Попрощались.
Потом Сирень хотела погладить Кузю по голове, но Кузя, хмурый, стоял так печально, так одиноко, что Сирень сдержалась.
Затем Кузя взял Мишу на ручки, и они пошли вон из города как пришли, пешком по улице.
Мимо проплывали огромные, какие-то прозрачные дома со сверкающими куполами, а вокруг них нежно пахли сады, белые и розовые. Счастье расплывалось в воздухе, сердце у Кузи подпрыгивало от радости, Мишка же произносил длинный монолог о том, что каждое живое существо нуждается в защите, и хватит убивать-то, дураки.
Глава двенадцатая
ВАЛЕРА В БОРЬБЕ
- Оглянись, Валера, - сказала баба Лена, волоча три елки. - Где ты находишься.
Валера наконец пришел в себя.
- В больнице?
Баба Лена засмеялась.
- Нет, это вас приветствует телепрограмма "Чудо"! Такая как бы передача по телевидению. Нас снимают. Скрытой камерой. Как мы, земляне, можем очистить помещение. И с какой скоростью.
Она надеялась, что Валера примется ей помогать. Но не тут-то было. Помогал он только посторонним, причем бабам со своей работы. Вешал полки. Приходил домой угостившись.
- Телевидение? - глупо сказал Валера и стал обтряхиваться. - Я упал же!
- Как упал? С дуба? - спросила баба Лена.
- Как упал? Это ты меня послала, а я на твоем компоте подсклизнулся! как можно тише объяснил Валера. - Со всей силы ёкнулся! А я тебя только спросил, почему с землей и соленый компот. И пролил маленько, плеснул, типа того... Ты меня послала, а я ногой так... В лужу попал, типа. Упал, очнулся - я в "Скорой помощи". Спрашиваю, куда меня везут, отвечают: на рентген. Выгрузили и уехали, елки. Вместо рентгена ты сидишь.
- Во-первых, я не варила никакого компота. Я только бульон успела. А за мной приехали без пятнадцати десять! И сюда привезли! Ты же пришел как всегда в полдвенадцатого с работы. Хотя заканчиваешь в девять.
- Так пока смену сдашь... - привычно возразил Валера. - А ты же компот сварила... Из моркови... Но по вкусу как морская вода, у! Морковь варила нечищенную... В земле всю... Ты-то мне сказала "не хочешь компотику", я и махнул кружку... Соленой грязи твоей.
- Я что, с ума бы сошла?
- Не понимаю, - сказал зять. - Я пришел... В доме все кверху дном. Везде кожура с потолка свисает... Ты на полу сидишь пьяная... Гарью пахнет. Кузя занавеску поджигает... Прям не знаю. Я у него спички отобрал, он в меня плюнулся...
- Это была не я, Валера! Когда это я пила? Совсем на своей работе глаза залил! Ваш пропуск!
- Ты! Ты это была!
- Кузя причем никогда бы в тебя не плюнул, ты что! Он мальчик хороший! Не в отца пошел! И он бы ни за что не поджег занавеску! Это тебе привиделось, Валера! С пьяных глаз и не то может померещиться! Надо, надо тебе закодироваться. У Таньки на работе директор рынка закодировался, а уважаемый человек, не чета другим, которые только могут, что пропуска проверять.
- Дура, - привычно отвечал Валера.
- Вот ты себя показываешь во всей своей красоте, ай-яй-яй! значительно сказала баба Лена. - Уймись, Валерий! Нас снимают, - без усилия кидая очередную елку, важно произнесла она, - нас смотрит вся страна и мир. У нас задание - очистить это помещение, собрать в кучку.
- С какого это переполоха снимают? - вылупившись, произнес Валера.
- Ти-ше! За нами видеонаблюдение. Носи елки.
- Сама носи! - приглушенно завопил Валера. - Я же упал! "Скорую" вызвали! Я же больной, елки!
- На голову? То есть... у тебя сотрясение, что ли?
Валера подумал:
- Не помню. Упал, очнулся... До гипса даже не довезли.
- Ну помогай потихонечку, а то неудобно перед народом.
Валера понуро поддержал елку, которую несла баба Лена, за тонкую верхушку.
Как всегда, все его действия вызвали у бабы Лены гнев. Но, как всегда, она постаралась сдержаться.
- Ты что, вообще, Валерочка, - без выражения сказала она. - Народ смотрит. Твои с работы... Вы же все время телевизор не выключаете там у себя. Круглые сутки ведь. Твои глядят и смеются.
Тут он побагровел (видимо, представил, как над ним потешаются сменщики и начальство, собравшись вокруг экрана).
- А я что, нанимался вкалывать на лесоповале?
- Как бы, Валера. Это все искусственное. Легкое. Пластик. Носи, помогай.
И она на всякий случай добавила:
- Нас освободят, если мы все это соберем в единую кучу.
Тут Валера совершил неожиданное: он отошел в сторону и лег со словами:
- Я после ночи же.
Лег прямо на пыльную, горелую какую-то труху. И закрыл глазки.
Баба Лена возмутилась:
- Да? А я потом с тебя все снимай да стирай? Нет уж. Ляжешь на картонку. Идем.
Он с трудом поднялся, глаза его слипались. Больной, что ли?
Баба Лена отвела его к тому месту, где оставила свой полусложенный шалаш, указала, где подстилка, запустила туда зятя и загородила листами картона. Очень быстро из-за тонких стенок понесся заливистый храп. Баба Лена почувствовала себя при деле.
Было о ком заботиться.
Таская елки, она вдруг подумала: интересно, почему Валера не заметил этого гигантского белого яйца? Баба Лена его не закрыла еще и на одну треть.
Что-то тут не то.
Она продолжала, как муравей, носить и складывать, таскать и кидать повыше. Яйцо пока еще не трескалось. Видимо, не созрело.
А вообще что же это такое происходит? Ни дня ни ночи, ни входа ни выхода, ни темно ни светло... И зятя тоже привезли и сгрузили, но про телевидение ни словечка не пикнули, только про больницу.
Заманили! А что здесь? Вот и вопрос. Если сюда прибыла эта ракета... Причем она не трескается, а чего-то ждет... Может, она еще куда-то направлена?
Вдруг раздалось какое-то глухое рявканье. Оно шло из шалаша. Валере, видимо, что-то привиделось. Вот опять он как бы густо чихнул. Затем послышались слова:
- Не пускай его, Тань, держи! Ну как держи? Так и держи! Дай мне! Куда!!! Утонет ведь! Он ее не потянет! - Пауза. - Я ее вытащу, сынок, не мешай. Так! Да не кричи ты под руку! Я кому сказал, Тань! Держи его! Лен Петровна! О. Воротника нету! Придется за косу...
Тут шалаш рухнул, и из обломков показалась бритая голова Валеры.
- Лен Петровна, вы? Живая?
- Что приснилось, что ли, Валера?
Он очумело заморгал, воззрился куда-то над головой бабы Лены и сказал:
- Яйцо!
- Ну вот что поделать.
И она вдруг нашла гениальное решение: по-бабьи пустила слезу и села прямо наземь.
- Что делать, Валера? Без тебя не знаю, куда и податься! Они же все грязью покроют! Как атомный реактор! А нам отсюда все равно не выбраться, это конец! Это у них ад! Чистилище такое! Смотри, вся земля горелая! Нас сюда заманили, а на свете нас уже нет! Я не варила никакого компота! Это была не я, и Кузя был не он!
И баба Лена с охотой зарыдала. Вот этого Валера не ожидал от своей закаленной, как сталь, кислотоупорной и ядовитой тещи.
Горячие капли потекли у нее по щекам. Она чувствовала, что пыль и зола мешаются у нее на щеках с потоками слез. Она вытирала их, и руки стали черно-полосатыми.
- Так, - грозно сказал зять.
- Что делать, что делать, - ничего не видя, хлюпала баба Лена.
Тут зять встал (она почувствовала, что почва задрожала) и пошел, гулко топая, к ракете.
Баба Лена разлепила веки, и вот что она увидела: Валера сунул руку в карман и что-то достал, потом как-то дернул кулаком. Ага, запалил зажигалку.
Затем Валера поднес руку к елке.
Завоняло жутко. Пополз дымок. Валера еще и еще подносил зажигалку к торчащим палкам.
Видимо, все же внутри там содержалось что-то деревянное, потому что загорелось наконец.
- Валера, одобряю! - завопила теща, кашляя. Из глаз у нее полились уже другие слезы - от химической гари. - Пусть мы сгорим, но это не пропустим на Землю!
Густые волны дыма поплыли над почвой. Валера плясал около ракеты.
- Тащи еще! - заорал он.
Теща помчалась, тряся мешками, стала хватать елки и бегать с ними к костру. Зять включился в работу. Этот могучий мужик таскал такие огромные охапки, что яйцо вскоре все было окружено дымом и пламенем, потемнело, закоптилось.
Начала тлеть и почва под ногами. Поползли язычки синих огоньков.
Зять с тещей носились среди этого ада, подваливая в костер все больше палок.
Внезапно яйцо дало змеистую трещину.
В костер вывалилась грязь. Заплясали, взвиваясь запятыми, черные веревки. Что-то заныло, как ветер.
Грязь шла безостановочно. В центре огонь уже погасал. Яйцо работало как огнетушитель, заливая огонь черной змеистой пеной.
Баба Лена со своей охапкой елок остановилась, попросила у зятя зажигалку, полила свою вязанку бензином, подожгла ее у края и смело сунулась к самому яйцу, бросила поближе к скорлупе.
Тут же ее ногу оплели, судорожно извиваясь, два присоска.
Баба Лена рухнула в горячую грязь.
- Валера! - тонко завопила она. - Уходи-и! Спасайся! Они без тебя не выживу-ут!
Но тут крепкая ручища схватила ее за пучок и поволокла наружу с криком:
- Сколько раз говорено! Не лезть не в свое дело!
Что-то взорвалось с неприличным звуком, невыносимо завоняло, и на горячих волнах этого взрыва оба участника событий полетели вверх, в могучую черную промоину, мимо железных балок, жженых тряпок, дымящихся конструкций, затем каких-то освещенных пещер (мелькало как в метро). Валера летел впереди, а теща с мешками позади, почти у него на плечах.
Они очнулись там же, откуда отправились, - в собственной квартире.
Что касается событий в их собственной квартире, то там колдун Топор погулял не на шутку, разделившись, как мы уже знаем, на бабушку-2, Кузю-2 и кота Мишу-2.
Зятя Валерия это не коснулось, а все бедствия легли на плечи бедной толстухи Татьяны, которая очнулась в собственной квартире от какой-то очень громкой музыки. Гремели барабаны в основном.
Пахло паленым, мокрым, каленым, гнилым, тухлым и кислым - как на лениво дымящейся свалке.
Не было занавесок, пол был залит какой-то мало разведенной сажей, со стен свисали клочья мокрых обоев, потолок мерно истекал черными каплями.
Татьяна поднялась со стоном и крикнула:
- Ма!
Голос у нее был какой-то дикий, она и сама себе подивилась. Просто рев какой-то.
- Ма!!!
В ответ шевеление и короткое мычание.
- Ну ма!!! Че это все, а? Че стряслось, а?
Татьяна взывала к матери, потому что считала, что именно мать во всем виновата, напилась пьяная и все подожгла.
Пора было ее судить судом совести с позиций невинного, честного, все потерявшего человека.
- Убить тебя мало, паскуда, - звенящим от слез голосом постановила Татьяна. - Кузя! Ты где? Ох, голова моя.
- Че те? - возник в дверях ее здоровенький, грязненький, хулиганистый пацан.
- Ты что наделал, а? Ты зачем все порезал, мать твою? А? - завопила Татьяна, вытрясая из шкафа свое погубленное имущество - платья, юбки, свитера, колготки и, на закуску, полулысую шубу. - Где все отцовы доллары, а?
- Мать твою! - откликнулся боевитый парень. - Молчи, сука! Я на тебя обиделся, все! Я с тобой, блин, не разговариваю! Все!
- А ремня не хочешь? - выкрикнула Татьяна.
Она была потрясена. Ее тихий, разумный, задумчивый мальчишечка, нежно любящий всех, тихий, безобидный, - вдруг стал оторвой, причем за одно утро!
Вползла мамаша. Грязная, какая-то хитроватая, с прищуренными глазками, красным носом и черными ногтями. На голове у нее красовались сальные лохмы.
- Ты че наезжаешь на пацана? - спросила мать и выругалась последними словами. - Я его в обиду не дам. Иди отсюда, это моя квартира, ясно! Иди к своему хрену позорному. А меня не волнует, - завопила она, видя, что Татьяна хочет возразить, - что вы ее сдали! Снимайте другую, мне это по семечку! Вы мне не платите ни хрена! Мне юбку не на что купить! Ему костюм, ему свитер! Вот пусть он больше сюда не суется, Валерка твой. Посмел плеснуть в меня компотом! - горделиво произнесла она. - Я ему кто, кули? Хозяин какой, ваш пропуск! Ты тоже, вообще. Расползлась как квашня, никто на тебя и взглянуть не захочет, вот ты перед ним и пляшешь. Ублажаешь. А у него таких как ты полный офис. Секретутки и уборщицы. Денег в дом не дает! Ни зарплату, ни за свою квартиру! Все на твои денежки живем с хлеба на квас! Якобы Валерка копит на машину! Да он купит машину - и поминай как звали, сядет кому-то еще на шею. Ты зарабатывай, зарабатывай. Гнись на рынке. Стой в мороз и в жару. Одна такая нашлася.
То, что говорила ей ее мать, Татьяна не раз и сама себе говорила, но все оставалось как оно есть. Мать ее жалела, и они часто вместе, без слов, сидели вечерами, пили чай, и мама иногда гладила ее по голове.
Однако сейчас Татьяна готова была эту мать убить.
- Вот так, да? - загудела она, пробираясь на кухню. - Я вот сейчас тебя поглажу... утюгом по башке. Сидишь на моей шее! Вот огребешь у меня...
Неожиданно мать встретила ее на пороге кухни со сковородой в одной руке и с ножом для рубки мяса в другой.
Татьяна в панике обернулась - на пороге стояла еще одна мать, такая же поганая, и показывала грязный кукиш, и вертела им, произнося нехорошие слова.
Кузя сидел на кровати и резал подушку ножичком, а другой Кузя в это время поливал у ее ног пол маслом из бутылки.
Два кота драли когтями ковер.
Татьяна взвыла и бросилась вон с криком: "Врача! Врача! В дурку меня положите! На помощь!"
Но по дороге она поскользнулась на пролитом масле и со всего маху грянулась головой об пол.
Тут же пришли люди, подняли ее, положили на носилки и отвезли в больницу. Там она быстро поправилась, ее навещали и мама, и Валера с сыном, никто ни о чем ее не спрашивал, а сама она временно потеряла дар речи.
А потом ее выписали, но родные что-то говорили, что сегодня все идут на концерт, и надо идти, и так далее.
Там был театр, Татьяна немного стеснялась своего вида, что слишком толстая и платье дешевое (мать сшила из каких-то уцененных отрепьев ей и себе).
Вдруг, прямо перед началом концерта, мать зачем-то встала, вышла из ряда и потопала вниз, на сцену.
- Че она? - спросила Татьяна мужа.
Он пожал плечами.
Кузя сказал:
- Бабушку сейчас будут награждать! За безупречное служение!
Выговорил все правильно, надо же!
- Видишь, - сказала Татьяна мужу, - какая у нас мама?
- Да уж, - усмехнулся Валера.
- Не то что твоя! Вообще не обращает! На Кузю совсем!
Валера только рукой махнул.
Когда бабушка добралась до сцены, вдруг открылся занавес, и все увидели стоящую за занавесом ракету. Рядом были накрыты богатые столы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10