Василий Иванович Ардаматский: «Ответная операция»

Василий Иванович Ардаматский
Ответная операция



OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru,
«Ардаматский В.И. Ленинградская зима; «Я 11-17»; Ответная операция:»: Издательство «Молодь»; Киев; 1990

ISBN 5-7720-0596-0 Аннотация Действие повести «Ответная операция» разворачивается в Берлине вскоре после войны. Ее герои — наши разведчики. Василий Иванович АрдаматскийОтветная операция Часть первая 1 С высоты сегодняшнего времени полезно оглядываться назад, в прошлое: это помогает лучше видеть и понимать результаты борьбы миролюбивых сил планеты против сторонников войны, как «горячей», так и «холодной».Наша память — тоже оружие в этой борьбе…Война — позади.Берлин пережил три тяжелых послевоенных зимы и готовится к четвертой. Но выглядит он почти так же, как в мае сорок пятого года — сильно разбит и весь обуглен. Обрушившееся на него пламя гнева народов было яростным и беспощадным…Кроме того, Берлин живет такой жизнью, какой не было ни у одного города нашей планеты за всю историю человечества. Он рассечен на четыре части, и в каждой — своя военно-оккупационная власть и свои порядки. Хотя считалось, что жизнь города объединяет Межсоюзническая комендатура из военных представителей СССР, Америки, Англии и Франции, на самом деле уже давно комендатура превратилась в место бесконечных и безрезультатных споров между представителями советского командования и представителями Запада, которые, все меньше стараясь это скрыть, добивались окончательного раскола Германии на две части.Разъединение страны уже проявлялось и в самой жизни немцев. В советской оккупационной зоне делалось все для того, чтобы немецкий народ прочно вступил на путь мирной демократической жизни. В то же время три западные оккупирующие державы делали все, чтобы превратить Западную Германию в свою военно-политическую базу для авантюр против миролюбивой политики Советского Союза и против демократической жизни Восточной Германии.Осень сорок восьмого года, когда начинаются события нашего рассказа, была особенно напряженной… 2 Гром среди ясного неба вызвал бы меньшее удивление, чем это событие. Лейтенант Кованьков, Алеша Кованьков, бежал из Восточного Берлина в Западный и попросил там политического убежища. Это было невероятно. В это невозможно было поверить. Ясно было одно — с лейтенантом что-то случилось.В штабе расположенной в Берлине советской воинской части стол Кованькова стоял пустой. В полдень офицеры штаба, сгрудившись у приемника, слушали повторное сообщение западноберлинской радиостанции о побеге советского офицера Алексея Кованькова. Оттого что диктор говорил на плохом русской языке, еще труднее было поверить в то, что он сообщал.Передача окончилась. Заиграл джаз. Все смотрели на пустой стол Кованькова.— Не верю. Не верю, и все, — тихо произнес капитан Радчук. Он был не только непосредственным начальником, но и другом Кованькова. Шили в одной квартире.— Он ночевал дома? — спросил майор Звягинцев.— Часов до девяти мы играли с ним в шахматы… — Капитан Радчук сморщил лоб, припоминая, как все было. — Потом он сказал, что хочет снести прачке белье… Возился в передней с чемоданом. Кто-то позвонил ему по телефону… Вскоре я услышал, как хлопнула дверь.— Он ушел с чемоданом? — быстро спросил Звягинцев.— Не знаю. Я в это время уже лежал в постели. Болела голова, я принял пирамидон и вскоре уснул.— А утром? Вы же всегда на работу ходили вместе.— Обычно мне приходилось его будить. А тут он еще вечером предупредил меня, что встанет завтра очень рано. Сказал, что ему надо сходить за посылкой в гостиницу, где остановился приехавший из Москвы земляк.Майор Звягинцев пожал плечами:— Странно… очень странно.— Не верю, не верю, и все, — упрямо повторял Радчук. — Кованьков убежал, попросил убежища! Чушь!— И все же факт остается фактом: его нет. — Лейтенант Уханов кивнул на пустой стол Кованькова. — Ведь всего год, как он у нас в штабе. Разве мы его так уж хорошо знали? Как говорит майор Звягинцев, анкета — это еще не примета.— Да бросьте вы, ей-богу! — возмутился Радчук. — «Анкета, анкета»… Вы же знаете, что он просто хороший парень, всей душой — советский. У него невеста в Москве.— Вековать этой невесте в девках, — нехорошо усмехнулся Уханов.Не до работы было в этот день. Все в штабе только делали вид, что работают. В два часа дня майор Звягинцев вызвал к себе всех офицеров отдела, в котором работал Кованьков.Кроме майора, в кабинете были две стенографистки и незнакомый человек — коренастый, белобрысый, в хорошо сшитом штатском костюме.— Поговорим, товарищи, о Кованькове. Скажем все, что мы о нем знаем и думаем. — Майор кивнул на стенографисток. — Под стенограмму. Так надо… Кто первый? Может, вы, Радчук, как его друг, так сказать?— Почему «так сказать»? — Радчук встал. — Я действительно друг Кованькова, и мне нечего прибавить к тому, что вы уже слышали.Стенографистки, держа наготове ручки, бесстрастно смотрели в свои тетради. Незнакомый штатский, сидевший в стороне на диване, сказал:— Дайте, капитан, общую характеристику Кованькову.— Лейтенант Алексей Гаврилович Кованьков, — заговорил Радчук скучным, рапортующим тоном, — двадцать пятого года рождения, комсомолец, верней — уже кандидат партии, является, на мой взгляд, политически развитым и хорошо подготовленным к службе офицером. Лейтенант Кованьков…— Не то, не то! — Человек в штатском поморщился. — Вы, если можно, по-человечески.Радчук уловил в его просьбе дружеское участие к судьбе лейтенанта и заговорил совсем по-другому. Из его слов вырастал знакомый всем облик Алеши Кованькова, которого в штабе успели полюбить и за его добросовестную работу, и за веселый нрав, и за то, что он всем был хорошим товарищем. Родился он в Москве, в семье учителя. Окончив десятилетку, пошел в военное училище. Затем получил назначение в оккупационные войска. Хорошо владел немецким языком и потому сразу был взят в штаб, ведающий связями с временными демократическими органами управления одного из районов Восточного Берлина…Радчук кончил говорить и попросил разрешения сесть.— Одну минуточку, товарищ капитан, — снова обратился к нему человек в штатском. — Вы сказали, что Кованьков не так давно подружился с немецкой девушкой. Вы ее знаете?— Знаю, — немного смутясь, ответил Радчук. — Ее зовут Рената.— В каких отношениях был с ней Кованьков?— В очень хороших, — быстро ответил Радчук.— Это не ответ.— Повторяю — в очень хороших, и это самый точный ответ на ваш вопрос.— Не был ли Кованьков влюблен в эту Ренату?Радчук подумал и ответил:— По-моему, к этому шло.— Но вы только что говорили, что у Кованькова в Москве невеста?— Совершенно верно, но… — Капитан на секунду замялся. Разозлившись на свое замешательство, он энергично продолжал: — Это, товарищи, очень сложное дело. Согласитесь, что третий человек не может быть достаточно хорошо об этом осведомлен. Кованьков однажды поделился со мной… Я не знаю, имею ли я право…— Имеете, — твердо произнес штатский. — Больше того, обязаны!— Говорите, говорите, — попросил майор Звягинцев.— Когда Кованькова назначили сюда, невеста потребовала, чтобы он подал рапорт об отмене приказа по семейным обстоятельствам, и предложила тут же оформить брак. А Кованьков решил иначе. Он подумал: не дело, чтобы семейная жизнь офицера начиналась с отмены воинского приказа. Он уехал в Берлин. Позже услужливые товарищи написали ему из Москвы, что его невеста там не скучает. Да и сама она тоже написала ему об этом, я это письмо читал. Кованьков показывал. Очень нехорошее, очень злое письмо… Ну вот… А полгода назад он познакомился с Ренатой. Она работает, кажется, в библиотеке. Меня он с ней познакомил тоже примерно полгода назад. Она показалась мне симпатичной и серьезной девушкой.— От других он это свое знакомство скрывал?— Очевидно. Меня он, например, просил никому об этом не говорить. Вы же знаете, такие дела у нас не поощряются…— У меня вопросов больше нет.Потом говорили другие. Все они отозвались о Кованькове хорошо.Машинистка отдела Галочка, говоря, так разволновалась, что на глазах у нее выступили слезы:— Алеша был чудесный, ну просто чудесный… Прямо безобразие думать о нем плохо… Мы… — Она не договорила, выхватила из сумочки платок и прижала его к глазам.— Если можно, без этого… без сырости, так сказать… — тихо произнес майор Звягинцев. 3 Офицеры вышли из кабинета. Майор Звягинцев и штатский остались вдвоем. Несколько минут они молчали.— Ну, что вы скажете, товарищ Рычагов? — спросил наконец майор.— Дело сложное… — задумчиво произнес Рычагов, вставая с дивана. — Запишите на всякий случай мой телефон. Добавочный 33-07.— Дал вам что-нибудь этот разговор?— Конечно. Известно, по крайней мере, что за человек этот ваш Кованьков.Вскоре Рычагов уже докладывал о том, что произошло в кабинете майора Звягинцева, своему начальнику — полковнику Семину. Полковник, грузный мужчина с болезненно-отечным лицом, слушал внимательно, изредка утвердительно кивал крупной, до блеска выбритой головой. Когда Рычагов закончил доклад, полковник долго думал, потирая голову ладонью, потом сказал:— История любопытная, Рычагов. Припомните прежние побеги. Шелыганов — морально разложившийся тип. Бунчук — просто вор, который, очистив полковую кассу, убежал туда, где нет нашей милиции. Крупников долго и искусно скрывавшийся враг советского строя. А сейчас, судя по всему, мы имеем дело с парнем хорошим. Наверняка здесь похищение. При развертывании диверсионной деятельности в восточной зоне им очень ценно заполучить нашего, прилично осведомленного офицера…— Настораживает то, что тут замешана женщина, — сказал Рычагов, — как и в случае Шелыганова…— Я помню, помню… — Полковник Семин помолчал. — Но почему их радио так быстро оповестило мир об этом лейтенанте? Помните, даже на жулика и разложенца Шелыганова им пришлось потратить неделю, чтобы заставить его делать то, что им надо. А тут хороший парень, и вдруг так быстро с ним сладили… В общем, или товарищи Кованькова — шляпы и его не знают, или… похищение.— Но в случаях похищений, как правило, об этом не сообщалось.— И все же мне кажется, что этот лейтенант не бежал. Так или иначе, надо срочно произвести дальнейшее расследование этой истории и разработать план наших ответных действий. Помните, Кованькова могут увезти в глубь Западной Германии, и тогда все будет значительно труднее. Я надеюсь на вас, Рычагов. Слышите?— Я постараюсь, товарищ полковник. Разрешите идти?Остаток дня Павел Рычагов изучал дела, связанные с явными и мнимыми побегами советских военнослужащих в западную зону Германии. Когда речь шла о явном побеге, все было ясно. Подлец, морально разложившийся человек, тяготился службой в армии, и он умом, а иногда и инстинктивно приходил к мысли, что там, на Западе, ему будет лучше. И первые три-четыре месяца ему действительно там нравилось. Его портреты печатались в газетах, он выступал по радио, его атаковали корреспонденты. Наконец, его обильно кормили и поили. Но затем обычно все кончалось одинаково — его выбрасывали на задворки жизни, как вышвыривают на помойку выжатый лимон. А иногда он и исчезал бесследно…Рычагов вынул из кармана фотографию лейтенанта Кованькова. На него смотрел веселый паренек с черными густыми бровями, под которыми лукаво блестели немного монгольские светлые глаза. Лейтенант, снимаясь для личного дела, наверно, старался быть серьезным, а все же характера спрятать не смог. В некотором несоответствии с веселыми, лукавыми глазами была нижняя часть лица лейтенанта — грубо и резко высеченная, особенно рот, с двух сторон точно отчеркнутый волевыми складками. «Где-то ты сейчас, парень?» Рычагов вздохнул и пододвинул к себе папку с делом о побеге мнимом. Здесь слова «побег» не было. Оно заменялось другим: «Вероятное похищение». Но точно установленным был только сам факт исчезновения человека. Узнать же, что с этим человеком случилось, было очень трудно.Просматривая папку, Рычагов запомнил, что в нескольких донесениях нашей разведки промелькнула фамилия майора Хауссона. Вообще-то фамилия эта была известна Рычагову. Хауссон был одним из опытных работников американской разведки в Германии.В Западном Берлине он появился сразу после окончания войны. Наша контрразведка обратила тогда внимание на майора, называвшего себя уполномоченным Красного Креста. Под предлогом розыска находившихся в немецком тылу американских военнослужащих майор рыскал главным образом в районах расположения советских войск.Когда майору намекнули, что он ищет своих соотечественников не там, где они могут находиться, уполномоченный Красного Креста мгновенно исчез. Но фотографии майора нашли свое место в архиве.Вскоре было установлено, что майор перестал интересоваться судьбой своих соотечественников и, сидя в Западном Берлине, занимается организацией шпионажа в советских оккупационных войсках. Одной из его постоянных обязанностей стала обработка перебежчиков из восточной зоны.Рычагов всматривался в фотографию Хауссона. Сухое энергичное лицо с ямами глазниц такими глубокими, что глаз нельзя рассмотреть. Реденькие, тщательно приглаженные волосы. Майор снят за столиком — очевидно, в кафе или в ресторане. Рычагов перевернул фотографию и прочел: «Кафе „Орион“. Напротив майора Хауссона сидит лицо неизвестное». Рычагов улыбнулся: на фотографии вообще никакого «лица» не было, только силуэт ушастой головы, одно покатое плечо — и все.В десятом часу вечера Рычагов встал из-за стола, потянулся, потер кулаками уставшие глаза и собрался домой.Он шел по темным, пустынным улицам. Берлин спал. На стенах домов белели плакаты, звавшие немцев строить свое миролюбивое, демократическое государство. Холодный ветер гнал по асфальту сухие листья… Вдруг над западной частью Берлина заметались лучи прожекторов, из черного неба на город обрушился рев самолетов. Рычагов усмехнулся:
1 2 3 4