Во взоре, устремленном на Пирраса, плескалась лютая ненависть и жгучее желание упиться его кровью, его жизнью. Она заговорила, и это было страшно... Куда охотнее аргайв предпочел бы, чтобы к нему обратился на человечьем языке дикий зверь, а не эти прекрасные губы нежити.
– Тебе удалось заманить в ловушку моего милого! У тебя достало дерзости мучить Ардата Лили, перед которым трепещут боги! О, ты ответишь на это! Ты завоешь, когда я начну рвать твои мускулы, жилы, кости на мелкие кусочки! Отпусти его немедля! Произнеси заклятие и освободи, тогда, быть может, рок минует тебя!
– Все это слова! – рассвирепев, крикнул в ответ варвар. – Ты травила меня, как гончая – зайца, а теперь не можешь пересечь дорожку из пыли, боясь угодить мне в руки, как это уже сделал твой приятель. Заходи же в зал, адская сука, и я тебя приласкаю, как твоего любовника. Вот так! И так! И так!
Ардат Лили хрипел и выл, дергался под жалящей сталью. Лилиту кричала и осыпала ударами невидимый барьер.
– Прекрати! Перестань немедленно! О, если бы я могла до тебя добраться! Я превратила бы тебя в слепой, глухой, немой, вечно страдающий комок плоти! Довольно! Скажи, чего ты хочешь, и я исполню твою волю!
– Ну, так-то лучше, – буркнул аргайв. – Я не могу отнять у этого отродья жизнь, но, как видишь, способен доставить ему некоторые неудобства. И пока ты не удовлетворишь моего желания, я буду подвергать его пыткам, каких даже тебе не измыслить.
– Проси же! Скорее! – убеждала она, приплясывая от нетерпения.
– Почему ты преследуешь меня? Что за грех на мне, чем я заслужил твою ненависть?
– Ненависть? – Она откинула голову. – Да разве мы, обитатели Шуалы, опустимся до ненависти или любви к людишкам? Нет, когда обрушивается топор судьбы, он падает слепо.
– В таком случае кто – или что – занесло надо мной топор судьбы с твоей помощью?
– Один из живущих в Доме Эрейбу.
– Но почему, во имя Имира? – воскликнул Пиррас. – С какой бы стати мертвецу ненавидеть меня?.. – Он осекся, вcпомнив жреца, на проклинающих устах которого пузырилась кровь.
– Мертвому приказывает живой. Некто, живущий под светом солнца, но способный при этом в ночи общаться с обитателем Шуалы.
– Кто?!
– Не знаю.
– Врешь, тварь! Не иначе как это жрецы Ану, это их ты выгораживаешь. За эту ложь твой любовничек взвоет от стального поцелуя...
– Мясник! – закричала Лилиту. – Останови свою руку! Клянусь сосками Тиамат, моей госпожи, я не знаю того, о чем ты спрашиваешь. С какой стати я должна защищать каких-то жрецов Ану? Да я бы охотнее вспорола их жирные чрева – и тебе, если б только могла до тебя добраться! Освободи моего милого, и я провожу тебя в Дом Тьмы, где ты выведаешь истину из уст того самого обитателя, конечно, если тебе хватит смелости...
– Я иду, – решительно ответил Пиррас, – но Ар-дат Лили останется здесь заложником. Если нарушишь уговор, он будет корчиться на заколдованном полу до скончания вечности.
Лилиту зарыдала от бессильной ярости, закричав:
– Нет даже демона в Шуале более жестокого, чем ты! Поспеши, во имя Апсу!
Сунув меч в ножны, Пиррас шагнул за порог. На его запястье сомкнулись пальцы женщины – под шелковистой их кожей угадывалась сталь. Лилиту что-то хрипло прокричала на незнакомом языке. И тут же все – разрушенный дом, свет луны и долина вокруг – исчезло в холодной непроглядной тьме. Было ощущение стремительного полета сквозь пустоту, что ревела в ушах аргайва подобно ветрам-титанам. Но вот мгновение хаоса – в прошлом, и ступня ударилась о твердь. Пиррас понял, что в этот миг он пересек невообразимую бездну, разделяющую миры, более чуждые друг другу, чем день и ночь, и стоял теперь там, где ни разу не ступала нога живого человека.
Лилиту все так же держала его за руку, но видеть ее он не мог – вокруг царила темнота, какой он не знал доселе. Она была почти осязаемой, рядом с ней казалось немыслимым существование света и всего, что живет благодаря ему. То были явления совершенно противоположные, самый мир жизни и света был прихотью, капризом случая, яркой искрой, мимолетно сверкнувшей во вселенских бескрайности, пыли и мраке. Естественное состояние космоса – тишина и темнота, а вовсе не яркие краски, свет и шум жизни. Неудивительно, что мертвые так ненавидят живых, нарушающих черную неподвижность Вечности своим звонким смехом.
Лилиту влекла Пирраса сквозь беспредельную тьму. Казалось, будто он находится в огромной пещере – такой огромной, что не измерить, ни даже вообразить. Чутье говорило о присутствии стен и крыши, но он не увидел их и ни разу не коснулся, словно они отодвигались при его приближении. Иногда ноги задевали то, что, как он надеялся, было всего лишь пылью, – темноту пропитал ее запах вперемешку со смрадом гнили и плесени.
Внезапно он увидел во тьме необыкновенных светляков – они даже не светили в том смысле, какой придают люди этому слову, а были всего лишь пятнами менее черного мрака и потому выделялись на фоне. Они медленно плыли в бескрайней ночи. Один приблизился к путникам, и волосы на голове Пирраса встали дыбом, а рука инстинктивно схватилась за меч. Он явственно различил очертания лица, почти человеческого, но в то же время удивительно птицеподобного. Лилиту, не обращая на это никакого внимания, крепко держала Пирраса за руку.
Аргайву уже начало казаться, что вся его жизнь – не что иное, как нескончаемое путешествие сквозь черноту и прах в компании женщины-демона. Как вдруг Лилиту остановилась, он ткнулся ей в спину и услышал, как она с присвистом выдыхает сквозь зубы. Они прилетели.
Перед ними мерцал еще один странный светляк. Теперь Пиррас мог рассмотреть его получше, но так и не решил, кого видит перед собой: человека или птицу. Создание с телом, напоминающим человеческое, стояло вертикально, но при этом было покрыто серым оперением (по крайней мере, это больше походило на оперение, чем на что-либо другое).
– Вот обитатель Шуалы, наложивший на тебя проклятие смерти, – шепнула Лилиту. – У него и спрашивай имя того, кто так возненавидел тебя на земле.
– Назови мне имя моего врага! – потребовал Пиррас, с содроганием услышав собственный голос, ставший в этой бездне потусторонним и жутким.
Глаза мертвеца вспыхнули красным, зашелестели перья... и вдруг в поднятой руке блеснула длинная полоска металла.
Пиррас отпрянул, хватаясь за меч, но тут Лилиту зашипела: “Нет, используй вот это”, – и он почувствовал, как его ладони коснулась рукоять оружия. “Ятаган”, – сообразил он, уловив отблеск длинного серповидного лезвия.
Он успел подставить клинок под удар пернатой твари, и искры посыпались во мрак слепящими сгустками пламени. Аргайв был застигнут врасплох, да и без того схватка с тенью в сумятице ночного кошмара обещала мало хорошего. Только по странному блеску клинков мог он следить за действиями своего противника.
Смерть трижды пропела в его ушах, когда он еле успевал уклониться от колющих и рубящих ударов, потом его собственный изогнутый клинок рассек тьму и вонзился с хрустом в плечо врага. С пронзительным криком тварь выронила оружие и рухнула, молочно-белая жидкость струей полилась из зияющей раны. Пиррас снова занес свой ятаган, но вдруг отродье, задыхаясь, заговорило голосом, не более похожим на человеческий, чем скрип ветвей, трущихся друг о друга под порывами ветра:
– Нарам-нинуб, праправнук моего праправнука! Это он при помощи тайных знаний говорил со мной и повелевал сквозь пучину мрака!
– Нарам-нинуб! – От изумления Пиррас застыл как громом пораженный. Ятаган вырвался из руки, пальцы Лилиту сомкнулись на его запястье, и они снова погрузились в ревущую, несущуюся навстречу черноту бездны между мирами.
Он пришел в себя у залитых лунным светом руин, голова шла кругом. Рядом блеснули зубы – Лилиту ухмыльнулась при виде его слабости. Пиррас ухватил ее за густые волосы и грубо встряхнул, как самую обычную смертную женщину.
– Ах ты, шлюха адова! Каким колдовством ты отравила мой ум?
– Колдовство тут ни при чем! – Она рассмеялась и с легкостью вырвалась. – Ты проделал путешествие в Дом Эрейбу и вернулся обратно. Там ты побеседовал кое с кем и в жаркой схватке победил мечом Апсу тень человека, который мертв уже многие столетия.
– Так, значит, это не бред помешанного! Но Нарам-нинуб... – Он осекся, мысли путались в голове. – Почему, во имя Имира'! Ведь он мой самый близкий друг!
– Друг? – усмехнулась она. – А что такое дружба, если не идеальная маска для истинных чувств и черных замыслов? Но стоит часу пробить...
– Но чего ради, о боги?!
– Жалкие интриги людишек! – с внезапной злобой воскликнула женщина. – Сейчас я припоминаю, как, скрываясь под плащами, люди из Урука прокрадывались по ночам во дворец Нарам-нинуба.
– О, Имир! – Слепящей вспышкой к Пиррасу пришло понимание жестокой истины. – Да, он продал Ниппур Уруку, и теперь надо убрать меня с дороги, чтобы некому было возглавить полки, выступающие против вражеских сонмищ! Ах, пес, дай только моему клинку найти твое сердце!
– Пора сдержать обещание! – Настойчивый голос Лилиту вырвал его из багрового тумана ярости. – Я выполнила свою часть уговора, отвела тебя в чертог, недоступный для живущих, и невредимым доставила обратно. Я предала Тьму и ее жителей, и за это Тиамат продержит меня семижды семь дней на раскаленной добела решетке. Повтори же заклятие, освободи Ардата Лили!
Погруженный в невеселые мысли, еще не успевший смириться с гнусным предательством Нарам-нинуба, Пиррас послушно произнес заклинание. С громким вздохом облегчения демон поднялся с каменных плит и вышел наружу. Глаза Лилиту сверкнули, она многозначительно поглядела на своего приятели, и две тени стали медленно и неслышно подкрадываться к погруженному в думы аргайву, стоящему со склоненной головой и опущенными руками. Некий первобытный инстинкт заставил его резко вскинуть голову, – демоны уже совсем близко, глаза горят в лунном свете, хищные пальцы тянутся к его горлу. Он мгновенно понял свою оплошность. Но поздно... Нужно было взять с них клятву отпустить его с миром, а теперь никакие обеты не удерживают их от мести.
Со злобными кошачьими криками демоны атаковали, но аргайв оказался проворней, он увернулся и что есть сил помчался к далекому городу. Нежить бросилась в погоню, она так сильно жаждала его крови, что позабыла о колдовстве. Страх будто крылья приделал к ногам варвара, но за спиной не стихали топот ног и хриплое дыхание. И тут впереди дробно простучали копыта, и прямо на беглеца, петляющего между обгорелых пальмовых стволов, вылетел всадник, в руке его сверкала полоса металла.
Испуганно забожившись, конник стал разворачивать жеребца, тот взвился на дыбы. В этот миг Пиррас разглядел дородное тело в кольчуге, сверкающие под куполом шлема глаза, короткую черную бороду.
– Ты, пес! – в бешенстве заорал он. – Будь проклят! Давай посмотрим, сумеешь ли ты мечом закончить дело, начатое мерзкими чарами и предательством!
Конь бесновался, закусив удила. Яростно ругаясь и стараясь удержаться в седле, Нарам-нинуб обрушил клинок на голову варвара. Аргайв парировал удар и сделал ответный выпад. Острие меча скользнуло по пластинам кольчуги и рассекло щеку семита. Тот вскрикнул и упал с обезумевшего жеребца, заливаясь кровью. Раздался треск ломающейся кости и пронзительный крик, на него ликующим воем ответило эхо и разбежалось по горелой роще.
Пиррас ловко вскочил на лошадь и дернул поводья. Нарам-нинуб стонал и корчился на земле, и аргайв успел заметить, как две тени метнулись к нему из-за огарков пальм. Ужасный крик сорвался с губ семита, откликом ему был еще более жуткий заливистый хохот. В ночи воздухе запахло кровью – то пировали адские твари, в пылу погони не разобравшие, кто перед ними, и набросившиеся на свою жертву как голодные бешеные псы.
А аргайв уже мчался прочь, в сторону Ниппура. Спустя некоторое время внезапная мысль побудила его придержать коня. Вокруг расстилалась ночная равнина, тихая и спокойная, залитая лунным светом. Позади осталась устремленная в небо Гробница Энцу и терзаемый клыками жутких потусторонних созданий друг, оказавшийся врагом и самолично вызвавший своих убийц из бездонных колодцев ада. Дорога в Ниппур была открыта, ничто не мешало возвращению Пирраса.
Возвращению к удивительному народу, который счастлив ползать в пыли, под пятой короля и бесчисленных жрецов. В город, прогнивший насквозь от разврата и интриг. К чуждой расе, отказывающей в доверии своим избавителям. К женщине, которая ненавидит своего господина.
И, вновь развернув коня, он направил его на запад, к пустынным землям. Он ехал, широко раскинув руки, будто с ликованием звал в свои объятия свободу и новую жизнь, навсегда оставляя за спиной прошлое со всем, что ему принадлежало. От забот не осталось и следа, усталость и страх сброшены, как ветхий плащ. Он скакал вперед, длинные золотистые волосы развевались на ветру, и долго еще над шумерской равниной разносились звуки, каких она доселе не слышала, – дикий гортанный хохот свободного варвара.

1 2 3 4