-Люди! Мы сожалеем о вас, но нам тож нужны деньги. А вы - единственное богатство этой жидовы. Потому мы продадим вас на египетском рынке, но обещаем отдать в хорошие руки.
Так мы и остались скованные в вонючем срубе, хотя обходились с нами куда милостивее и кормили жареной рыбой. Один из пленников сказал нам, что нас продадут в мамлюки.
-Что сие значит?- спросил я.
-А вот увидишь. Из всех рабских доль - эта предпочтительней.
-Не вижу ничего предпочтительного в любой рабской доле. Рабом ни часу не был и впредь не буду.
-Так ты уже раб, разве что неклейменый.
О, зачем я не разбил буйну голову о камни степи: лежал бы сейчас на пригорке близ Конки-реки, а душа пошла бы на небо к Господу!
Мы - несколько сот нагих юношей - стояли на невольничьем базаре у всех на обозрении. Слева был "причал невольниц", как его называли, и виднелись весы, на которых когда-то в незапамятные времена стояла прекрасная рабыня из Сенегала, и вес золота, отданного за нее, превышал ее собственный. К нам подошел рослый сотник в чалме, роскошных шароварах, с саблей на боку и что-то крикнул, вроде, на наречии Иверской земли. Двое вышли к нему, и он повел их, похлопывая по плечам. После подошел другой и выкрикнул тоже по-татарски: "Эй, уланлар, ким Джаик-тан? Кельмунда!" Много невольников последовали за ним, радуясь встрече с соплеменником, а там настала и наша очередь: следующим сотником был русоволосый и седоусый киевлянин с пистолем и саблей на поясе, он с улыбкой оглядел нас и крикнул: "А ну, крещеные, кто из Чернигова, кто из Белгорода, отзовись!" Нас, украинцев и русских оказалось до сотни. Сотник разбил нас на десятки и повел в больной дом из камня (в земле Египетской деревьев почти нет, и все дома каменные или глинобитные, как в степи), и хмурые евнухи роздали нам добрую одежду.
Вот так я - великий визирь султана Мухаммада Хосни аль-Мубарака, да продлит Аллах его дни на земле - прибыл в благословенную Аллахом страну аль-Миср.
Роберт Энсон Хайнлайн любил охотиться в самом дальнем уголке Лонг-Айленда. Его ферма стояла в трех милях от чудного леска, где еще водилось много дичи, и где можно было помечтать у костра в одиночестве о морских путешествиях, свисте ветра в шпангоутах и дальних неизведанных землях, где живут люди с двумя головами и четырьмя ногами. Шестой ребенок в многодетной семье, воспитанный в строгом духе методистской церкви, Роберт отслужил в шотландской морской пехоте, ушел оттуда по болезни, но его могучий организм справился с туберкулёзом. С тех пор он занялся общественной деятельностью и заседал в Манхеттенском конгрессе от партии правых либертарианцев. Первым браком он женился на Лесли Макдональд, но жена спилась и умерла на десятом году супружества. Второй брак Роберта был более удачлив: Вирджиния Дорис Герстенфилд занималась алхимией и владела семью языками, она стала верным соратником "Сверхчеловека Боба", как его дразнили политические противники, а один карикатурист даже нарисовал его в позе римского цезаря, завернувшегося в шотландский Сент-Эндрю, как в тогу.
Роберту уже стукнуло восемьдесят, но он не чувствовал своих лет. Как старый корявый дуб, он врос в землю и сопротивлялся течению времени. Его старый мушкет и теперь еще бил без промаха. Из животных он терпеть не мог собак, зато обожал большого полосатого кота Питера, который сопровождал его во всех похождениях в охотничьей сумке и даже пил из блюдца имбирное пиво.
Он сидел у костра, поджаривая на вертеле виргинского журавля, и думал о просторах материка, лежащего за синими водами Гудзона. Там, рассказывали немногочисленные скваттеры, которые благодаря дружбе с атлантами, проникали на Запад на много дней пути, дремучие вековые леса, в которых человек чувствует себя, как под колоннадой собора, полноводные реки с гигантскими рыбинами, каждой из которых хватит на обед целой деревне, наконец, бескрайние прерии, окаймленные скалистыми горами, с миллионными стадами бизонов - громадных быков, совершенно непобедимых, ибо у атлантов лошади до прихода европейцев не водились, а продавать их было запрещено под страхом смерти; в десяти днях пути к северо-западу от Нью-Йорка меж двух озер, прекрасных как Божья слеза, грохочет невиданный в мире водопад, который местные жители называют Ниагара. И везде разбросаны бедные деревни атлантов, чьи воинственные жители одичали до неузнаваемости со времен гибели платоновской Атлантиды. А шотландские колонисты жмутся на своем небольшом острове и рады бывают выменять у гордых бронзовокожих вождей пару-тройку бобровых шкурок на железный нож или шахматную фигурку. Роберт Хайнлайн представил себя выступающим в зале заседаний конгресса: "Соотечественники! Мы как католики в чистилище сидим у врат, за которыми скрываются несметные богатства! Сколь была бы могущественна наша страна, если б мы овладели ими, если б каждое новое поколение колонистов с топором и мушкетом прокладывало дорогу избранной нации шотландцев к новым и новым горизонтам, до самого края земли!" Нет, куда им! Каждому дороже свой маленький, но ухоженный участок, спокойная старость в кругу семьи, коротание вечерков в пабе за кружкой пива со стейком, чем опасная и прекрасная жизнь пионера. В каком же худосочном веке родился "железный Боб"... А ведь были викинги, которые бороздили моря, были крестоносцы, без страха и упрека отправлявшиеся в заморские страны, не думая, будет ли у них сытный обед на следующем бивуаке... Люди измельчали и кажутся карликами в сравнении с титанами древних времен...
Вечером того же дня Роберт Энсон Хайнлайн тихо ушел из жизни во сне, без мучений и сожалений. Ему снились иные миры, бескрайние просторы и фантастические животные.

1 2 3 4 5