Услышав этот смех, Осман-паша взвел курок пистолета.
– Дураки! Будете стрелять по призракам? Сабли наголо и за мной!
И алжирцы с яростью ринулись вслед за своим вожаком на засаду.
Смертоносные залпы прореживали ряды мусульман, но они рвались вперед и прыгали в воду, пытаясь перейти бурный поток вброд. И тогда из зарослей на другом берегу начали подниматься гигантские фигуры в кольчугах с изогнутыми саблями в руках.
– Вперед, братцы, руби, коли! – проревел громоподобный голос. – Огонь, казаки!
При виде могучих неистовых великанов, от сабель которых солнце отбрасывало яркие вспышки, мусульмане завопили от ужаса. А потом под дикий гортанный вопль неверных, от которого стыла кровь в жилах, противники сошлись в рукопашной, и опять лязг и скрежет стали загулял по ущелью. Сначала успевшие вскарабкаться на берег алжирцы были сброшены обратно в воду с разбитыми головами, а затем и сам казацкий вожак спрыгнул с берега в поток и встретил врагов, стоя по пояс в красной от крови воде. Казаки и алжирцы в слепой ярости полосовали друг друга саблями, кололи кинжалами. Пот и кровь заливали глаза.
Арап Али влетел в самую гущу рукопашной, его глаза сверкали, как у бешеного пса, а изогнутый клинок рассекал бритые головы до самых зубов. И вдруг перед ним возник Краль.
Турок даже отпрянул, испуганный свирепостью, исказившей лицо армянина. Краль с диким криком прыгнул вперед, и его пальцы сомкнулись на горле врага, словно стальной капкан. Не обращая внимания на кинжал алжирца, который снова и снова вонзался ему в спину, Краль висел на шее Али, и кровь текла из-под его пальцев, смешиваясь с кровью, хлеставшей из разорванного горла турка. Но вот оба рухнули в поток. Их головы долго мелькали над водой, пока оба не канули в вечность.
Алжирцы бросились обратно на левый берег, а оттуда отступили к месту, где стоял принц Орхан с кучкой оставленных для его охраны воинов Осман-паши. Айша стояла перед принцем на коленях, обхватив его ноги.
Орхан трижды порывался вмешаться в происходящее, гибкие руки Айши вокруг его колен были подобны тонкой стальной петле. Осман-паша, бросившись прочь от места сражения, заторопился к Орхану. Кривая турецкая сабля паши была красной по рукоять, кольчуга разрублена, из-под шлема текла кровь. Не многие алжирцы сумели перебраться на левый берег, но и там казаки уже теснили мусульман.
Потрясая палашом, Иван Саблинки ворвался в гущу сражения. Казак крушил врагов направо и налево, и все, кто попадался ему на пути, были изрублены в куски. Даже кольчуги и круглые, обтянутые кожей щиты никого не спасли от беспощадной руки Ивана.
– Эй ты, ублюдок! – приближаясь к корсару, орал есаул. – Мне нужна твоя голова, Осман-паша! И парня, что позади тебя, – Орхана! Не бойся, принц, я не обижу тебя, ведь ты принесешь нам в Сечь хорошие деньги. Чтоб я жрал одну кашу, если это не так!
Осман-паша озирался, отчаянно выискивая путь отступления, и вдруг увидел неглубокий желобок с мелкими выемками на отвесной скале. Природная смекалка тут же подсказала ему план действий.
– Быстро, господин! – прошептал он. – На скалу. Я задержу этих варваров, пока вы заберетесь.
– Да, да, – торопила Айша, – спешите. Идите вперед, а я пойду сзади и буду вам помогать. Я вскарабкаюсь, как кошка. Это ничего, что мы пока отступаем. Это случайность! Не возвращаться же вам в цепи узника?!
Она дрожала от волнения и была готова на все ради любимого человека. Однако выражение безысходности опять появилось на лице принца Орхана. Он был достаточно храбр и не нуждался в подбадриваниях, но пагубная философия «Так повелел Аллах» не выпускала его из своих тисков.
Принц взглянул туда, где казаки уничтожали остатки его новоприобретенных союзников, и склонил красивую голову.
– Нет, это судьба. Аллах не желает, чтобы я воссел на трон моего отца. Никто не может избежать уготованного!
Айша отступила и схватилась за голову, в ее глазах появилось отвращение. Понимая, что творится в душе принца, Осман-паша оставил его и с ловкостью моряка начал подниматься по желобу. В тот же миг, забыв о принце, Иван с воплем ринулся за ним, с лезвия его сабли капала кровь. Орхан простер руки, подчиняясь неизбежному.
– Сдаюсь, если хочешь, – просто сказал он. – Я – Орхан.
Айша закачалась и закрыла глаза руками, будто собиралась упасть в обморок, потом выхватила кинжал, метнувшийся, как язык пламени, и вонзила его в сердце принца Орхана. И как только он упал, она вонзила этот же кинжал в собственную грудь и медленно осела возле своего любимого. Потом с тихим стоном она взяла в слабеющие руки голову принца и стала ее баюкать. Ошеломленные казаки застыли вокруг них, охваченные благоговейным страхом.
Шум, донесшийся с верхнего конца ущелья, заставил запорожцев поднять головы и изумленно переглянуться: их осталась всего горстка – усталых, изможденных людей, одежда которых намокла в воде и крови, а сабли затупились в бою. Ивана рядом не было, он погнался за Осман-пашой, и они не знали, что теперь делать.
– Давайте, братцы, обратно в туннель, – крикнул Тогрух. – Слышите – сюда идут? Бегите к лошадям и будьте готовы отправиться в путь, а я пошел за Иваном.
Воины повиновались, а казак, проклиная все на свете, стал карабкаться на скалу. Запорожцы еще не успели исчезнуть за серебряной завесой водопада, Тогрух еще не достиг вершины скалы, когда в ущелье появился отряд вооруженных людей. Тогрух с любопытством рассматривал чалмы и халаты курдов и белые колпаки янычар. Плюмаж из полудюжины перьев райской птицы украшал чалму одного из них, и Тогрух, приглядевшись, узнал в нем агу, начальника янычар, третьего человека Оттоманской империи. Одежды мусульман покрылись пылью, будто всадники очень долго скакали верхом. Посмотрев в сторону замка, Тогрух увидел, что над башнями поднят штандарт аги из трех белых конских хвостов, а вдоль реки одетые в овчину турки тяжело поднимались к ущелью, преследуя верхового в блестящей кольчуге. Турецкий сафиз! От изумления Тогрух чуть не потерял опору под ногами. Что могло понадобиться начальнику янычар в долине Экрема?
Ага остановился над мертвым принцем и умирающей девушкой.
– О, Аллах! Это же принц Орхан!
– Вы больше не сможете причинить ему зло, – тихо прошептала Айша. – Я бы сделала его правителем, но вы, с вашим опиумом, лишили его мужества, и потому я убила его. Лучше гордая смерть, чем...
– Но я доставил ему трон Турции, – в отчаянии вскричал ага. – Мурад умер, а народ восстал против выродка, сына Сафии...
– Слишком поздно, – еле слышно произнесла Айша. – Слишком, слишком поздно...
Темная головка опустилась на сплетенные руки, и Айша стала похожа на заснувшего ребенка.

5

На этот раз, когда Иван Саблинка поднимался, цепляясь за трещины в скале, Краль ничем не мог ему помочь, поскольку лежал мертвый в обнимку с мертвым арапом Али на дне потока, несущего кровавую воду. Теперь его гнала ненависть, и он карабкался, как по корабельным вантам. Каменные осколки, сорвавшиеся с уступа, за который он только что держался, с шумом понеслись вниз в крошечной лавине, но смерть была обманута и на этот раз, и Иван упорно продолжал подниматься. Казак был уже недалеко от Осман-паши, когда тот выбрался на вершину. Иван вскарабкался следом и, несмотря на трудный подъем, ноги держали его на удивление крепко. Оглянувшись, Осман-паша увидел своего злейшего врага. Свирепый оскал поднял дыбом его кудрявую черную бороду, – перед ним стоял огромный человек, неверный, который спутал его планы и на котором он мог выместить всю свою ярость. Всего лишь несколько месяцев назад Осман-паша считался самым грозным владыкой морей в мире. Теперь же он был совершенно опустошен, у него не осталось ничего, кроме жажды мщения и клинка, который он судорожно сжимал в руке. Корсар не мог себе позволить оплакивать свое поражение, ненависть переполняла его, и он приготовился зарубить этого настырного казака.
Легче сказать, чем сделать! Иван, конечно, был тугодум, но ловок в движениях, как дикий кот. Сталь звякнула о сталь, длинный прямой клинок запорожца рубил изогнутую турецкую саблю алжирца. Корсар был почти так же высок, как и казак, хотя и не так массивен. Его изогнутая сабля была несколько прямее и тяжелее обычных мусульманских клинков, не раз она откалывала кусочки от кольчуги есаула, нанося ему резаные раны. Осман-паша задумал держать Саблинку в обороне, чтобы тот не мог бы развернуться в полную силу. Глаза пирата залил пот, дыхание стало прерывистым. А Иван как-то ухитрялся отражать удары и избегать большинства опасных приемов противника, и потому изогнутая сабля Осман-паши либо соскальзывала с прямого клинка казака, либо натыкалась на защищенную металлическим наручем руку.
И ни одного звука, кроме звона стали, хриплого дыхания да глухого шарканья ног. Явное преимущество запорожца в силе начало наконец сказываться, и Осман-паша был вынужден перейти к обороне. Решившись на отчаянную атаку, корсар с гортанным криком, как тигр, прыгнул на казака с занесенной над головой саблей. Почувствовав нестерпимую боль под сердцем, мусульманин инстинктивно схватился за лезвие палаша, вошедшее в его тело, и из последних сил ударил саблей по голове своего убийцу. Иван принял удар на левую руку; острое лезвие прорезало не только металл наруча, но и руку до кости. Осман-паша рухнул на окровавленную землю, с его губ сорвались слова на странном языке:
– Боже милостивый, я никогда больше не увижу Девона...
Иван вздрогнул, побледнел и упал на колени возле поверженного, не обращая внимания на свою страшную рану. Схватив своего врага за плечи, он свирепо тряс его, крича на том же языке:
– Что ты сказал?! Что ты сказал?!
Стекленеющие глаза взглянули на Ивана, и, сорвав шлем с головы умирающего, он вскрикнул, словно Осман-паша пронзил его кинжалом.
– Боже милостивый! Роджер! Черный Роджер Беллами! Не узнаешь меня? Это же я, Джон Хоуксби, старина Джон Хоуксби, который дрался с тобой в Девоне, когда мы были молодыми! О, Господи, прости, что мы так встретились, здесь, на чужой земле! Как ты оказался в этих краях?
– Это долгий и скучный рассказ, а времени уже нет, – прошептал вероотступник и, увидев, что великан начал рвать на полосы свою одежду, чтобы остановить кровь, продолжил: – Нет, Джон, не надо, со мной все кончено. Подожди. Я был с Дрейком, когда он надумал взять Лиссабон и потерял там много хороших кораблей и стоящих парней. Я был одним из тех, кого захватили в плен, потом отправили гребцами на галеру. Что-то надломилось во мне на этой каторжной работе под плетьми. Я забыл Англию. И Бога тоже.
Варвары захватили корабль, и Капудан-паша обещал сохранить нам жизнь, если мы примем мусульманство. Галера заставляет забыть многое, даже то, что ты христианин. Сначала я хотел насолить Испании. Потом, поднимаясь по ступенькам власти, я все больше и больше забывал, чья во мне кровь, и потому сметал в море и христиан, и мусульман, и папистов. И вот конец. Вместо славы я глотаю собственную кровь. А как ты стал казаком, Джон?
– Вино и женщины, парень, – ответил Иван Саблинка, а на самом деле Джон Хоуксби из Девоншира. – После нескольких кровавых драк я не мог больше оставаться в Девоне. Я скитался по Востоку до тех пор, пока напрочь не позабыл Англию. Опускаясь все ниже и ниже, я стал еще большим вероотступником, чем ты, Роджер. А помнишь, как в старые добрые времена мы обстреляли испанцев на Майне?
– Еще бы! – Глаза умирающего оживились, он приподнялся, и кровь потекла у него изо рта. – Господи, поплавать бы еще с Дрейком или Гринвиллом! Посмеяться и пошутить с ними, как мы смеялись и шутили, когда разделывали в лоскуты Армаду Филиппа. Да будет ветер нам в паруса! Это флагман Седония!.. Англичане, я не спущу флаг, пока под моими ногами качается палуба! Бортовой залп! Не сдавать позиций... Пики, абордажные сабли...
Бредовый лепет умирающего затих. Иван стоял возле мертвого тела до тех пор, пока звяканье стали не привело его в чувство. Он инстинктивно схватился за саблю, но рядом стоял Тогрух.
– Я видел, как ты погнался за этим псом. Казаки отправились в туннель, но только девятерым удалось скрыться – ущелье полно турок. Нам придется идти через скалы до ущелья, где мы оставили лошадей. Что с тобой?
Иван накрыл тело корсара плащом.
– Я завалю его камнями, чтобы не расклевали стервятники, – глухо проговорил он.
– А голова? Его голову нужно предъявить в Сечь! – запротестовал Тогрух.
– Он мертв, так?
– Да.
– И ты засвидетельствуешь на Круге, что я убил его. Так?
– Конечно, но...
– Вот и оставим его здесь, – пробормотал Иван, нагибаясь за первым надгробным камнем.



1 2 3 4 5