Ноги в красных шерстяных носках беспомощно шарили вдоль дивана.
Денщик нагнулся и придвинул туфли.
— Телефон, экселенц.
Генерал, шаркая, подошёл к столу.
— Август?.. Да, да… Отлично… Через четверть часа?.. Жду, жду.
Он потянулся: «Я, кажется, умудрился видеть сон?» Он силился представить виденное и не мог. Но взглянув на портреты Мольтке и Шлиффена, вспомнил все.
Он вышел в зал и повернул выключатель. Со стен на него смотрело несколько поколений руководителей армии. Гаусс мог напамять восстановить каждую деталь старых полотен.
Зейдлиц, Дерфлингер… Дальше Шарнгорст, Гнейзенау… Вот снова победитель при Кенигреце и Седане, по сторонам от него — старый разбойник Бисмарк и Вильгельм I, приведённый им к воротам Вены и во дворец французских королей. Генерал не любил этого портрета. А вот и младшие: Фалькенгайн, Макензен. Эти ловкачи ускользнули от необходимости расхлёбывать заваренную ими кашу. Нагадили всему свету, а расплачиваться «молодым людям» вроде Гаусса!
«Славе предшествуют труд и пот!» Гаусс усмехнулся: «Наивные времена! В наши дни славе сопутствует риск получить пулю в затылок…»
Генерал сердито выключил свет. Полководцы послушно исчезли. Сразу хоп — и нет никого. Направо кругом! Если бы его так же слушались в жизни! Но жизнь — не то. Вот она течёт там, за окнами, — тёмная и не всегда понятная.
Даже его родная Маргаретенштрассе казалась таинственной в этой мокрой черноте. А ведь здесь прошла почти вся жизнь Гаусса. Он помнил ещё те времена, когда улицу перегораживала большая вилла с парком, там, где теперь проходит Викториаштрассе. Это были милые, тихие времена. Он приезжал домой кадетом, потом юнкером и молодым офицером. Большая квартира, всегда немного пахнувшая скипидаром и воском и ещё чем-то таким же старомодным. Холодные камины; скользкий паркет; тусклый свет даже в солнечные дни. Отец не считал нужным прорубать широкие окна, ломать стены и лестницы, как делали другие. По его мнению, дом и так не был худшим на этой старой улице.
Но вот снесли дом в конце Маргаретенштрассе, и она сделалась сквозной. Старые дома стали ломать один за другим. На их месте вырастали новые. Архитекторы изощрялись в их украшении. Церковь святого Матфея перестала быть гордостью квартала. В новые дома приходили чужие, непонятные люди. Это не были крупные чиновники или помещики, приезжавшие на зиму из своих имений, чтобы побывать при дворе. Промышленники средней руки и коммерсанты явились, как равные. Среди них многие разбогатели во время мировой войны. Только в ту часть улицы, что прилегает к Маттеикирхштрассе, шиберы не решались некоторое время совать нос. Но вот и на скрещении этих улиц появились новые люди. Великолепная вилла Ульштейна стала резиденцией Рема. Он облюбовал этот дом, похожий на старинный французский замок, под штаб-квартиру своей коричневой шайки. Наступили шумные времена. День и ночь сновали автомобили. Ярко горели фонари, освещая подъезд и сад с бронзой Функа и Шиллинга. О том, что творилось в роскошных залах и глубоких подвалах виллы, осторожно шептался Берлин…
Преломляя свет далёких, ещё не видимых Гауссу автомобильных фар, дождевые капли крупными светящимися бусинками скатывались по чёрному стеклу. Одна за другою, поодиночке и целыми рядами, появлялись они из-за рамы. «Словно солдаты в ночной атаке, выталкиваемые из своих окопов и бесследно исчезающие в траншеях врага», — пришло в голову Гауссу.
У дома остановилась машина. Из-за руля вылез коренастый человек. В подъезде вспыхнул свет. Генерал узнал брата Августа.
Тот вошёл, немного прихрамывая.
— До сих пор не могу привыкнуть к твоему штатскому костюму, — сказал генерал, заботливо усаживая гостя.
— Прежде всего прикажи-ка дать чего-нибудь… — Август прищёлкнул пальцами и предупредил: — Только не твоей лечебной бурды!
— Прошлые привычки уживаются с твоим саном?
— Профессия священника — примирять непримиримое.
— Я хотел с тобою посоветоваться.
— В наше время священник не такой уж надёжный советчик, — насмешливо ответил Август. — Речь идёт о церкви?
— Нет, о войне. Теперь уже ясно: мы сможем начать войну.
В глазах священника загорелся весёлый огонёк.
— Ого!
— Да, наконец-то!
— Немцы оторвут вам голову…
Генерал отмахнулся обеими руками и, видимо, не на шутку рассердившись, крикнул:
— Не говори пустяков!
— Ты же сам хотел посоветоваться.
— Не думаю, чтобы такова была точка зрения церкви. Она всегда благословляла оружие тех, кто сражался за наше дело.
— Тут ты, конечно, не прав. Церковь во многих случаях благословляла оружие обеих сторон!
— Раньше ты не был циником, — с удивлением произнёс генерал.
— Это только трезвый взгляд на политику. — Август потянулся к бутылке. — Позволишь?
— Наливай сам, — скороговоркой бросил генерал и раздражённо продолжал: — Что даёт тебе основание думать, будто мы не сможем повести немцев на войну?
Август расхохотался:
— Ты же не дал мне договорить! Я хотел сказать, что немцы поддержат вас во всякой войне…
— Вот, вот!
— Кроме войны с коммунистами.
— А о какой другой цели стоит говорить?.. Именно потому, что эта цель является главной и определяющей все остальные, мы и обязаны относиться к достижению её с величайшей бережностью. Мы недаром едим свой довольно чёрствый хлеб, — с усмешкой сказал генерал. — Мы начнём с Австрии. Это будет сделано чисто и быстро: трик-трак!
— Ты воображаешь, будто никто не догадывается, как это будет выглядеть? Перебросками поездов вы создадите иллюзию движения миллионной армии, которой нет!
— Для проведения аншлюсса нам не нужны такие силы.
— Что вы будете делать, если не удастся взорвать Австрию изнутри?
— Воевать!
— Зачем ты говоришь это мне, Вернер?
— Потому, что это так.
— Я же не французский или английский дипломат, чтобы дать себя уверить, будто вы способны воевать хотя бы с Австрией!
— Ты не имеешь представления об истинном положении.
Август посмотрел на брата сквозь стекло рюмки.
— Напрасно ты так думаешь, Вернер. Мы знаем…
— Кто это «мы»?
— Люди… в чёрных пиджаках, заменяющих теперь сутаны.
— И что же, что вы там знаете такого?
— Все.
— Сильно сказано, Август. Время церкви прошло! Её акции стоят слишком низко.
— Ты заблуждаешься, Вернер. Просто удивительно, до чего вы все ограниченны!
— Ограниченны мы или нет — реальная сила у нас, — и, вытянув руку, генерал сжал кулак. Синие вены склеротика надулись под белой нездоровой кожей.
Август рассмеялся.
— Вот, вот! Вы сами не замечаете того, что кулак этот состарился. А другие замечают. В том числе и церковь!
— Битвы выигрываются пушками, а не кропилами!
— Кто же предлагает вам: «Откажитесь от огнемётов и идите на русских с распятием»?.. Но мы говорим: прежде чем пускать в ход огнемётчиков, используйте умных людей. В таком вот пиджаке можно даже прикинуться коммунистом, — Август пристально посмотрел в глаза брату: — Если вы этого не поймёте во-время, то будете биты.
— Ни одного из вас большевики не подпустят к себе и на пушечный выстрел.
Лицо Августа стало необыкновенно серьёзным.
— Нужно проникнуть к ним. Иначе… — Август выразительным жестом провёл себе по горлу.
— Э, нет! — протестующе воскликнул генерал. — Уж это-то преувеличено.
— Нужно, наконец, взглянуть правде в глаза, Вернер.
— В чем она, эта твоя правда?
— В том, что мы одряхлели.
— Меня-то ты рано хоронишь, себя — тем более.
— Я говорю о нашем сословии, может быть, даже больше, чем о сословии, — о тех, кто всегда управлял немецким народом, обо всех нас. Ваша, военных, беда в том, что у вас нет никого, кто мог бы трезво проанализировать современное положение до конца, во всей его сложности.
— Разве мы оба не признали, что конечная цель — подавить Россию — является общей для нас?
— Поэтому-то и хочется, чтобы вы были умней.
Август достал бумажник и из него листок папиросной бумаги. Осторожно развернул его и поднёс к глазам недоумевающего генерала.
— Что это?
Генерал взял листок. По мере того как он читал, лицо его мрачнело:
«…мы спрашиваем верующих: не имеем ли мы все общего врага — фюрера? Нет ли у всех немцев одного великого долга — схватить за руки национал-социалистских поджигателей войны, чтобы спасти наш народ от страшной военной угрозы? Мы готовы всеми силами поддержать справедливую борьбу за права верующих, за свободу вашей веры. В деле обороны от грязных нападок Розенберга и Штрейхера мы на вашей стороне…»
Генерал поднял изумлённый взгляд на брата:
— Тут подписано: «Центральный комитет коммунистической партии Германии».
— Приятно видеть, что ты не разучился читать.
— Этого не может быть! — воскликнул Гаусс. — Никаких коммунистов в Германии больше нет! Это фальшивка.
— Фальшивка? Нет! — Август рассмеялся. — Это подлинно, как папская булла.
— Открытое письмо верующим Германии?.. Откуда ты это взял?
— Разве это не адресовано в первую очередь именно нам, служителям церкви?
— Я ничего не понимаю, Август. Ты, фон Гаусс, ты, офицер, наконец, просто священник — и с этою бумажкой в руках! Это не поддаётся моему пониманию: протягивать руку чорт знает кому…
— А ты предпочёл бы, чтобы паства шла к ним без нас?
— К этим большевикам?.. Верующие? — Гаусс деланно рассмеялся.
— Они уже идут.
— Но… — Генерал растерянно развёл руками и снова посмотрел на листок. — Я не могу понять, куда же это ведёт?
— Прямо к ним! К коммунистам… Налей, пожалуйста, рюмку, тебе ближе!
Пока генерал наливал, Август бережно спрятал листок.
— Дай его мне, — сказал генерал.
— Чтобы ты провалил все дело? Нет, пока оно нам наруку, мы вас в него не пустим!
— «Мы, мы», — раздражённо передразнил Гаусс. — Мне совсем не нравится это «мы», словно ты уже там, с ними.
— Я должен «понять свои заблуждения» и от католиков перейти к коммунистам.
— Какая мерзость!
— Милый мой, ты, повидимому, никогда не читал Лойолы!
— Признаюсь.
— И напрасно: «Если римская церковь назовёт белое черным, мы должны без колебания следовать ей». Ad majofem Dei gloriam. Я, собственно говоря, заехал сказать тебе, чтобы ты не удивлялся, если когда-нибудь услышишь, что я «раскаялся» и стал «красным».
— Август! — в испуге произнёс генерал.
— Этого могут потребовать тактические соображения: пробраться в среду коммунистов. Разве тебе не было бы интересно узнать, что там творится? Вижу, вижу: у тебя заблестели глаза! Увы, старик, это только мечты! Так далеко я не надеюсь пролезть, но кое-что мы всё-таки сделаем. Может быть, тебе придётся ещё когда-нибудь спасать от рук гестапо своего «красного» брата. — И Август рассмеялся.
Глядя на него, улыбнулся и генерал.
— А теперь говори, зачем ты меня звал? — спросил Август.
— Ты меня заговорил… — Генерал потёр лоб. — Вопрос прост: чтобы подойти к главной задаче — покончить с Россией раз и навсегда, нужно решить много предварительных задач.
— Это верно, — согласился Август. — Чем важнее цель, тем больше задач возникает на пути к ней.
— Вот здесь-то, на этом пути, у нас и возникли существенные разногласия.
— С кем?
Несколько мгновений Гаусс исподлобья смотрел на брата, будто не решался договорить. Потом сказал отрывисто:
— С Гитлером.
— Вот что!
— Да. Они там не хотят понять…
— Кто?
— Гитлер и его дилетанты, Йодль и другие, — с досадой, отмахнулся генерал, — не хотят понять, что нельзя бросаться на Россию, не покончив сначала с Францией и Англией.
— А ты?
— Я считаю, что сначала нужно очистить свой тыл, нужно поставить на колени Англию, Францию и других… — Гаусс сделал пренебрежительный жест.
Август задумался.
— Ты об этом и хотел меня спросить?
— Это очень важно.
— Для всего дела?
— И лично для меня.
— Тогда я тебе скажу: не спорь.
Лицо генерала побагровело:
— Я не боюсь…
— Дело не в этом… — Август вскочил и в волнении прошёлся по комнате.
— Говори же! — нетерпеливо сказал Гаусс.
— По-моему, они правы.
— Начинать с России?
— Да.
— Драться с нею, имея за спиною непокорённую Францию, неразбитых англичан? Вы все сошли с ума!
— А не кажется ли тебе, что именно неразбитая Франция, именно невраждебная Англия не только наш спокойный тыл, но и лучший резерв?
— Англия не успокоится, пока мы не будем уничтожены! Она спит и видит, как бы столкнуть нас с Россией.
— В этом-то и горе! А нужно втолковать англичанам, что все вопросы, все споры могут быть решены за счёт России. Пусть нам дадут Украину, Донбасс и прибалтийские провинции — и мы отдадим англичанам Африку на вечные времена!
— Значит, ты считаешь, что они правы? — не скрывая огорчения, спросил Гаусс.
— Да! Лучше иметь в тылу англо-французского союзника со всеми его ресурсами, чем ломать себе зубы до драки с русскими. В этой драке пригодится каждый зуб!
— Тут какой-то заколдованный круг. Мы в нём вертимся вот уже сколько лет!
— Рано или поздно мы столкнёмся с Россией, и тогда все станет на свои места.
— Дай бог, дай бог, — сказал генерал.
— От него зависит совсем не так мало, как ты думаешь, — весело проговорил Август.
— От кого? — удивлённо спросил генерал.
— От бога, господин генерал, от господа-бога!
— Я никогда не был его поклонником.
— А между тем я мог бы тебе сказать нечто, что заставит тебя об этом пожалеть: американцы вступают в теснейшие сношения со святым престолом.
— Что? Бизнес с богом? — И генерал рассмеялся.
— Это вовсе не так смешно, Вернер, — наставительно произнёс Август.
— Ну, что касается наци, то они, кажется, никогда не были поклонниками Христа.
— Дело не в Христе, а в папе. Наци уже знают, сколько дверей может открыть комбинация из креста и свастики. А скоро увидят и новую комбинацию: доллар и крест.
Генерал поморщился:
— Мы с тобой болтали, как двое старых громил, нехватает только заговорить об отмычках.
— Время, Вернер, время! Кстати о времени. — Август озабоченно посмотрел на часы. — Мне пора, старик!
— Послушай, Август, если все это серьёзно, насчёт этих «комбинаций»…
— Которых, Вернер?
— Ну, я имею в виду Ватикан и Америку. Это ведь, наверно, могло бы сильно облегчить нам задачу на западе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9