Это мустанг, он на вес золота для человека, который ездит ночью. Он сразу же вас почуял. Если бы это была лошадь, он бы заржал, если бы это была корова, он бросился бы загонять ее в стадо, а от медведя он бы шарахнулся. Так что вы — человек.
Всадник помедлил.
— Это я вижу по поведению мустанга.
Кеттлмен сидел тихо, ему было интересно, что сделает всадник. И когда тот снова заговорил, в его голосе появились просительные нотки.
— Послушайте, я свое сказал, теперь дело за вами. Как же люди будут дружить, если некоторые даже не хотят знакомиться? Если вы боитесь толпы, то те, впереди, уже доехали до самого ада, а может быть, и переехали его. Очень уж они скрытные. Вот я помню, один раз в Техасе… Слушайте, а кто вы такой вообще-то?
Кеттлмен решил, что наблюдательность человека заслуживает награды. Не так просто определить по поведению лошади, что ты не один, да к тому же сделать это в полной темноте.
— Я человек, который занимается своими делами, — сказал он громко, — и всех прошу оставить меня в покое.
— Разговаривает он нормально, хорошо разговаривает. Видно, что учился в школе, а я бы сказал, что в нашей округе таких немного. Вы можете, — вдруг сказал всадник, — оседлать не ту лошадь и посчитать меня за скотокрада. Кстати говоря, мне случалось уводить пару-тройку коров, но это было не здесь и очень давно. Что бы вы ни подумали, я с теми ребятами дел не имею. Ну, имею, но не те дела. Понимаете, я с ними знаком и знаю, что там, где они проедут, там скота недосчитаются, вот поэтому я сегодня решил проехаться с ними и почитать им из Библии. Знаете, вроде как установить взаимопонимание. Пускай делают, что хотят, но не трогают коров, за которыми я приглядываю. Если они сунутся к моему клейму, сказал я, то пусть потом пеняют на себя.
Огонек окурка проделал короткую дугу, ударился о лаву и потерялся в скалах.
— Разговор вроде как односторонний, — сказал всадник, — но если вы вдруг один из этих головорезов, которые к нам съезжаются, лучше держитесь подальше от «Кейбара». Нам не нужны неприятности.
— Мне тоже, — сказал Кеттлмен, — и мы вряд ли снова встретимся.
Минуту или две царило молчание, но всадник, похоже, не собирался двигаться дальше. Кеттлмен почти физически ощущал одолевающее того любопытство. Наконец всадник сказал:
— В жизни не все предсказуемо: вы говорите, что я вас больше не увижу, то есть мы не встретимся. Здесь много земли, но не так много, чтобы люди могли легко прятаться друг от друга. Я буду все время здесь. А что будет с вами, если мы не увидимся?
Не получив ответа, всадник сказал:
— Это хорошая земля, друг. — Он помолчал и добавил: — Если вы в бегах, вам, наверное, интересно знать, что в Аламитосе даже нет шерифа, да он и не нужен. Народ здесь не любопытный, хотя много приезжих. Некоторых из них тут здорово не любят.
— Я об этом ничего не знаю, — ответил Кеттлмен, — и меня не интересуют местные дела.
Он почувствовал симпатию к спокойному, невозмутимому человеку. Он услышал шорох бумаги и понял, что тот сворачивает еще одну сигарету.
— Вы не здешний, иначе я бы признал ваш голос, — сказал всадник, — я ведь знаю здесь почти каждого. Вы вроде как никуда не вписываетесь, если только не друг Порта Болдуина.
По каньону пронесся холодный ветерок. Кеттлмен выждал, затем спросил:
— Я его не знаю. Он здешний?
— Приезжий. Откуда-то с Востока. Он только что обосновался тут с сорока тысячами коров, а это значит, что кому-то придется потесниться. Кажется, он на это и рассчитывал, когда заявился сюда.
Порт Болдуин! Кеттлмен никогда не встречал этого человека, но имя слыхал. Оно принадлежало к прошлому, которое он надеялся оставить позади.
— Это он приглашает ганфайтеров?
— Точно. Хотя Том Наджент тоже может.
— А как насчет вашего ранчо?
— «Кейбар»? — Человек рассмеялся. — Наверное, ребята на ранчо скажут, что главный ганфайтер у них — это я. Сам-то я этого не скажу, но они могут. И вообще на «Кейбаре» подобрался крутой народец. Полковник знал, кого приглашать на работу.
— Знал?
— Он умер. На ранчо заправляет его дочь.
— Каким образом девушка собирается руководить схваткой с бандитами?
— Если найдется девушка, которая сможет воевать, то это наверняка будет наша хозяйка. С ней можно идти хоть куда. Лучшей хозяйки не придумаешь.
Всадник несколько минут помолчал, потом произнес:
— Я поеду дальше. У вас есть еда? Кофе?
— Спасибо. У меня все есть.
— Но нет лошади. И это странно. Пешком в нашей округе далеко не уйдешь.
Всадник развернул коня.
— Если захотите меня еще раз увидеть, спросите Пита Геддиса.
Кеттлмен слушал, как удаляется стук копыт, и ощущал странную привязанность к человеку, с которым спокойно и тихо разговаривал в ночи.
Итак, Портер Болдуин. Значит, прошлая жизнь не так уж далеко. Тем не менее Болдуин не мог знать, что Кеттлмен где-то рядом. Так что же задумал этот человек? Зачем Болдуин вдруг пригнал в эти места сорок тысяч голов скота? Он ничего не понимает в скотоводстве и вряд ли когда-нибудь им заинтересуется.
Кеттлмен, имеющий огромный опыт в деловых и финансовых схватках, решил, что Болдуина интересовало не скотоводство, а земля, которая принадлежала здесь крупным ранчо, правительству и железной дороге. Но новоявленный ранчеро не вел переговоров с железной дорогой.
Поднималась луна, а он ее в расчет не принял. Городской человек редко глядит на небо. Кеттлмен надел на спину рюкзак, на плечо повесил винтовку и, неся в руках ружье, двинулся в путь. Перейдя сухое русло ручья, он решил устроить ночлег среди скал. Ночью его разбудила боль. Она бушевала долго, и прошло много времени, прежде чем она постепенно затихла, оставив его совсем разбитым и дав возможность хоть ненадолго вздремнуть.
Перед рассветом Кеттлмен проснулся в холодном поту, чувствуя себя слабым, больным и неотдохнувшим. Он поднялся, разжег небольшой костер и, дрожа всем телом, сидел перед ним, безуспешно пытаясь согреться. Луна освещала скалы призрачным светом и бросала жутковатые тени на покрытое песком дно высохшего ручья. На востоке возвышалась темная громада плато. С холодного неба медленно спустился рассвет, а Кеттлмен не поел и даже не согрел кофе. В животе осталась грызущая боль, но он встал и надел рюкзак.
Вход в убежище был где-то рядом. Высота лавы достигала здесь пятидесяти футов — громадные черные глыбы, которые местами переходили в выпирающие серые складки, напоминавшие слоновью кожу. Он прошел несколько шагов, осторожно переступая с камня на камень и держась поближе к стене, потому что боялся пропустить вход. Повсюду рос густой, непроходимый, колючий кустарник, с раскиданными тут и там соснами. Он прошел всего с сотню ярдов, когда почувствовал тошноту и наклонился, уткнувшись в сосну.
Кеттлмен испугался. Ему меньше всего хотелось умереть здесь, где его найдут. Он должен исчезнуть, раствориться без следа. Он долго стоял, оперевшись о скалу, и наконец снова тронулся в путь. Только теперь Кеттлмен твердо решил для себя одно: как только он почувствует приближение конца, он из последних сил постарается забраться на лавовое поле. Там его найдут не скоро.
Человек по имени Кеттлмен пробрался через лабиринт скал, спустился в пересохшее русло, наполнявшееся после ливневых дождей, и снова выбрался к лаве. Он не прошел и мили, когда поднял голову и заметил на верхнем краю скал выходы белого кварца. Видимо он пропустил вход в убежище. Повернувшись, он отправился обратно. Дважды ему пришлось отдыхать. Незадолго до полудня он нашел вход. Трещину в скале ничего не скрывало — ни кустарник, ни нагромождение камней. Стена лавы просто поворачивала, скрывая перспективу и вход. Кеттлмен прошел здесь три раза и не заметил его, но когда сделал шаг назад, то заметил смещение перспективы. Только подойдя вплотную, можно было понять, в чем дело. Левый край отстоял от правого почти на четыре фута и освобождал проход, параллельный внешней стене лавы. На первый взгляд проход тянулся всего на семь-восемь футов, не больше, и заканчивался тупиком. Тем не менее, войдя в него, он обнаружил, что извилистый путь ведет дальше в лавовые поля. Повернувшись, он снова подошел к началу трещины и, остановившись, долго и тщательно осматривал край утеса напротив, пока не убедился, что там все спокойно. Тогда он старательно уничтожил свои следы рядом с трещиной и вошел в нее. Она змеилась, становясь все уже и глубже. Но по ней могла пройти лошадь, если привязать стремена к седлу. От любопытных взглядов сверху, случись вдруг кому-нибудь появиться на лавовых полях, тропу прикрывал нависающий край утеса.
Но на лаву никто не пойдет. Иногда олени спасались в мальпаисе от волков, но так уродовали и резали ноги об острые обломки скал, что здесь и оставались.
Кеттлмену понадобился почти час, чтобы добраться до убежища в лавовых полях. Увидев маленький оазис, он остановился, пораженный его неожиданной красотой. Стены отвесно поднимались вверх и там загибались внутрь. Дно котловины занимало почти акр, и по всей длине оазиса струился ручей. Он увидел несколько фруктовых деревьев, посаженных еще Флинтом, и грядку с растением чиа, чьи семена употребляли в пищу индейцы. Хижина была заметна не сразу, так как представляла собой перекрытый обломками скал каменный навес, а вход в нее затеняли тополя.
Он медленно двинулся по траве к зияющему отверстию в стене хижины, служившему окном, прошел мимо него и обнаружил дверь, сделанную из цельной деревянной плиты, толстой и крепкой. Комната оказалась больше, чем он ожидал, с двумя дощатыми кроватями у задней стены. В комнате стоял стол, два стула и скамья с тазом для умывания, в стены были вбиты крюки. Сюда проступала вода из ручья. Из окон и из двери хорошо просматривался вход в оазис и дно котловины.
Он смахнул пыль с кроватей и свалил на них свои вещи. Затем старательно подмел пол, разжег огонь и заварил чай. Попив горячего бульона и чая, он подошел к двери и сел на пороге, глядя на раскинувшийся перед ним луг и деревья.
Вот это место. Здесь он умрет.
Глава 4
Человек по имени Кеттлмен сидел на пороге каменной хижины и глядел на зеленую траву котловины. Он слушал ветер в соснах и чувствовал свежесть прохладного горного воздуха. Неожиданно он почувствовал что-то совсем забытое. Давным-давно он шел по одиноким, древним, таинственным тропам с Флинтом. Куда бы ни направлялся этот странный, молчаливый человек, он знал самый нехоженый, тайный путь. Они путешествовали целыми днями, не перемолвившись ни словом; их лагерные костры окружала огромная, пустая тишина. Он вспомнил терпкий запах кедра, клубы дыма от сырых дров, хрусткие щелчки поленьев, темно-красный цвет умирающих углей, звуки ветра в мескитовых рощах. Он добирался до самых границ цивилизации, к землям, известным только кочевникам-индейцам.
Три года… И ни разу Флинт не сказал, чем он занимается. Мальчик всегда оставался подолгу ждать с лошадьми. Затем внезапно появлялся Флинт, они меняли лошадей и снова отправлялись в дорогу.
Флинт никогда не останавливался у салунов и игорных домов. Обычно они уезжали в самые глухие, отдаленные уголки, и там Флинт иногда часами говорил о пустынях, о горах, о том, как выжить в самых тяжелых условиях.
Кеттлмен медленно поднялся на ноги и направился к ручью. Он стоял, глядя, как вода журчит по камням. Боль в желудке теперь грызла его постоянно. Оставалось совсем немного времени. Тем не менее спокойствие этого места передалось и ему: внутреннее напряжение спало.
Звезды давно уже усыпали небосклон, когда он крепко уснул без сновидений, но потом проснулся от свежести прохладной ночи, сел и закурил трубку.
Эта девушка из поезда… Он вспомнил ясный, гордый взгляд, грациозные движения. Почему ему не встретилась такая девушка, когда он был еще жив? Теперь он умрет, как волк, в темной норе, кусая собственные раны. Да и жил он, как волк, с вечно обнаженными клыками.
Неожиданно на ум ему пришел Портер Болдуин. Хитрый, жестокий, опасный человек. Бизнесмен. Вряд ли годится для Дальнего Запада, но Болдуин никогда не предпринимал никаких шагов без причин, у него огромный опыт в финансовых схватках и интригах. Во время Гражданской войны он занимался контрабандой: менял конфедератам винтовки на хлопок и продавал информацию Северу, участвовал в попытках задушить рынок золота, который, по слухам, основали Джим Фиск и Джей Голд.
Если Портер Болдуин оказался здесь, то совсем не из-за скота. Скотоводство приносит некоторый доход, и Портер не станет пренебрегать им, но и не будет лично участвовать в деле, если оно не сулит немедленные и огромные барыши.
Ладно, теперь это его не касается. Кеттлмен выбил пепел из трубки и вошел в дом. Когда он проснулся, солнце уже стояло высоко, и впервые за долгое время он хорошо выспался. Боль не оставляла его, поэтому он встал и приготовил легкий завтрак, двигаясь медленно и осторожно. Во время завтрака распланировал дела на день. Прежде всего необходимо найти выход в прилегающую котловину. Вряд ли после стольких лет там живут лошади, хотя Флинт оставил молодых, породистых и здоровых и, как он утверждал, в той котловине достаточно корма и воды для дюжины голов.
Пищи, которую он принес с собой, едва ли хватит на три дня скромного житья, значит, нужны припасы. Ему также хотелось получить ящик с книгами, отосланный в Хорс-Спрингс. Два других ящика с книгами и припасами он адресовал в Аламитос, не желая слишком часто появляться в одном и том же месте. Однако, чтобы доставить все это сюда, ему потребуются вьючные лошади.
Флинт в свое время оставил в прилегающем оазисе одного жеребца и двух или трех кобыл. Если они живы, им должно быть по шестнадцать-семнадцать лет, но у них могли быть жеребята. Переход в соседнюю котловину лежал через один из длинных лавовых туннелей, которыми изобиловало это место.
Кеттлмен подошел к переходу, которым Флинт соединил дом с конюшней. Флинт просто выбрал плоские обломки скал и без цемента уложил их вдоль всего пути. У задней стены конюшни стояли ясли, а за ними — темный проем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21