Роберт Ирвин Говард: «От любви к Барбаре Аллен»

Роберт Ирвин Говард
От любви к Барбаре Аллен


OCR GRAY OWL -ogo
«Роберт Говард. Черный камень»: Северо-Запад; Минск; 1997

ISBN 5-7906-0033-2Оригинал: Robert Howard,
“The Shadow of the Beast”

Перевод: И. Рошаль
Аннотация Молодой человек неразрывно связан с другим человеком, который погиб давно, так и не простившись со своей возлюбленной. Юноша приходит к умирающей женщине и преображается. Теперь он не молодой человек, а тот самый погибший много лет назад мужчина. Роберт ГовардОт любви к Барбаре Аллен * * * В последнее время дед начал сильно сдавать. Вот и сейчас он сидел в кресле обложенный подушками, ласково перебирал струны старенькой гитары и сосредоточенно прислушивался к своему неровному дыханию, словно опасаясь, что не сможет пропеть даже пары строк. Наконец он решился. Сухие пальцы быстро пробежали по струнам, и я, узнав мелодию, замер. Первый цветок на ветру трепетал, И почки лишь набухали, А бедный Вильям в тоске умирал От любви к Барбаре Аллен... Неожиданно дед вздохнул и накрыл ладонью жалобно звякнувшие струны, а затем, подумав немного, отложил гитару в сторону, так и не допев песню.– Голоса-то у меня совсем не стало. Не голос, а телега скрипучая, – посетовал он, откидываясь на подушки и шаря в карманах протертого до дыр старого жилета в поисках изогнутой трубки и табака. – Хорошая баллада. Она напоминает мне о моем брате Джоэле. Он так любил ее! И пел всегда гораздо лучше, чем я. – Дед надолго замолчал, и взгляд его затуманился, как всегда, когда он думал о давно погибшем брате. Потом он раскурил трубку и продолжил: – А еще она напоминает мне о Рэчел. Рэчел Ормонд, безумно влюбленной в Джоэла... Ты слышал, – дед посмотрел на меня выцветшими от времени глазами, – она при смерти. Джим, ее племянник, сказал мне об этом. – Он снова вздохнул. – Впрочем, она уже старая дама. Очень старая. Старше меня. Ты ведь никогда не встречался с ней, не так ли?Я покачал головой.– В молодости Рэчел была замечательной красавицей, – продолжал дед, – и Джоэл страстно любил ее. Я ведь тебе рассказывал, у Джоэла был прекрасный голос, он потрясающе играл на гитаре и чудесно пел. Особенно он любил петь, когда куда-нибудь ехал. Он как раз распевал “Барбару Аллен”, когда повстречал Рэчел Ормонд.А она так заслушалась, что даже вышла из зарослей лавра на дорогу, чтобы посмотреть на певца.Было раннее утро, и солнце еще не целиком показалось из-за горизонта. Рассвет в горах – самое необыкновенное зрелище на свете. Даже простая утренняя роса и та кажется бриллиантовой россыпью... Так вот. Девушка стояла возле кустов, а из-за ее спины поднималось солнце. Представляешь? Рэчел будто освещало божественное пламя. Джоэл как увидел ее, прямо остолбенел. Он потом говорил мне, что принял ее за ангела. И потерял голову. Раз и навсегда. – Дед внимательно посмотрел на меня. – Ты никогда не видел весеннего утра в горах Камберленда?– Я никогда не бывал в Теннесси, – пожал я плечами.– Да, тебе этого не понять, – презрительно фыркнул он. – Ты вообще не видел ничего, кроме бесконечных песков да голых скал. Что ты можешь знать о горных склонах, покрытых зарослями березы и лавра, о прозрачных хрустальных ручьях, вьющихся в прохладной тени и звенящих по камням? О горных лесах с раскинувшимся над ними голубым небом?– Ничего, – покорно ответил я.Однако не успел я проговорить это слово, как ясно и отчетливо представил все, о чем он говорил. Настолько живо, будто родился в тех местах и воспоминания о них навсегда остались в моей душе. Я буквально ощутил запах цветущего кизила и блаженную прохладу пышных лесов, услышал, как звенят по камням невидимые ручьи.– Где уж тебе знать. – Он с жалостью посмотрел на меня. – Не твоя вина... Джоэл всей душой любил родные края. Он вообще не покидал тех мест, пока не началась война. Проклятая война. Она все перевернула вверх дном. После нее все изменилось. Я отправился на запад, как и многие другие из Теннесси. В Техасе мне жилось неплохо. Лучше, чем дома, и я ни за что не вернулся бы назад. Но теперь, на старости лет, мне часто снятся дом, горы, леса.Остекленевшими глазами он уставился вдаль, видя что-то известное лишь ему, блуждая по закоулкам своей памяти, как часто это происходит с глубокими стариками.– Четыре года под началом Бедфорда Форреста... – наконец заговорил он. – Это счастье – служить под его командованием. Старина Бедфорд был прирожденным кавалеристом. Он мог без устали скакать целый день, неделями не есть, и спать на снегу. А видел бы ты его в бою! “По коням!” – и мы стремглав несемся на врага... Форрест никогда не прятался за наши спины, а дрался за троих. Его саблю не каждый солдат и поднять-то мог. А уж острая была... Никогда не забуду ту глупую схватку, когда погиб Джоэл. Мы неожиданно выскочили из ущелья между двумя невысокими горами и наткнулись на караван фургонов янки. Его охранял отряд кавалерии. Мы ударили, словно молния, и разнесли врага в клочья... Как сейчас вижу Форреста. Разгоряченный битвой, он привстал в стременах, размахивает своей огромной саблей и вопит: “Вперед! Гей, парни, гей!”. И мы завыли, как дикари, и ринулись вперед, и никого из нас не волновало, уцелеет он или погибнет, покуда с нами наш командир... Мы долго преследовали тех, кто пытался бежать, по всей долине. Когда бой закончился, Форрест остановил коня возле своих офицеров и сказал: “Господа, похоже, мне перебили выстрелом одно из стремян!” А оказалось, что его левая нога каким-то чудом выскочила из стремени, а стремя подбросило на скаку, и оно легло поперек седла. Сам Форрест, увлеченный дракой, и не заметил этого... Я был тогда совсем недалеко от него. Мой конь пал. Ему прострелили голову, и я стаскивал с него седло. Вот тут-то и подошел мой брат Джоэл, улыбающийся, освещенный сзади утренним солнцем. Но он, видно, ошалел от боя. У него было такое странное лицо...Увидев меня, он резко остановился и пристально посмотрел, как будто не узнал. А потом сказал такое... Ничего более странного от него я не слышал. “Вот это да, дедуля! – воскликнул он. – Ты снова молод! Ты моложе меня!” И в следующую же секунду замертво свалился к моим ногам: шальная пуля попала ему прямо в лоб.Дед повел плечами, словно ему вдруг стало холодно, и опять взял гитару.– Рэчел Ормонд вот-вот умрет, – печально сказал он. – Она так и не вышла замуж, даже не взглянула больше ни на одного мужчину. Когда Ормон-ды перебрались в Техас, она поехала вместе с ними. И теперь вот умирает там, в их доме в горах. Но я-то знаю, что она умерла много лет назад, когда до нее дошла весть о смерти Джоэла.Он забренчал на гитаре и запел, странно подвывая, как горец: Мчался на запад и на восток, Душа, изнывая, страдала. И был у болезни его исток – Любовь к Барбаре Аллен. Из общей комнаты на другой стороне дома отец крикнул мне:– Уйми этих драчливых коней! Слышно даже, как они лягают стены конюшни!Я быстро вышел из дома и направился в конюшню, хотя мне очень хотелось дослушать балладу. День был ясный, безветренный, и голос старика летел вслед за мной. Его не заглушали ни пронзительное ржание и удары копыт коней в конюшне, ни кукареканье петуха где-то вдали, ни чириканье воробьев в зарослях мескита.“Барбара Аллен”! Эхо далекой и забытой родины... Перед моим мысленным взором предстали поселенцы в одеждах из поплина с мелким рубчиком и из оленьей кожи, медленно продвигающиеся из Пидмонта на запад, через Аллеганы и вдоль реки Камберленд. Они шли пешком, тряслись в громыхающих фургонах, которые тащили неповоротливые волы, скакали на лошадях. А по ночам всюду звенели гитары и банджо: у костров, у одиноких деревянных хижин, у чернеющих при свете звезд рек, на бескрайних горных кряжах. “Барбара Аллен” – связь с прошлым, тоненький мостик между сегодня и таким уже далеким и зыбким вчера.Я открыл конюшню и вошел внутрь. Мой мустанг Педро, злобный и непредсказуемый, как и его родина, порвал недоуздок и пронзительно ржал от ярости, нападая на гнедого жеребца, обнажив в оскале крупные зубы, сверкая глазами и прижав уши к голове. Я схватил его за гриву, рывком развернул, резко ударил ладонью по носу, когда он вздумал куснуть меня, и выгнал из конюшни. На прощание он попытался лягнуть меня задними копытами, но я, хорошо зная его характер, успел увернуться.А про гнедого я и забыл. Доведенный до неистовства нападением мустанга, он готов был убить любого, кто по неосторожности подойдет к нему слишком близко. Его стальная подкова едва задела мою голову, но этого оказалось достаточно, чтобы у меня перед глазами вспыхнула молния и мир померк.Первым, что я почувствовал, когда сознание возвратилось, было движение. Меня подбрасывало вверх – вниз, вверх – вниз. Затем кто-то схватил меня за плечо, а чей-то голос со странным акцентом проревел мне прямо в ухо:– Очнись, Джоэл, ты спишь в седле!Я резко открыл глаза. Я ехал верхом, и подо мной был тощий измученный конь. Со всех сторон меня окружали всадники в потрепанных серых мундирах, усталые и хмурые. Мы ехали между двумя невысокими горами, поросшими густым лесом. Из-за людских спин и крупов лошадей я не мог рассмотреть, что лежало впереди. Занимался серый рассвет, было зябко, и я поежился.– Скоро взойдет солнце, – проговорил, растягивая слова, один из всадников. – Да и бой, похоже, нас ждет жаркий. Тогда и согреемся. Думаю, старина Бедфорд гнал нас всю ночь не для того, чтобы позабавиться. Говорят, впереди через долину ползет караван фургонов.Я никак не мог понять, что происходит. Когда-то все это уже было. Но где, с кем и когда, вспомнить не удавалось. Я судорожно провел рукой по лицу, а затем почему-то сунул руку во внутренний карман. Там оказался старомодный снимок. С фотографии мне улыбалась незнакомая девушка удивительной красоты, с нежными губами и дерзким взглядом. Я положил снимок обратно в карман и ошалело помотал головой.Впереди послышался рокот. Мы выезжали из теснины, и перед нами раскинулась широкая долина, по которой двигалась цепочка неуклюжих, жутко громыхающих фургонов. Их окружали всадники в синих мундирах. И они, и их кони выглядели намного бодрее, чем мои спутники и наши скакуны. Все происходило как во сне.Помню, протрубил горн. Я увидел, как ехавший во главе нашей колонны высокий, крепкий мужчина на могучем коне выхватил саблю и привстал в стременах. Его голос прогремел, заглушая звук горна:– Вперед! Гей, парни, гей!И тут все заорали так, что я чуть не оглох. Мы подобно горному потоку выкатились из ущелья в долину. Во мне словно жило два человека. Один мчался вперед, кричал и размахивал окровавленной саблей, круша врагов. Другой смотрел на все это, дивясь, недоумевая и пытаясь найти объяснение всему происходящему. Во мне почему-то нарастало убеждение, что когда-то я все это уже пережил и теперь повторяю пройденный путь.Строй синих продержался несколько минут, а потом распался на куски под нашей стремительной атакой, и мы преследовали их по всей долине. Бой распался на множество отдельных схваток, и всадники в серых мундирах выигрывали их одну за другой.Мой изможденный конь споткнулся и упал, и я с трудом выбрался из-под него. Оглушенный ударом, я не снял с него седло, а медленно побрел к группе офицеров, которые собрались вокруг высокого всадника, возглавлявшего атаку. Приблизившись, я услышал, как он говорит:– Господа, похоже, мне перебили выстрелом одно из стремян!Я улыбнулся непонятно чему и, посмотрев назад, столкнулся лицом к лицу с человеком, которого наконец узнал. Я так и ахнул.– Вот это да, дедуля! Ты снова молод! Ты моложе меня!И в это мгновение я все понял. Стиснув кулаки, я замер в ожидании, не в силах ни заговорить, ни пошевелиться. Потом что-то ударило меня в голову. Ослепительно вспыхнул свет, и наступило полное забытье. Милый Вильям умер от горя. А я от печали умру... Голос деда все еще звучал у меня в ушах, ослабленный расстоянием, когда я, пошатываясь, поднялся на ноги, а потом прижал ладонь к глубокой ссадине на голове, оставленной подковой гнедого. Меня мутило, и кружилась голова. Дед еще не закончил балладу, а значит, я провалялся без чувств на замусоренном полу конюшни совсем недолго, не больше пары минут. Но за эти минуты я совершил невероятное путешествие в далекое прошлое и вернулся обратно. Я понял наконец, почему меня в детстве преследовали сны о лесистых горах и журчащих ручейках и почему мне так часто являлась прекрасная незнакомка...Выйдя из конюшни в корраль, я поймал мустанга и оседлал его, не потрудившись даже перевязать рану. Она вскоре сама перестала кровоточить, боль постепенно ушла, и в голове у меня прояснилось. Я быстро пересек долину, поднялся на гору. На буром фоне разросшегося мескита четко вырисовывался обветшалый и покосившийся дом Ормондов. Краска на покоробившихся досках давным-давно облезла от дождя и солнца, рамы потрескались, и стекла, казалось, вот-вот вывалятся.Я спешился и вошел во двор, огороженный забором из колючей проволоки. Куры, клевавшие что-то на крылечке, с кудахтаньем разбежались в разные стороны, а тощая клокастая собака злобно залаяла на меня. Дверь на мой стук открылась сразу, словно здесь ждали гостя, и в проеме вырос Джим Ормонд – худощавый, сутулый мужчина с ввалившимися щеками, тусклым взглядом и узловатыми руками. Он удивленно посмотрел на меня, так как мы были едва знакомы.– Мисс Рэчел... – начал я. – Она... Она уже... Я замолчал, не зная, что нужно говорить в таких случаях. Он покачал кудлатой головой:– Она умирает. С ней доктор Блэйн. По-моему, уже недолго осталось. Тем более она не хочет жить. Все зовет Джоэла Граймса, бедняжка.– Можно мне войти? – спросил я. – Мне нужно повидать доктора Блэйна.Даже пришельцу с того света нельзя без разрешения ломиться в комнату умирающей.– Заходите.Он посторонился, и я вошел в бедную голую комнатушку. По ней вяло расхаживала женщина со спутанными волосами, а чумазые дети робко выглядывали из-за других дверей. Откуда-то из глубин дома вышел доктор Блэйн и изумленно уставился на меня.
1 2