Род дичи и места, где охотятся, являются также факторами, которые необходимо принять в расчет.
Для охотящегося в заповеднике, где не надо отыскивать дичь, подходит лохматый гриффон, ищущий в каких-нибудь десяти шагах, сующий свой нос во все клочки травы и подающий битую дичь.
Для охотящегося в болоте – понтодемер, эпаниэль-пикар, водяной спаниэль или ирландский сеттер, работающий одинаково по плавающей и бегающей дичи и не теряющий ни одного подранка.
Для охотящегося в лесу – белый крапчатый сеттер, вдоль и поперек обыскивающий поле и не пропадающий из глаз.
Тому, кто охотится только в день открытия охоты и хочет иметь компаньона чистого и изящного – сенжермен или дюпюи.
Англофобу, охотящемуся повсюду – немецкий или французский брак, эпаниэль или кортальс, или, наконец, бле-д’овернь, которых теперь опять можно видеть на выставках.
Автомобилисту, желающему иметь собаку легкую и занимающую мало места, – нечто среднее между легавой и эпаниэлем – бретонский эпаниэль.
Для англофила – сеттер, собака для всех сезонов и всяких мест. Наконец, для любителя, выхаживающего все открытые поля вплоть до закрытия охоты, когда уже заяц встречается редко и куропатка становится строга, для того, кого беспокойный сосед не будет раздражать, – судьбою назначен легкий пойнтер и то громадное наслаждение, которое дает пользование им.
Настал ноябрь, дует северный ветер, погода стоит сухая. Чтобы увеличить шансы на успех и не быть вынужденным прерывать прогулку, ожидая, пока полуденное солнце согреет дичь и тем сделает ее более ленивою, мы выходим из дому не ранее десяти часов и делаем большой круг, чтобы подойти к полю, где мы предполагаем охотиться, с юга. Выйдя из дому, мы встречаем знакомого охотника, чей эпаниэль, работая в двадцати шагах, не пропустит ни одной перепелки в гречихе, подаст, не помяв ни перышка, жаворонка, прихватит и зайчика по следу, словом, можно сказать, «перл создания». При встрече обычные разговоры: «Плохое время для охоты в поле, дичь не выдерживает, куропатки срываются раньше, чем Медор может отметить их стойкой, сегодня вы ничего не сделаете с вашим скакуном». И Квин получает презрительный взгляд, сопровождающий маленькую речь, которую мы слышим в тысячный раз. Но мы с Квин являемся философами, поэтому, несмотря на то что наш приятель любезно предупредил нас, что он уже выходил все места, мы двигаемся в путь, держа нос против ветра. «Квин, иди». Наш пойнтер отправляется во всю прыть, расстилаясь в поиске направо и налево, и, не находя ничего; идет все шире и шире. В десять минут поля, на которых наш приятель топтался более часа, были обысканы, а сами мы прошли каких-нибудь пятьсот метров там, где он должен был выходить, быть может, пять километров. Вдруг мы видим, что Квин потянула, и, в тот же самый момент, поднимается выводок в шестидесяти метрах от нее; собака ложится, посматривая на нас, она чувствует, что провинилась и что мы не будем довольны, не имея возможности стрелять; действительно, мы начинаем ее бранить, делая вид, что рассердились; мы прекрасно знаем, что она не виновата, но большая осторожность послужит лишь ее успеху. «Иди». Снова начинается быстрый и методичный поиск; порой собака останавливается с высоко поднятой головой, захватывая ветер, и затем идет еще быстрее; два раза поднимаются выводки, затем вскакивает, не будучи отмечен стойкой, заяц. Мы продолжаем подвигаться вперед, с ружьем на плече, любуясь работой нашего пойнтера. «Он выметет все начисто», – думает наш приятель, эпаниэль которого, прогалопировав несколько минут спустя за стрелянным не в меру зайцем, спарывает всю попадающую в поле дичь. В этот момент между нашими собаками та разница, что дичь, подымающаяся из-под Квин, не подпустила бы ближе и охотника с самою лучшею собакою, работающею в тридцати метрах перед ним, тогда как дичь, спарываемая Медором, быть может, была бы нами бита.
Вдруг Квин остановилась, запах дичи только что поразил ее обоняние. Подняв высоко голову и оседая на зад, она продвигается шага на три вперед и остается неподвижной в скульптурной позе; она на стойке, но она сделала эту стойку, едва только ветер донес до нее запах еще достаточно горячий, чтобы убедить ее в присутствии притаившейся перед нею дичи. Не торопясь, мы идем в обход, направляясь к точке, лежащей в шестидесяти шагах впереди собаки; мы идем медленно, стараясь оставаться незамеченными, с ружьем, готовым ко вскидке, и с полной уверенностью на успех, ибо имея, таким образом, дичь между Квин и собою, семь раз из десяти мы будем иметь возможность стрелять в меру. Порывается пять куропаток, бах! бах! одна упала, мы поднимаем ее и расточаем ласки нашему пойнтеру, тотчас же снова начинающему свой стремительный поиск. Еще несколько выводков порвалось без стойки, и немудрено, ведь такая сушь и холодина. Но что это там, в трехстах метрах, на пахоте? С полного карьера Квин легла как окаменелая, свернувшись корпусом наполовину в кольцо, головою против ветра; мы подозреваем, что причина этой удивительной стойки – лежащий накоротке заяц, мы не знаем еще, удастся ли нам его стрелять, но если Святой Губерт вложил нам в душу нечто большее, чем любовь к рагу из зайца, то зрелище, находящееся у нас перед глазами, уже дает нам полное удовлетворение. Мы подходим, прямо перед нами вскакивает заяц: бах! одна дробина перебила ему правое бедро; он немного побочил в сторону; бах! заяц растянулся на боку и с криком ползет, мы перезаряжаем ружье, готовясь отсалютовать всегда возможному воскресению; Квин не двинулась с места. За это стоит ее посильнее приласкать и наградить подачкой, которую мы для такого случая и носим в сумке. «С какой бы виртуозностью, – думает следящий за нами взором приятель, – Медор подал бы зайца и куропатку». Прекрасно, голубчик, но ваша собака не доставила случая стрелять по ним, а кроме того, Квин, подающая по приказанию, быть может, будет иметь сейчас случай показать свои таланты. Вот она вдалеке от нас, на жнивье, замирает на стойке как отлитая над тем самым выводком, что уже четыре раза срывался не в меру; она поворачивает голову в нашу сторону, приглашая нас, и остается неподвижной, как бы пораженная столбняком; выводок далеко, но он там; мы хорошо знаем манеру работы нашей помощницы. Бах! бах! Какой красивый дуплет! Но в то время, как мы подымаем убитую куропатку, другая, только лишь подбитая, убегает; она уже слишком далеко, чтобы стрелять по ней, она торопится достичь кустарника, где разыскать ее будет трудно. «Квин! Подай!» В несколько скачков наш пойнтер у куропатки и радостно подает ее нам прямо в руки. Если не представится необходимости, мы не пошлем больше во весь день нашей собаки подымать битую птицу; таким образом мы поддержим одновременно и ее инициативу и ее послушание. Мы на границе угодья, обратно нам надо идти по ветру; если бы Квин была еще в периоде дрессировки, мы взяли бы ее к ноге, но ей уже четыре года, и она хорошо знает свое дело. Вот она прихватывает, имея ветер в спину, она согнала три выводка и двух зайцев, не слишком на них задерживаясь, затем она пошла в сторону, работая челноком в указанном нами направлении, и доставила нам еще случай стрелять из-под ее стойки.
В четыре часа мы сходимся с владельцем Медора, он безуспешно весь день ходил ускоренным шагом, желая выходить возможно большую площадь, все время был начеку, готовый к выстрелу, расстрелял, стреляя не в меру, четыре или пять патронов, устал и теперь недоволен ни самим собою, ни собакой, ни припасами, ни погодой, ни дичью.
Что касается нас, то мы с утра не знали, какова будет охота в этой местности в это время года, но на душе у нас легко и мы удовлетворены, мы любовались работой нашего пойнтера, стреляли несколько раз из-под его стоек, видели на угодье много дичи, ходили, не торопясь, с ружьем на плече или под мышкою, и ягдташ наш не совсем пуст.
Мы уверяем егерей, которым альманах деревенского охотника не рассказывает про охоту на граусов, которые не находят в маленьких местных газетах отчетов о полевых испытаниях и не могут переезжать с места на место, чтобы видеть работу знаменитых филдтрайлеров, что такие собаки, как Квин, отнюдь не являются исключениями, а просто собаками хорошего происхождения, дрессированными любителями, как мы, а чаще такими же егерями, как и они сами.

ГЛАВА II
ОТ РОЖДЕНИЯ ДО 4-х МЕСЯЦЕВ

Приблизительно в марте мы купим себе трех – или четырехмесячного щенка; таким образом, у нас впереди будет весна и лето, чтобы растить его, и первые свои шаги на поприще охоты он сделает в сентябре, а в следующем году, к открытию сезона, он будет уже готовой собакой, обеспечивающей нам наши охотничьи радости.
Если у нас есть великолепная сука, о какой я говорил, то повяжем ее осенью, и тогда щенки родятся как раз в то время. Просторная будка, жилище нашей суки, стоит в каком-нибудь закрытом месте; она тщательно дезинфицирована, пол ее выстлан хорошей соломой. Все готово для рождения щенят, у которых в первые дни их жизни не бывает других врагов, кроме холода и сырости. Но вот щенки появились на свет: мы слышим их писк сквозь холст, которым завешено отверстие будки. Что мы будем делать со всем этим маленьким народцем? Чем меньше щенят оставить под сукою, тем больше шансов вырастить их, не истощая матери; но было бы жаль уничтожать породистых щенят. В первый день следует уничтожить только родившихся с физическими недостатками и плохо окрашенных. Если мы сможем достать собаку-кормилицу, затруднение будет тотчас устранено: если же нет, попробуем применить соску.
Нам думается, что смело можно оставить пять щенят под сукой средней молочности; нам случилось оставить под одной сукой, ирландским сеттером, весь ее помет в десять щенят, и все они стали крупными и сильными собаками, но эта сука обладала великолепным аппетитом и была исключительной молочности.
Можно воспользоваться смешанной системой выкармливания: на рожке и естественной, или же выкармливанием только на рожке; в последнем случае надо отнять щенят от матери через три или четыре дня, ибо первое молоко последней содержит в себе необходимое слабительное начало, которое нельзя заменить искусственно.
Для рожка молоко должно быть разбавлено водою. Некоторые кормилицы неохотно принимают щенят от другой суки, на таких лучше надевать намордники и подкладывать им воспитанников по одному; не следует отнимать от кормилицы ее собственных щенят прежде, чем она примет как следует чужих. Здесь необходима тактичность, чтобы не оскорбить материнского чувства.
Молодые кормилицы гораздо предпочтительнее старых.
С двадцатого дня надо время от времени тыкать носом наших питомцев в тарелку с тепловатым подслащенным молоком, разбавленным немного водою и заблаговременно прокипяченным: они быстро приобретут привычку облизывать нос, а вскоре, день на двадцать пятый, дойдут до того, что сами будут замечать тарелку и пить из нее все лучше и лучше.
Мы можем давать им пять или шесть раз в день молока или бульона, но всякий раз очень понемногу.
Когда маленькие достигнут месяца, они легко будут обходиться большую часть дня без матери, но последнюю обязательно надо помещать к ним на ночь: долго еще ее теплота будет им необходима.
Лучше употреблять молоко кипяченое, как более гигиеничное, его надо разбавлять водой для большей удобоваримости. Отвар из льняного семени предохраняет щенят от воспаления кишечника; с последним успешно борется молочная кислота. Воспаление кишечника заставляет щенят худеть и делает их расположенными к рахиту в критическую эпоху отнятия их от груди; но его легко обнаружить, взвешивая щенят, которые должны ежедневно прибавляться в весе на несколько граммов, и рассматривая их экскременты; последние должны быть густы и желтого цвета.
Можно не давать молока щенкам, если сука кормит их предварительно разжеванною и проглоченною ею пищею, отрыгнув ее обратно из желудка, где она пропиталась желудочным соком. Такой переход от материнского молока к другому корму проходит гораздо легче. Происходит это обыкновение некоторых сук от диких прародителей собак. Кишки и изрубленные желудки составляют лучшую пищу для таких матерей.
Щенки наши быстро растут; когда они достигают 2-х месяцев, мы начнем давать им суп, месятку, сырое мясо, кости, кишки и вареное мясо, сдобренное маисовой мукой.
Следует хорошенько закалять их организмы, ибо им придется, быть может, бороться с чумою. Когда столкнутся заразное начало и здоровая кровь, верх одержит то, что окажется сильнее; поддержать у щенка богатство крови, – значит поставить его в наилучшие условия для того, чтобы он мог выйти победителем из этого ужасного испытания. Нам надо облегчить щенку функции дыхания и пищеварения: рыбий жир отлично помогает дыханию и применяется всегда с успехом; с восьминедельного возраста мы даем его нашим питомцам каждое утро по одной ложке; раз в месяц даем одну несколько большую ложку, прибавляя в жир три капли бензина и стараясь хорошенько их размешать; эта смесь явится легким слабительным и вместе противоглистным.
Будем продолжать давать нашим щенкам возможно больше молока каждый день, и они будут чувствовать себя прекрасно. Не будем, однако, рано отнимать их от груди, а на сук, кусающих щенят, острые зубы которых щиплют им соски, будем надевать намордники. Как корм мы рекомендуем конину, овечьи головы, кишки и желудки, продаваемые на бойнях. Сушеным мясом и т. п. будем пользоваться лишь в очень ограниченном количестве и только убедившись, что оно хорошо переносится взрослыми собаками.
Одно замечание о молоке: оно мешает действию противоглистного и должно быть изъято из употребления при пользовании последним.
В конце этой работы мы рассмотрим различные болезни и укажем наиболее простые средства для их лечения.
Мы имеем законное желание закрепить за нашим щенком его гражданское положение, записав его во французскую родословную книгу (L. О. F.). Следовательно, нам надо выбрать кличку, которую еще не носят уже записанные собаки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12