомых и прочих тварей, а также выделений огромного количества почвенных бактерий. На Земле, вернувшись с прогулки, необходимо сразу же вымыть руки и прополоскать горло…»
17
– Погодите минутку, – с нарочитой медлительностью, предвкушая несомненную победу, проговорил я. Язык мой заплетался от злорадства. Карты гостя были теперь у меня как на ладони. – Нехорошо, конечно, с моей стороны прерывать ваше повествование да еще на самом интересном месте, но… Понимаете, к сожалению, этому вашему дневнику очень трудно поверить… Да вы и сами, впрочем, не надеялись, что я поверю… Противоречие, понимаете ли. Да, назовем это противоречием. В этом вашем дневнике есть некое коренное, ничем не оправданное противоречие. Насколько я замечаю, дневник написан на самом обыкновенном японском языке. Но почему? Если вы писали его для представления правительству Марса, то не естественнее ли было бы писать его сразу по-марсиански? Или, может быть, у марсиан вообще нет своего языка?
Мой гость, выпятив губу, сделал молниеносное движение, как бы стремясь прикрыть собой рукопись, но тут же взял себя в руки. Выставив перед лицом указательный палец, он весело прощебетал:
– Атитобити кути ратта кутибири бири абиратти бити-кути биридаккунорэти кути…
Я не ручаюсь, что воспроизвожу его лепет в точности, но говорил он примерно так – льстивым ласковым шепотком. Я оторопел, а он, прищурясь, продолжал по-японски:
– Так звучит по-марсиански фраза «я вижу, это вас серьезно беспокоит». А на местном языке я писал потому, что мой доклад – секретный. Коль скоро написано по-японски, любой человек примет его за бред умалишенного, больного «марсианской болезнью», и не придаст ему никакого значения. Напиши я по глупости на марсианском языке, рукопись сразу же бросилась бы в глаза. Языки ведь тоже гомеоморфны, расшифровать такую рукопись на электронной машине ничего не стоит. Хвост пусть торчит, лишь бы голова была спрятана.
– Ладно, пусть будет так, – произнес я, рассерженный тем, что опять промахнулся. – Но ведь как раз в этом вы и заинтересованы. Вы же специально прибыли сюда для того, чтобы заставить нас, землян, признать существование жителей Марса…
Лицо его приняло замкнутое выражение. Мне даже показалось, что оно как-то ссохлось.
– Мы – не воинственная раса, – угрюмо сказал он. – Мы всеми силами стремимся не причинять зла другим народам. И меньше всего – землянам, которые совсем как мы…
– Что вы имеете в виду?
– Поскольку вопрос секретный, я не вправе его касаться, но… Представьте себе, например, следующее положение. В Токио съехались члены тайной фанатической организации, владеющие искусством гипноза, и ждут только сигнала, чтобы одновременно начать действовать, причем никаких способов распознать их нет. К чему это приведет?
– Вряд ли у марсиан могут быть такие планы.
– Разумеется. И представьте себе еще, что миссия, которой облечена эта группа фанатиков, состоит в том, чтобы, скажем, заставить все население одновременно чихать или зевать.
– Вот уж это ерунда!
– Погодите, дело ведь не в том, что они собираются предпринять. Дело в том, что если только люди узнают, что среди них, рядом с ними существуют неуловимые и неотличимые фанатики, они перестанут доверять друг другу, примутся друг друга разоблачать, клеветать друг на друга, и в конце концов вся страна превратится в настоящее логово тайной полиции. В конечном счете она рухнет, как источенная термитами стена, оттого что кто-нибудь чихнет. Признавшись, что марсиане – совсем как люди, мы рискуем вызвать у землян необратимое самоотравление.
– Тогда зачем вы заставляете меня выслушивать всю эту болтовню? Раз вы сами сознаете свою опасность для нас, вам следовало бы поскорее, без всех этих ваших ламентаций, убраться восвояси, не правда ли?
– Нет, это тоже невозможно. Не забудьте, у меня есть моя миссия. Я не смогу вернуться, пока не исчерпаю всех шансов заключить торговый договор.
– Не понимаю. Вы же только что утверждали, что контакт причинит нам вред…
– Вот именно. И потому есть только два выхода. Первый: присоединить Японию к Марсианскому союзу. Таким образом японцы перестанут быть совсем как марсиане и сделаются настоящими марсианами.
– Абсурд. Это же агрессия!
– Я знал, что вы так скажете, и согласен с вами. – Он самоуверенно прищурился, затем кашлянул и продолжал: – Но есть и другой способ решить эту проблему… Он сводится к тому, что мы вообще не появляемся на сцене, а действуем через своего представителя из землян. Мы выворачиваем наизнанку тезис о том, что марсианин – совсем как человек. Получается довольно нелепо, согласен, но все искупится милой и доброй фантастичностью общей картины. Запад есть Запад, Восток есть Восток, все могут спать спокойно. Ни у кого никаких претензий, не правда ли? И тут мы подходим к главному вопросу. Могу ли я просить вас, сэнсэй, согласиться на пост представителя марсианского правительства?
– Чепуха. Это совсем не в моем характере. Вы ошиблись в выборе.
– Перспективы торговли с Марсом безграничны, вы это поймете, когда приметесь за дело. Что же касается вознаграждения, сэнсэй, то оно не идет ни в какое сравнение с теми крохами, которые платят за радиопередачи, рукописи и тому подобное.
– И все же вы ошиблись в выборе. Для такого дела вы найдете отличных специалистов где-нибудь в министерстве иностранных дел или в министерстве внешней торговли…
– Да ходил я туда. Еще в те времена, когда ничего не знал, когда душа моя была исполнена наивной веры в то, что наше «совсем как» является залогом дружбы и взаимопонимания. И всюду я натыкался на кулаки швейцаров. Швейцары избивают членов иностранной миссии – право, этого вполне достаточно для разрыва дипломатических отношений…
– Мне очень жаль, что вы переоценили меня. Я ведь тоже едва не избил вас, а кроме того, я вам не верю и не поверю никогда.
– Погодите, ну как же это…
– Только не надо выяснять отношения. Вы все время пользуетесь моей слабостью. Если бы вы только знали, как я лез из кожи вон, пытаясь найти с вами общий язык…
– Ну да, ну еще бы… Вы действительно лезли из кожи вон, стараясь мне не поверить. Это я никак не мог не отметить. Поймите, если бы мне нужен был просто эксперт-бухгалтер или виртуоз-счетовод, я бы уже давно решил эту проблему при помощи денег. Но мне во что бы то ни стало нужен представитель целой планеты! Человек, способный на топологическую оценку обстановки! Он должен, естественно, сознавать, что он – совсем как марсианин. Весь вопрос в качестве этого сознания. Ну, еще одно усилие. У меня такое ощущение, сэнсэй, будто я все-таки проделал крошечную щелку в вашей плотине. Продолжим чтение дневника?
– Погодите немного. Я бы хотел сказать вам еще несколько слов.
Я принял по возможности вызывающий вид. Впрочем, в глубине души мне не очень-то хотелось касаться этого вопроса. Волны времени, волны материи – придумано было неплохо, и я не мог удержаться от чувства профессиональной ревности. Разумеется, я не сомневался, что это – чистейшей воды вранье. Естественность, с которой мой гость бросался этими терминами, не могла ни на йоту поколебать меня. Передо мной был либо жуликоватый сумасшедший, либо сумасшедший жулик. Но тем самым я молчаливо признавал, что он является настоящим виртуозом вранья. Далеко не всякий способен походя придумать такую стройную и упорядоченную ложь. И если я разоблачу этого больного марсианской болезнью, он нападет на меня, и еще это разоблачение нанесет удар по моему чувству собственного достоинства… Так стоит ли?
– Я слушаю вас, сэнсэй. Что вы хотели сказать?
– По поводу пресловутых комментариев в вашем дневнике. Я понял так, что для вашей братии в марсианском правительстве все эти транзисторы и прочие штуки являются делом обыденным и повседневным. Комментировать их, как если бы доклад был написан для землянина, это все равно, что читать проповеди Будде. Вы себя выдали с головой. Как бы вы ни страдали от марсианской болезни, а хвостик землянина в конечном счете нет-нет да и выглянет где-нибудь. Весьма вам сочувствую. Искусство дурачить, знаете ли, все-таки требует определенных навыков.
Но мой гость и глазом не моргнул. Он сказал как ни в чем не бывало:
– Комментарии, разумеется, предназначались для вас, сэнсэй. Ведь вы – землянин, но если станете представителем Марса, то будете уже наполовину марсианином. А как только вас назначат на правительственную службу, вы сделаетесь нашим начальством, и поэтому…
И так каждый раз. Ему бы открыть специализированный магазин «Все для желающих увильнуть», он бы отменно преуспел. Я почувствовал огромную усталость, как путник в пустыне, измученный миражами, мне захотелось плюнуть на все и лечь, и я проговорил:
– Ну, хорошо, понятно… Послушайте… Вот эта фраза: «Принцип дискретности времени»… Откуда она взялась?.. Где вы ее откопали?
– В каком-то учебном пособии для наших марсианских институтов…
Где-то в моей нервной системе произошло короткое замыкание. Запахло горелым. Стрелки на вольтметрах моих эмоций дернулись.
– Какое это все-таки странное сочинение! Никак не пойму, то ли ребенок его написал, то ли шутник. Во-первых, оно не содержит ничего похожего на характер. Говорят, что литература раскрывает лицо автора, и ваше произведение полностью изобличает вас как человека, на которого полагаться нельзя…
– Вот как? – Он скосил глаза, облизал губы и произнес довольным тоном: – В сущности, это… Мне, право, неловко… Понимаете, я стремился копировать стиль одного знаменитого романиста…
Теперь задымилась вся изоляция на моих нервах. Отсветы пламени на коже ширились, образуя узор наподобие географической карты. Я знал, что чем яростней буду расчесывать эти болячки, тем больше уязвимых мест открою для своего противника, но не чесаться я не мог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14