— Что будешь делать с деньгами? — спросил Омаров, меняя тему разговора.
Этот вопрос застал Смольникова врасплох. Денег, действительно, было так много, что поначалу даже немного теряешься, думая о них.
— Дом куплю, конечно, — сказал он, зевая. — Может, дело свое открою.
— Я тоже вложу в свое дело. Куплю экскаватор, компрессор, землеройный комплект... — голос Омарова утончился почти до фальцета, словно он уже парил где-то под облаками.
— Славно мы сегодня поработали, — таковы были его последние слова.
2 часа после инфицирования
Смольникову приснился какой-то странный сон. Будто идет он по лестнице, куда-то вверх, смотрит на номера квартир и не может понять, куда он попал. Наконец, до него доходит, что он направляется в квартиру Маши. Вот он видит ее дверь, вот нажимает на кнопку звонка.
— Ну, наконец-то, Смола! — радостно приветствует его Омаров, что-то жуя с аппетитом. — Заходи, заходи!
— А где Маша? — спрашивает Смольников.
— На рынок поехала. Да ты заходи, не стой у порога!
Омаров ведет в его гостиную, где играет музыка, а за большим праздничным столом восседают неизвестные люди. Только один Мамед знаком ему среди шумной компании.
— Вот, решили отметить успешную сделку! — говорит ему Жантик, усаживая рядом с собой.
— Что за сделка? — удивляется Саша.
— Семе-е-н Семе-е-ныч! — в шутку распекает его Омаров.
— А-а, ну да! — догадывается Саша.
— Люди! Тишина! — Омаров стучит вилкой по тарелке. — Среди нас есть человек, который даже кровь пролил ради успеха дела!
— У-у-у! — раздается коллективный вздох.
— Ну-ка покажи свою рану! — требует кто-то со смехом.
— Саш, продемонстрируй, — просит Жантик.
Смольников наклоняется и показывает присутствующим свой затылок.
— Да... Герой! — вздыхает толпа.
— Это дает ему право объявить первый тост!
Кто-то дает ему рюмку, и Саша неловко поднимается со стола. Теперь он может хорошо разглядеть сидящих. Напротив него сидит Мамед, скромно притулившийся в самом дальнем углу. Справа расположился какой-то круглый лысый субъект, весь взмокший от жары. По его загорелому лицу можно предположить, что он казах, хотя, впрочем, мог быть и кыргызом. Сейчас в Алмате много кыргызов.
Саше кажется, что где-то он уже встречал его, во всяком случае, ясно помнит его лицо. По левую руку сидят два парня, одинаково одетые во что-то серое и безвкусное, как близнецы-братья. Так одевались в начале девяностых, на огромных барахолках, где всегда торговали чем-то серым и черным. Тоже знакомые лица, между прочим. Чуть поодаль, на просторном диване, разместился еще кто-то, но за головами сидевших он едва виден.
— Разрешите поднять этот бокал за Жантика! — Саша поворачивается к Омарову. — В общем-то, мы никогда не были близкими друзьями, просто учились на одном курсе. Но, кажется, нашли друг в друге друга, извините за каламбур!
Народ одобрительно шумит и стучит рюмками.
— Хорошо пошла! — одобрительно кивает Омаров, закусывая большим куском бесбармака из дымящегося блюда.
— Ох, и жарко здесь! — вторит невпопад Смольников, расстегивая ворот рубашки. Он начинает шарить глазами по комнате, резко мотая головой.
— Пульт от кондиционера ищешь? — бурчит Омаров, продолжая с аппетитом улепетывать блюдо.
— Что ты спросил?
— Я говорю — пульта нет, мы тоже все обыскались.
— А когда приедет Маша? — опять невпопад спрашивает Смольников, словно не слышит никого вокруг.
— Вроде должна уже быть, — Жантик поднимает голову, оглядываясь назад, в сторону двери. — Она на рынок поехала...
— Все ясно, — вздыхает Смольников. Он поднимается, обходит сидящих и направляется к балкону. Распахивает дверцу, чтобы впустить в комнату немного свежего воздуха.
— Ой, не надо! — протестует кто-то, поднимая голову от своей тарелки. Действительно, полуденный воздух настолько жарок, что Смольников тут же захлопывает дверцу обратно. Аккуратно огибая стулья, он направляется в другие спальни, но там еще хуже. В пустых комнатах сумрачно и жарко, словно кто-то включил на всю мощность батареи отопления. Когда Саша снова возвращается за стол, Омаров что-то увлеченно рассказывает, стараясь перекричать музыку.
— ...Да, было время! — мечтательно говорит он, откинувшись на спинку стула. — А еще помню, был у нас такой прикол! Допустим, вы строите клиенту дом или коттедж. А клиент попался гнилой, бабки не платит или предъявляет вам претензии. У нас, у строителей такое бывает, что уж греха таить. Вот тогда, чтобы проучить клиента раз и навсегда, вы берете обыкновенное куриное яйцо...
— Яйцо? Зачем? — перебивает его Саша, обмахивая лицо ладонью.
— Это тонкое дело, Саша! — отвечает Омаров, нагоняя интригу. — Нужен точный глаз!
— Ты не отвлекайся, дело говори! — требует лысый толстяк, тоже заинтересовавшись разговором. Затем подает знак Мамеду, чтобы он сделал магнитолу потише.
— Короче, берете яйцо, сырое куриное яйцо и закладываете его в стену строящегося дома. Потом замуровываете и покрываете облицовкой.
— И что будет? — спрашивает толстяк.
— Вонять будет, вот что! В доме будет постоянно пахнуть тухлым яйцом. До скончания века! — сказав это, Омаров в запале бьет кулаком по столу, для пущего эффекта. Публика, как по команде, начинает гоготать над его рассказом.
— Вот тебе на! — весело кряхтит толстяк, обливаясь потом. Остальные тоже шумят и качают головами, дивясь смекалке строителей.
— Да у нас, таких масонских приколов — валом! — вдохновенно откровенничает Жантик. — Вот, к примеру, помните, землетрясение было в Армении, в городе Спитаке?
— Помним-помним! — отвечают все в разнобой.
— Вот об этом и будет мой следующий рассказ...
Саша не выдерживает и направляется в коридор, чтобы постоять немного на лестничной площадке. Он достает из кармана сигареты, открывает дверь и... просыпается.
3 часа после инфицирования
...Ему с трудом удается разлепить веки. Вязкая слизь налипла на ресницы, и Саша инстинктивно заморгал глазами, чтобы прочистить их. Он нашел себя лежащим на полу, лицом вниз. Рядом кто-то хрипел, жалостливо, как уставший плакать ребенок. «До чего же холодно!» — подумал Смольников, ощущая болезненный озноб, от которого хотелось подобрать ноги и сжаться в клубок.
Когда он повернул голову — а это далось ему тяжело — он увидел Омарова, совсем близко от себя, лежащим на спине. Значит, пока они спали, оба свалились на пол. Губы у Жантика покрылись сероватой корочкой, по лицу разлился нездоровый румянец. Он лежал без памяти или был в бреду, потому что голова его непроизвольно подергивалась, а грудь вздымалась тревожными беспорядочными рывками.
— Маша! — позвал хозяйку Смольников, пытаясь приподнять и развернуть лицо. Но сделал это слишком резко, и на голову накатила волна тупой ноющей боли. Тогда он попытался выбросить вперед руку. Ему это удалось, но он понял, что нарушил сейчас какое-то потайное равновесие своего организма, грубо качнув одну чашку весов. Нечто тяжелое и чужое всколыхнулось в животе, медленно поползло по груди, затем по гортани и вывалилось наружу пенной рвотной массой.
— Маша! — опять позвал он на помощь, уткнувшись лицом в горячую лужицу. Закрыл глаза и вдруг почувствовал, что опять засыпает и уходит в свою жаркую шумную гостиную, где уже слышит музыку, ощущает запах сигарет. Ему становится плохо при мысли, что он опять окунется в эту тошнотворную духоту. Смольников делает нечеловеческое усилие, чтобы удержаться на плаву, не дать лихорадке увлечь его в свой гибельный омут.
— Что здесь происходит? Саша! Жантик! — услышал он чей-то голос. Не сразу понял, что кричит Маша, голос казался очень далеким. Она тронула его плечо.
— Саша, что с тобой? Что с вами?!
Она схватила его за руку, пытаясь перевернуть лицом вверх.
— Руслан! Сюда, быстрее! — раздался ее голос, но Саша уже неминуемо ускользал от нее, снова поднимаясь по воображаемой лестнице и открывая знакомую дверь.
— Саша, ну куда ты сквозанул?! Не отрывайся от коллектива! — звучит голос Омарова. Смольников вернулся в квартиру и стоит теперь в коридоре, не решаясь войти в гостиную. Он видит часть стола, где сидят толстяк и близнецы-братья. Кажется, теперь он догадывается, кто они такие. Эти люди сегодня ночью принимали у них товар и расплачивались с ними за работу. Вот этот лысый, он сидел в машине, а эти двое грузили ящики. Он отсутствовал в гостиной как минимум час, потому что гости уже изрядно были пьяны, судя по надсадному смеху и беспорядочной жестикуляции. Ему не хочется идти туда, но оставаться в коридоре он тоже не может. Лучше, все-таки, сидеть с людьми, чем врозь.
— Ну, пацаны, чпокнем по сто грамм! — говорит толстяк, подсовывая Жантику свой маленький граненый стакан. Он яростно утирается платком, глядя, как золотая струйка напитка заполняет собой стекло.
— За что пьем? — слышится чей-то голос.
— Предлагаю за женщин! — заявляет один из близнецов, здоровенный русский парень.
— Блин, Смола, ты идешь или нет?! — голос Омарова звучит уже требовательно.
Саша делает над собой усилие и входит в гостиную. Жантик тут же наливает ему коньяку.
— Хеннеси, черт побери! — говорит он таким голосом, будто объявляет на аукционе цену за антиквариат.
— Вот так всегда! — это Мамед кричит из своего закутка. — Стоит набухаться, так сразу тянет на баб!
— На то мы и мужики! — бодро, с подъемом звучит голос Омарова. Он решительно закладывает рюмку, и мягко шарит рукой по столу, выбирая закуску.
— Слушайте еще одну байку! — говорит он, отдуваясь от горечи.
— Про баб? — интересуется толстяк, закусывая консервированным ананасом.
— Ну а про кого еще?!
Омаров садится, подтягивает к себе блюдо с мантами, вонзает в него вилку и говорит, улыбаясь:
— Была у меня в бригаде девчонка одна, смышленая такая, работала маляром...
Саша пытается слушать его, но ему плохо и гадко сидеть в этой парилке. Он мельком бросает взгляды на сидящих и понимает, что между ними есть какая-то связь. Неспроста они здесь собрались, в этом пекле, прея, отдуваясь, постепенно задыхаясь без кислорода. Ни один из них не испытывает неудобства, все словно сговорились сидеть здесь до скончания века. Он поднимается со стула и медленно прохаживается по комнате. Неожиданно для себя замечает, что чем дальше отходишь от двери, тем гуще воздух и сильнее жар. Стоять у окна вообще невозможно, полуденное солнце вот-вот прожжет занавески.
— Саша? — подозвал его кто-то тихим голосом.
— Вы меня?
— Да-да, подойдите, пожалуйста, поближе!
Саша послушно подходит к какому-то старику, сидящему на диване, чуть поодаль от остальной компании. Это тот самый человек, лица которого он всё никак не мог разглядеть. Перед ним предстает аккуратный такой пенсионер, сухопарый, смуглый, с прямой спиной. Так, наверное, выглядел бы известный советский актер Талгат Нигматуллин, если бы дожил до старости — крепкий, с решительным скуластым лицом. У ног старика, на стеклянном журнальном столике стоят закуски и прохладительные напитки.
— Я вижу, вы тоже здесь не в своей тарелке? — произносит старик тихим голосом.
— Говорите, пожалуйста, погромче! — просит его Саша, показывая рукой на включенную магнитолу. Старик понятливо кивает.
— Я говорю, вы тоже незваный гость? — повторяет он, немного изменив первоначальную фразу.
— Ну, почему же незваный? — возражает Саша, присаживаясь рядом. Впрочем, старик не пытается с ним спорить. Он поддевает вилкой белую, как снег, дольку ашлям-фу, макает ее в острый соус и проглатывает.
— Я специально попросил накрыть мне отдельный столик, — говорит он, запивая еду горячим зеленым чаем.
— Почему?
Старик не спешит отвечать, он старательно дует на чай, пытаясь охладить его.
— Потому что не должен был здесь оказаться! — отвечает он, не глядя на Сашу.
— А кто вы, извините?
— А вы разве еще не поняли?
Смольников отрицательно качает головой. У него хорошая визуальная память, но он точно знает, что в первый раз видит эти старческие глаза и этот высокий, раздвоенный как у слона, лоб. Лоб умного расчетливого человека.
— Когда я хожу по улицам, я вижу много таких людей, как вы и ваш Жантик, — говорит старик.
— И что с того? — недоумевает Смольников.
— Знаете... — старик опускает руку с пиалой и тщательно вытирает рот салфеткой. — Мы ведь все жили не для того, чтобы собраться в этой комнате! И вы, и я.
— А кто вы, собственно, такой? — теряет терпение Саша.
— А зачем вам знать мое имя?
Смольников вздыхает, чувствуя, что со стариком разговор не получится. Темнит он что-то, или просто не в себе. Взгляд случайно падает на рубашку старика. Под воротником Смольников видит черные засохшие пятна крови. Такие же пятна чернеют на ширинке его светлых летних брюк. Но не это привлекает его внимание, нет! Белый листок бумаги, в синюю клеточку лежит на столике! Смольников, увидев этот листок, чуть не подпрыгивает от внезапно нахлынувшего озарения. Это тот самый план здания института, который показывал ему Омаров!
— Извините, мне пора! — бормочет Смольников и нерешительно поднимается с дивана, не зная как поступить с увиденным и понятым. Теперь все становится ясно, и больше нет повода что-либо скрывать от себя и от других. Он инстинктивно потирает грудь сквозь размокшую материю рубашки.
— Я не хотел, чтобы мы все здесь оказались! Я сожалею! — говорит старик, провожая его взглядом. Саша останавливается и, после секундной паузы, возвращается к старику. Он опускается на корточки и берет листок бумаги.
— Можно глянуть? — поднимает он глаза на старика.
— Конечно, смотрите, — равнодушно или просто устало отвечает тот, делая приглашающий жест ладонью. Смольников раскрывает сложенный вдвое листок, узнает его содержимое и бросает бумагу на столик.
— Значит, вы дважды писали схему? Один раз для нас, и еще один раз — для кого-то еще?
Старик молчит, не говорит ни слова. Смольников подавляет в себе желание сделать с этим человеком что-нибудь нехорошее. Он бросает взгляд на своих подельников, которые ничего не подозревают, и пируют посреди этого пекла. Он вскакивает и решительно направляется к Омарову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9