Повсюду виднелись их следы, но свежими оказались только отпечатки копыт серого мерина Джонни.— Скотина, в целом, в хорошей форме, — сказал Конагер. — Но некоторые коровы уходят слишком далеко.— Да? — Джонни взглянул на Кона. — Ты кого-нибудь встретил?— Только одного ковбоя — Кокера. Он работает на «Пять решеток».— Вы о чем-нибудь говорили?Кон вынул из седельной сумки свою кружку и налил себе кофе.— Так, перебросились парой слов.Джонни как-то странно смотрел на него, но тот не обратил на это внимания, благодарно прихлебывая кофе.— Кофе хорош, — отметил он.— Мы оставляем кофейник на этом кедре. Кто первый приезжает, тот и варит.— Я буду стараться, чтобы первым приезжал ты. У тебя здорово получается.— Меня научила мама. Я иногда варил кофе к ее приходу с работы. — Джонни обернулся к Кону. — Маме приходилось наниматься на работу. Папа погиб в катастрофе на железной дороге, когда мне исполнилось шесть лет.— Стойкая женщина твоя мама, — констатировал Конагер. — Надо иметь крепкий стержень, чтобы одной вырастить сына. — Он взглянул на Джонни. — Я думаю, она могла бы гордиться тобой. Ты стал совсем взрослый.Джонни вспыхнул и решил сменить тему:— Я всегда жалел, что совсем не помню отца. Какой он был, что за человек?— Большинство железнодорожников, которых я знал, отличные ребята, — сказал Конагер. — Я сам работал на строительстве путей. И в вагонах поездил в свое время немало, со скотом и по-всякому. Они замечательные парни.— Я его совсем не знал.— Да, мальчику надо бы знать своего отца — ему нужен живой пример. Мальчики или девочки — все они учатся быть мужчинами и женщинами, глядя на родителей.— Рядом с нами была лавка, ее держал один человек… Когда мы сидели совсем без денег, он давал нам продукты так… в долг. Я до сих пор не знаю, рассчиталась ли с ним мама или нет.— Когда-нибудь вернешься и спросишь его. И заплатишь, если должен.Джонни глядел в свою кружку.— Я тоже об этом думал. Ты считаешь, надо?— Угу.Они посидели молча, прихлебывая кофе и слушая, как кони хрумкают травой. Через некоторое время Кон поднялся и подтянул подпругу.— Кон? — нерешительно позвал Джонни.— Да?— Почему ты не стал стреляться с тем типом? С Кайовой.— Ты хочешь узнать, не струсил ли я? Нет, пожалуй, нет… Не помню, чтобы я трусил. Страх иногда испытывает любой, но тогда я об этом не думал. Кайова, собственно, не такой уж подлый — просто он переоценивает себя… Чего ради мне, рискуя самому, убивать человека, который выставляет себя на посмешище? Его следовало проучить. Если он выживет и что-то поймет, то будет мне благодарен. Если нет, то какая разница. Запомни, парень: сама по себе репутация никого не делает крутым. Надо знать, не сколько человек он убил, а какие они были. Бойцы или сопляки? И еще — а мог ли он поступить по-другому? Тот, кто убивает, когда есть шанс договориться, — придурок… сумасшедший.— Он мог убить тебя.— Мог.Конагер поставил ногу в стремя и вспрыгнул в седло. Глядя сверху на Джонни, добавил:— Для некоторых убийство — зрелище, парень. Когда двое хватаются за оружие, ты тоже должен знать, на какой стоишь стороне.Джонни долго глядел ему вслед, размышляя. О чем тут Кон говорил? Что хотел объяснить ему?Против собственной воли юноша чувствовал душевное влечение к этому странному всаднику, исчезавшему вдали. Он никогда не встречал человека более одинокого и в то же время уверенного в себе. Вот в чем дело, подумал Джонни: Кон Конагер имеет свою позицию и знает, во что верит… хотел бы Джонни сказать то же самое про себя. Крис?.. У Криса есть блеск и стиль, но что-то в нем стало вызывать у Джонни беспокойство. Правда, лишь после знакомства с Конагером.В этот же день Кон нашел первую записку. Он увидел ее издалека и остановился в тени можжевельника, изучая находку. Впереди среди равнины трепыхался на ветру белый клочок, всего лишь маленькое пятнышко, но ему неоткуда было здесь взяться. Еще мальчишкой Конагер научился не доверять вещам не на своем месте. То, что он сейчас увидел, ни камешком, ни солнечным бликом, ни вывернутым листом явно не являлось, больше всего это походило на обрывок бумаги. До него оставалось чуть более сотни ярдов, и ковбой достал бинокль.Клочок бумаги лежал в шаре перекати-поля. Бинокль скользнул по земле… никаких следов рядом, во всяком случае, с этого расстояния.Медленно и осторожно Кон объехал кругом, удостоверился, что вокруг никого нет. Затем приблизился к кусту.Лист бумаги, сложенный в несколько раз, был привязан к ветке. Заинтересовавшись, Конагер отвязал его, развернул и прочитал:«Порой, когда я чувствую себя одиноко, мне кажется, что я умру, если не найду с кем поговорить — а мне так давно одиноко.Я люблю слушать шум ветра в траве или в кедровых ветвях».Кон прочел до конца, потом еще раз с начала. Отбросил было прочь, но вдруг поднял, сложил и сунул в карман жилета.Он и сам любил шум ветра в траве. И кедры тоже, и кедровый запах. Интересно, а этот сочинитель видел когда-нибудь настоящий кедр? Искривленный, скрученный ветрами, коренящийся порой на голой скале. Столько упрямства и жизненной силы требуется ему, чтобы преодолеть невзгоды, но если он все же вырастает, то становится крепким и долговечным. Ему приходилось видеть кедры, которые расщепили скалы корнями и подняли к небу свои кроны, наверное, еще до Колумба.Когда Конагер въехал во двор, Леггет сидел возле барака.— Мы уже поели, — приветствовал старый ковбой прибывшего, — но кофе еще горячий. Старик думал, что ты вернешься поздно.— Спасибо.Конагер расседлал коня и бросил седло на стойку под навесом. Он устал как собака, каждая косточка ныла.— Мак-Гиверн вернулся?— Не-а… Крис тоже куда-то слинял.Конагер плеснул воды в умывальный таз возле двери, закатал рукава. Сняв шляпу и шейный платок, умылся, вытерся круговым полотенцем, поправил кобуру и пошел к дому.Вдруг он остановился:— Леггет, пойдем со мной кофе пить, а то ты врастешь в эту скамейку корнями.Леггет поднялся, и они вместе подошли к пятну света, падавшему из кухонной двери.— Старик уже отправился к себе, но сказал, что тебе надо бы подобрать пару подходящих лошадей на зиму и подковать их на свой манер.— Ясно.— У Тэя неплохие лошади. Серый в яблоках конь что надо, если ты сумеешь выбить из него дурь. Еще есть рыжий, почти такой же здоровенный. Оба они достаточно сильные и выносливые для езды по снегу.— У вас выпадает такой глубокий снег?— В ложбинах и оврагах очень глубокий. Здесь требуются лошади типа монтанских.Некоторое время они сидели молча. Потом Конагер снова налил себе кофе.— Ты ведь уже давно на ранчо. Скажи, как поведет себя Старик, если случится какая-то беда?Леггет мрачно посмотрел на Конагера.— Он встанет рядом с тобой — если я правильно понял твой вопрос, но больше никто. Я здесь один остался из старых, и то лишь потому, что давно не молод и идти мне некуда.Леггет поднялся.— Я тебя не знаю, ковбой, и ты меня тоже. Коли ты намерен ввязываться в какие-то неприятности — рассчитывай только на себя.— И ты не поможешь мне?— Какой из меня помощник? Мне пошел шестой десяток, парень, я куда старше, чем ты думаешь. И хочу мирно дожить свои дни, а не валяться на каком-нибудь пригорке с полным брюхом свинца.— А Старик?Леггет в упор взглянул на Кона.— Да они о том только и мечтают. Как только он выедет со двора, его уберут и тогда уж будут делать с его скотом что захотят, и никто их не остановит.Однако Конагер не успокоился. Он никогда особенно не задумывался о правде и справедливости или о правах личности, но ему определенно не нравилось то, что здесь происходило. Интересы ранчо, где он работал, Кон привык считать своими собственными.— А ты встанешь рядом с Стариком? — спросил он. — Если они, предположим, явятся сюда?— Тогда я буду драться. Если они придут за ним, буду драться.— Что ж, уже хорошо. Значит, оставайся в доме и держи винтовку под рукой. Если возникнут малейшие подозрения — стреляй. Глава 8 Через час приехал Крис Малер. Кон сидел в бараке, положив ноги на ящик и изучая какой-то затрепанный, с загнутыми углами журнал. По тому, как Малер ввалился в помещение, он почувствовал, что тот страшно зол.— Кон, что на тебя нашло? Мы можем неплохо поладить, если ты будешь ходить с нужной карты.— Я хожу теми, что мне сдали, Крис. Чем ты недоволен?— Зачем тебе лишние неприятности? Ты искал место, где перезимовать? Нашел его. Ну и слава Богу, объезжай себе потихоньку. Весной отправишься дальше.Конагер поднял на него глаза.— Когда я получаю деньги, то выполняю ту работу, для которой меня наняли. Я по-другому не умею.— Да уж, ты у нас такой.Малер тяжело упал на скамью.— Кон, ты же не зеленый сопляк. «Пять решеток» — это ранчо Смока Парнелла. Тайл Кокер — его правая рука. Ты выставил их дураками, и они за то приколотят твою шкуру к воротам амбара.Конагер медленно спустил ноги на пол. Каждый раз, слыша предупреждения или угрозы, он распрямлялся и поднимал голову. Он не хотел ни с кем ссориться, но не выносил, когда его задевали.— Скажи-ка мне вот что, Малер, ты-то кому служишь? Чье клеймо блюдешь? Или тебя запугали? Или ты продался с потрохами этой шайке с пятью решетками?Лицо Малера исказилось.— Я мог бы за это заставить тебя вытащить пушку, — хрипло проговорил он. — Черт тебя побери, Кон! Не задирай меня!— А мне кажется, — ровным голосом возразил Конагер, — что здесь задирают как раз меня. Вот что я тебе скажу, Малер, и набей этим трубку и выкури до конца: любая животина с клеймом «СТ», направляющаяся к территории «Пяти решеток», будет повернута обратно, а если я учую, что какая-то ляжка дымится от чужого клейма, приму свои меры… кто бы ни встретился мне на пути. Ты слышишь?— Ну полный идиот, дурак чертов! — воскликнул Малер. — Да пойми же, они решили выжить его. К весне здесь не останется ни одной коровы с клеймом «СТ», и ничего тут не поделаешь. Выполняй все, что от тебя требуется, но поглядывай в другую сторону, или ты превратишься в ходячую мишень. Выбирай!— Это ты выбирай, Малер! Пока у тебя есть выбор; или собирай свои шмотки и немедленно выметайся вон, или, как сам предложил, мы вытаскиваем пушки.— Заруби себе на носу: в меня стреляли не раз, но я все еще жив. Случалось, падал, но всегда успевал всадить свинца в того, кто меня ранил.Конагер встал.— Пакуйся, Крис, и катись к черту. У меня нет сочувствия к предателям.Малер вскочил на ноги, черный от ярости. В бешенстве он схватился было за револьвер, но холодная струйка благоразумия остановила его руку.Конагера действительно никто не считал сопляком. Да Малер и сам видел, что этот матерый волк с холмов сделал со Стейплзом. Экзекуция состоялась основательная и безжалостная. Более того, в тесном пространстве барака промахнуться невозможно. Крис Малер был готов убить, но он не был готов умереть.— Ладно, — пошел он на попятную. — Я уеду. И Джонни заберу с собой. Оставайтесь здесь втроем со Стариком и Леггетом. Надолго ли вас хватит?Конагер пожал плечами.— Крис, мы все когда-нибудь умрем. Это единственное, что точно известно. Однажды темной ночью, когда моя задница окончательно сотрется, а наличность исчезнет из карманов, я закончу свои дни возле чужого стада, но на моей могиле будет написано: «Он соблюдал клеймо, на которое работал», а на твоей — «Он продал человека, который ему верил». Моя надпись мне больше нравится.— Господи, что за придурок! — выдохнул Малер.— Я-то? Я повидал немало таких типов, как ты, Крис. Все, что они воруют, достается пограничным шлюхам, а когда они валятся с ног, нахлебавшись дрянного виски, их же подельники стреляют им в спину ради того, что осталось в их карманах.Крис подошел к двери, бросил свой узел и пошел седлать лошадь.Сиборн Тэй стоял на крыльце дома.— Крис? Это ты? — позвал он.— Он увольняется, мистер Тэй, — откликнулся Кон. — Он теперь работает на ранчо «Пять решеток».— Тебе причитаются кое-какие деньги, Малер, — засуетился Тэй. — Подойди, я рассчитаюсь с тобой.— Ничего ему не причитается. Он помогал им грабить вас.— Тем не менее он работал у меня. Зайди в дом, Малер, когда будешь готов.— Вот кремень мужик, а, Крис? — сказал Конагер.Малер не ответил, но, когда лошадь была оседлана, он повернулся к Конагеру:— Пусть подавится своей честностью! Не надо мне его проклятых денег!— Да возьми уж. Может, это последние честные деньги в твоей жизни.Малер резко повернулся:— Заткнись, Конагер. Дьявол тебя раздери, заткнись! Я не хотел тебя убивать, но…— В это время года хорошо в Аризоне, если проехать подальше на юг, — заметил Конагер, — в Калифорнии тоже неплохо, или на техасской части побережья.Из темноты появился Джонни Мак-Гиверн. Увидев Малера, привязывавшего узел за седлом, он удивился:— Эй, что тут происходит?— Я уволился, малыш. Собирайся, мы уезжаем.— Куда?— Перехожу на ранчо «Пять решеток». Шевелись, я не намерен торчать здесь всю ночь.Джонни недоуменно поглядел на него, потом на Конагера.— Твоих рук дело?— Нет, его. Он пришел к выводу, что не может больше надувать человека, который честно ему платит, и идет к тем, на кого работает по своему собственному выбору.— Ты слишком много треплешься! — оборвал его Малер. — Поторопись, малыш.— Решай, Джонни. У тебя есть выбор: или присоединиться к этим друзьям с большой дороги, или играть честно. От того, как ты выберешь сегодня, будет зависеть вся твоя жизнь.— Но Крис — мой напарник!— С таким напарником прямой путь в ад или на виселицу. Куда тебе больше хочется?— Заткнись, Кон! — рявкнул Малер. — Предупреждаю: заткнись!— Тебе еще не понятно, Малер? Я никогда не заткнусь. И твоим приятелям объясню, что значит воровать у честного человека скот. С того момента, как ты выедешь за ворота, я объявляю войну, Крис, и у меня нет ни капли жалости к таким, как ты!— Ты же один!— Знаю. Был такой техасский рейнджер, капитан Билл Мак-Дональд. Он говорил так: «Нельзя остановить человека, идущего вперед за правое дело». Вам следовало бы застрелить меня, а потом застрелить еще раз и вытоптать из меня остатки жизни, потому что, пока я могу ползти, я буду драться. Пока могу шевельнуть хоть пальцем, буду спускать курок. Вы, ребята, оседлали мустанга, теперь посмотрим, удержитесь ли в седле!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17