Чантри, ты хоть чуть-чуть понимаешь, чего затеял? — Я грел руки, и он глянул мне в лицо. — Мы ведь собрались за пушниной. Что мы там, на Западе, найдем, неизвестно никому.
— В детстве я охотился с ловушками.
— Слыхал об этой компании Льюиса и Кларка? Мы решили так: раз они могут путешествовать по Западу, значит, и мы можем. Наши дороги не пересекаются. Они идут много северней, но Джеймс Маккей был в тех краях, куда мы нацелились, и зверей там ловил.
— Легко не будет, — согласился я. — Испанская армейская экспедиция прошла на север от Санта-Фе до Миссури, а там индейцы уничтожили их всех, до последнего человека. Братья Моллетт и еще шестеро прошли обратным путем. Дали имя реке Платт, как рассказывают. Места негостеприимные, но думаю, у нас получится.
Шанаган потыкал костер палкой.
— Прямо куда ни повернись, везде кто-никто да побывал до тебя. — Опять глянул на меня. — Ты как, готов к такой поездке?
— Мне кажется, да, — ответил я, присаживаясь на корточки. — Там, откуда я еду, у меня не осталось ничего. Совсем ничего.
— Не начнешь тосковать, выходит. Кто тоскует да мечтает, на тропе ни к чему. Когда рядом околачиваются индейцы, или смотри в оба, или тебе конец… да так и так может конец прийти. — Насадив кусок мяса на заостренный прут, он наклонил прут над углями. — Тебе нужна одежа. Оглянуться не успеешь, от твоей ничего не останется.
— Настреляю дичи, сделаю кожаную рубашку и штаны.
— А ты можешь? Сам?
— Давно не делал, это правда. Когда-то мы жили очень бедно, и я часто делал мокасины. Раз и рубашку сделал.
Дэйви посмеялся.
— Не помню, чтобы я не был бедный. — Указал на спящих. — Хорошие парни. Тот, длинный, — Соломон Толли, из Кентуков. Вон тот — Боб Сэнди, из той же берлоги. Приземистый, четырехугольный такой — это Казби Эбитт. Не слыхал, чтобы он говорил, откуда взялся, а вот Дегори Кембл с Вирджинии, а Айзек Хит — бостонец.
— А индеец?
— Ото.
— Давно его знаешь?
— Давно-то я никого из них не знаю. Дег Кембл спустился со мной на плоту к Новому Орлеану как-то раз. С Толли я один сезон проохотился в Виннебаго. Ото с берегов Платта, знает речку.
Один за одним мои новые спутники подходили к огню — жарить мясо, пить густой, черный кофе. Хит то и дело косился на меня: помня, что он из Бостона, я был готов к его вопросу:
— Необычное имя у тебя, друг, а?
Я пожал плечами.
— Чантри? Так Чантри встречались в новых поселениях уж не упомнить, с какого времени, мистер Хит. Один мой предок появился на восточном берегу еще в 1602 году.
Отвечал я сухо и коротко, не поощряя дальнейших расспросов. Я их не хотел. Прошлое в прошлом, пускай там и остается. Чего доброго, Хит заезжал в Бостон в последние месяцы и знает о некоторых событиях, о которых я предпочел бы забыть.
Мы сели в седла и тронулись по дороге солнца. Ото как разведчик впереди, его лошадь по колени в густой траве. Иногда взлетали стайки тетеревов, скользили над травой и рассеивались клубами дыма. Вдалеке двигались черные точки.
— Бизоны, — определил Толли. — Увидим их тысячами. Мы вступаем в их страну, и велика же, широка эта страна!
Он нагнулся с седла и выдернул пучок сочной травы.
— Погляди на это! А ведь некоторые называют места, по которым мы едем, Великой Американской пустыней! Дураки они, Чантри! Какие же дураки! На земле, где такая трава, вырастет и рожь, и ячмень, и пшеница. Да эти поля целый -мир прокормят!
— Если найти людей, чтобы остались здесь, — брезгливо вступил Эбитт. — Слишком величественно, Высокое небо, огромные расстояния — это не по ним. — Он взмахнул рукой. — Смотрите! Нет границы, нет горизонта, едешь и едешь, и нигде ничего, только быки, антилопы и травы волнуются на ветру. Я видел, как они пугаются! Ноги в руки, и скорей обратно по родным деревням. Такое еще в России есть и в Сахаре, больше нигде.
— В Аргентине есть пампа, — сказал я. — Я там не был, но, должно быть, похоже на здешние края.
— Возможно, — скептически проговорил Эбитт, — но мне так думается, подобного не отыщешь нигде. Разве что Сахара. Ну, и Россия, может статься. Я говорил с русскими, будто бы у них тоже просторная земля.
Меня интересовало другое. От природы я человек осторожный.
— Ото много понимает из наших разговоров? — спросил я у Толли.
— Не очень много, я полагаю, но насчет индейца не угадаешь. Когда белые рядом, они больше помалкивают, а слушать слушают, а тупыми их не назовет никто. Нашего образования у них нет, но с нюхом и соображением у них все как надо. Они чувствуют страну, Чантри, и не забывай, они жили тут, жили, как нынче живут, ой как долго.
— В прериях не жили, — возразил Дег Кембл. — Пока индейцы не раздобыли лошадей у белых, далеко в степь они не залезали. Бродили вдоль речек, временами таскались за бизонами, но, в общем, жить им тут было нечем. Обзавелись конями, тогда уж им удержу не стало.
Дэйви Шанаган подъехал обок.
— Чантри, я отъеду за мясом. Хочешь со мной?
Повернув в сторону, мы погнали лошадей рысью, затем, перейдя на шаг, поднялись к верхушке маленького бугра. Перед нами открылась удивительная картина. В некотором отдалении паслись два стада антилоп. У западного горизонта, по-видимому, среди холмов крылась лощина, оттуда торчали вершины деревьев.
— У ручьев попадается дичь, — сообщил Шанаган. — Так утверждает ото. Из нас никто так далеко на запад еще не забирался. Есть олени, изредка медведи и уйма луговых тетеревов.
Мы пустили коней шагом курсом по направлению к антилопам, но с виду нацеленным мимо. Сперва это вроде бы не произвело на них впечатления, однако мы все продвигались, и одна или две начали шевелиться. Мы постановили попытать счастья, хотя оставалось еще добрых две сотни ярдов. Натянув поводья, я поднял винтовку к плечу, аккуратно навел и нажал на спуск. Животное споткнулось и сорвалось бежать. Я не беспокоился: дай глазу шанс, и попадешь метко, а олень и четверть мили проскачет с пулей в сердце. Антилопа неслась дальше… и неожиданно сжалась комком, дернулась и упала на траву. Дэйви выпалил в ту же минуту, и длинный кентуккийский ствол его не подвел. Подъехав к добыче, он достал шомпол и приготовился перезаряжать.
— Заряжал бы ты тоже, Чантри. Не годится, если поймают с пустым ружьем.
— Уже.
Он глянул на меня, на винтовку и воздержался от комментариев. Снимать шкуру он умел лучше, поэтому позаботился об обеих тушах, выбирая лучшие куски, пока я караулил с соседнего пригорка. Работая в нескольких ярдах от меня, Дэйви разговаривал:
— В этой стране ни в чем нельзя быть уверенным. Смотришь, всё на виду, а там в оврагах и ложбинах армию упрятать можно. Только решишь: на мили вокруг живой души нет, из ямы выпрыгивает дюжина индейцев, и ты облысел.
Я постепенно привыкал к, пейзажам. Удивительно, как зрение отказывается воспринимать все, кроме ближних объектов и того, что ожидаешь увидеть. А здесь — огромные расстояния, бездонное небо, бесконечные волны травы. Сначала необходимо осознать тучи, склоняющиеся под ветром стебли, тени от туч. Вскоре все обыденное разложено по полочкам, и глаз мгновенно выхватывает необычное: малейшую неправильность в изгибе травинки, сгущение тени в неположенном месте. Ранние годы я провел в лесу и предгорьях с частыми ручьями. В этих местах деревья росли лишь у воды. Потом, в Новой Англии, я охотился среди ферм, кое-когда выбираясь в горы Вермонта или Мэна. Открытые равнины являлись для меня новостью, и я их побаивался.
— Ты много индейцев знал?
— Встречал, — ответил Дэйви. — Больше шауни. Ну и понка-сиу, чероки, делавары. Я не думаю о них плохо. У них свои обычаи, у нас свои, а ежели насчет того, как просуществовать в тутошних сторонах, то они разбираются лучше. Вот Боб Сэнди, тот да, считает: индеец хороший, когда мертвый. Он вернулся один раз с отцом домой с мельницы, глядь, вся семья перебита, жилье сожжено. Даже свиней нашпиговали стрелами. Так что у Боба зуб на них здоровущий. Почему мы и поручили ему присматривать за нашим ото.
— Присматривать? Получается, вы ему не доверяете?
— Чантри, этот индеец едет к своему племени. Джентльмену с Востока наше добро — ерунда, но для индейца-то оно — богатство великое. Ухитрится он нас перерезать или сообразить со своими ловушку для нас, все достанется им, а наш друг превратится в большую шишку. Христианского воспитания они не получили, никто не говорил им прощать врагов и что воровать нехорошо. Они осуждают только кражи в своей деревне и у своих родичей. Большинство племен обозначают «чужого» и «противника» одним словом. Белые часто думают, индейцы против них, потому что они белые. А ничего подобного. Индеец пришибет другого индейца с такой же охоткой, как и белого, разве что на белом больше поживы бывает.
— Вообще недурно они устроились, туземцы эти. Лучшая охота в мире, никаких тебе налогов, земли — гуляй не хочу.
— Ага. — Дэйви засмеялся. — Вот он, бостонец-то, вылазит. Ты проморгал, что у вас в цивилизованном мире надежная защита, и закон, и обычай, а тут всей защиты добрый конь и зоркий глаз. Свободные дикари, о которых ваш брат рассусоливает, носа со стоянки высунуть не могут, чтобы кто-нибудь за их скальпами не промышлял.
Некоторое время мы молчали. Мои мысли унеслись далеко за горизонт. Эти широкие дали, должно быть, похожи на степи, покинутые необузданными скифскими всадниками во время миграции на юг и запад из Центральной Азии. Они тоже снимали скальпы, несмотря на то, что работали по металлу и во многих отношениях больше продвинулись по пути прогресса, чем американские аборигены. Оттуда пришел и наш народ… а может, с территорий к востоку от Дуная или Дона. Единого мнения по этому вопросу нет, лично я склоняюсь к Центральной Азии. Среди переселяющихся племен шли кельты и мы — откочевавшие дальше всех, ирландцы, валлийцы, бретонцы, поныне сохранившие остатки старых поверий, древних навыков.
С начала времен люди меняли места обитания, обычно тянулись на запад и юг. Миграция, частью которой я являюсь, может быть, последняя великая волна. Но она отличается от всех прежних. Нет организации в роды, нации, захватывающие армии; идут отдельные люди, каждый решает за себя и сам снаряжается.
Незнакомцы друг другу и все же с общей целью, они выходят из тысячи городов и поселков, переваливают через горы, просачиваются по ущельям, спускаются по рекам, гибнут и выживают, падают жертвами дикарей, и всегда на их места встают новые, и нет им конца.
Я видел их на реках Мононгахила и Огайо плывущими вниз на плотах, находящими место для дома в Иллинойсе и Миссури или продолжающими путь к Техасу. Некоторые толкуют об Орегоне, о Калифорнии. Сделав первый шаг, отдав швартовы общественных связей, расставшись со школой, церковью, сельской лавкой, родней, оставаться в дороге уже легко. Путешествовать всегда проще, чем остановиться.
Пока стремишься к земле обетованной, живешь мечтой. Осесть — значит взглянуть в лицо действительности. А мечтать ведь несложно, куда сложнее воплотить мечту.
— Ты тут про индейцев разливался, какая у них охота. Гоняться за дичью хорошо, когда дичь есть, только сезоны сменяются, и дичь уходит. А зимой ни ягод, ни семян, ни орехов — трудновато бывает раздобыть жратву.
— Это правильно, но они же коптят мясо, а некоторые племена сажают кукурузу и тыкву.
— Ясно, сажают, но запасаются скудно. Мне доводилось видеть их с пустыми брюхами и детьми, плачущими от голода. На зиму нужна пропасть еды, и, по-моему, ни одному племени до весны не хватает.
Припомнив свои юные годы, я не мог не согласиться. Охота ненадежна; до того, как я заимел Фергюсоново ружье, мы много раз оставались без обеда, и после тоже случалось. Сколько раз я отшагивал мили по мокрому лесу, высматривая хоть что-нибудь, когда зверье попряталось от ливня.
Вдруг Шанаган осадил, показывая на следы. Несколько человек на неподкованных лошадях совсем недавно пересекли наискосок наш маршрут. Здесь они стояли и следили за нами.
— Вернемся-ка мы лучше. — Дэйви бросил взгляд вокруг, и мы помчались обратно к остальным.
Соломон Толли выехал навстречу.
— Они слышали наши выстрелы, — заключил Дэйви. — Промахнуться они не могли, но почему не напали, зная, что наши ружья разряжены?
Казби Эбитт сплюнул.
— Хотят зацапать всех зараз и выбирают подходящий момент.
— Похоже, — согласился Хит. — Два выстрела, два попадания. Первый сорт!
— Чантри — стрелок что надо, — заверил окружающих Шанаган. — Двести ярдов верных, на бегу, и прямо в сердце!
Мы рассыпались, чтобы трудней было в нас целиться. На Востоке много рассуждали о несправедливостях, причиненных краснокожим, но почему-то в данный момент эти несправедливости меня не волновали, зато очень волновала сохранность моих волос.
— Встаньте на их точку зрения, — предложил Дэйви. — Одна-единственная засада — и сколько пороха, пуль, капканов, одеял, ружей, лошадей, уж не говоря о всяких мелочах.
Перед нами возникла возвышенность с поднимающейся до гребня полоской леса и несколькими гранитными валунами. Редкой цепью мы поднялись по склону. Из-под одной глыбы течет вода, с десяток тополей, один — гигантский — упал. Немного подлеска.
Наш индеец не спешил приближаться.
— Плохо, — заявил он. — Злые духи.
— На мой вкус, хорошо, — сказал Боб Сэнди.
Мы спустились в небольшое углубление. К северу земля круто уходила в буерак, на дне которого вода источника вливалась в узкий ручеек. Лучше места для лагеря не найдешь, но углей от костров не было. Следы антилоп, бизонов, даже диких лошадей; не видно костей, которые могли бы указывать на яд в роднике. Такие родники встречались редко, но я слышал, что находили несколько с растворенным в воде мышьяком и другие — с минералами, способными вызвать расстройство желудка. Толли спрыгнул на землю и попробовал воду на вкус.
— Черт побери, с водой все в порядке. Лучшей я не пробовал никогда.
— Плохо, — настаивал ото. Обвел жестом окрестность. — Не люблю. Плохое место для индейца.
Дег Кембл крутился вокруг. Эбитт объезжал гребень по периметру. С трех сторон нас защищал натуральный вал, поле обстрела выглядело превосходным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20