Но, сражаясь, он никак не мог преодолеть какой-то странной скованности. А чертей было все больше и больше, все до ужаса косматые, только под суставами видна серая жилистая кожа. Фра Марко проснулся, встал посреди комнаты, у него болит рука. С трудом зажег свечу. Оказалось, он столкнул с полки требник и фарфорового ангела, отбив ему кончик правого крыла. Фра Марко перекрестился и снова лег.
Мамеледжии все хуже. Он совсем не ест и, закрыв глаза, непрерывно стонет. Кезмо не возвращается. Игумен боится, как бы турок не умер в монастыре.
Однажды вечером Мамеледжия почувствовал себя лучше. Повеселел, оживился и все заговаривает с фра Марко, сучившим фитили для свечей. Слушая лихорадочные уверения турка в том, что ему полегчало, фра Марко подумал, что это, должно быть, перед смертью, и, подойдя к постели, вновь принялся обращать его в свою веру.
Он говорил страстно, увлеченно, сам удивляясь легкости, с какой лились у него слова. То он цитировал проповеди и церковные книги, то вдруг забывал про них и приводил свои собственные убедительные доводы.
– Ты что же, касатик, и на тот свет пойдешь с этим толстопузым Кезмо? Разве ты не видишь, как его раздуло от ракии и всяких непотребных дел? Ведь это сатана во плоти! Под ним всегда врата ада, не сегодня-завтра разверзнутся, и он полетит прямо в кипящий котел. И ты с ним заодно!
Тут он рассердился, хотел было выругаться, но вовремя спохватился и принялся воскрешать образ сладчайшего Иисуса и пречистой девы Марии; с трудом подыскивая слова, живописал, как умирает христианин и как торжественно препровождают крещеную душу в царствие небесное, где ее встречают архангельскими трубами и благостными песнопениями, по сравнению с которыми все земные радости ничто.
Турок молчит, только веки его слегка подрагивают. Фра Марко склонился над ним в тщетной надежде проникнуть в его мысли – перед ним все то же ничего не выражающее тонкое овальное лицо, закрытые глаза и надутые, как у упрямого мальчишки, губы.
– Ты только скажи: «Помоги нам, Спаситель!» Ну скажи же, Осмо! – шепчет он как можно тише и ласковее.
Турок молчит. Он тяжело дышит, кадык его судорожно дергается.
Полагая, что больному трудно говорить, фра Марко снял с висевших на поясе четок небольшое распятие и поднес к его губам.
– Поцелуй, Осмо, вот наш Спаситель, поцелуй его, и он простит тебе грехи и примет тебя.
Лицо турка чуть дрогнуло, веки трепыхнулись и он зашевелил губами, словно желая что-то сказать, но вместо этого еще больше надул губы и из последних своих сил плюнул. Плевок покатился по его подбородку.
Монах молниеносно отдернул крест, отскочил в сторону и. что-то бормоча, выбежал вон.
Огромен и однообразен шум летней ночи. Только в конце лета небо бывает такое низкое, а звезды такие крупные.
Фра Марко схватился за ограду. Скрипит штакетник. Кровь к голове все приливает и приливает. Взгляд его, миновав верхушки темных деревьев, устремился в глубину неба, туда, где звезды.
– Нет монаха хуже, чем я, – заговорил он, по своему обыкновению, сам с собой, – и нет турка поганее, чем этот Осмо. Я крещу его, а он – фу!
Фра Марко в отчаянии трясет ограду.
Но постепенно успокаивается. В глухой ночи, на глазах у бесчисленных звезд, им вдруг овладевает растерянность, и он забывается. Трепетание его тела словно передается окружающим предметам, и ему уже кажется, будто в кромешной тьме он неудержимо несется по безбрежному морскому простору. Небо над ним заметно колеблется. Отовсюду слышен шум. Он еще крепче стискивает штакетник.
Городок и поля, монастырь и мусафирхана – все уместилось в этом большом божьем ковчеге.
– Знал я, что ты никого не забываешь, ни заику фра Марко, ни этого грешника Осмо Мамеледжию. Если кто и плюнет на твой крест, то разве лишь в дурном сне. И все равно в твоем ковчеге для всех есть место. Даже для этого безумца Кезмо, если б он не ушел…
В своем воодушевлении он уже не различает, говорит он или только думает. Но ясно видит: для всех и каждого есть место в большом господнем ковчеге, ибо бог не отмеряет ни аршином, ни весами. Теперь он понимает, как «грозный господь» правит миром, все понимает, хотя и не может выразить это словами. Одно недоступно его разумению – каким образом он, фра Марко, неловкий и строптивый викарий, поставлен у кормила божьего ковчега. И он снова забывает о себе, обращаясь мыслями ко всему сущему, которое, находясь в вечном движении, неуклонно приближается к своему спасению.
Так проходят часы.
Холодный ночной воздух. Кровь в жилах застыла. Вдруг он почувствовал свои замлевшие ладони, крепко обхватившие колья. Фра Марко расслабил пальцы и стал понемногу приходить в себя. Сейчас ему было так же холодно и неуютно, как в прежние годы, когда его, воспитанника духовного училища, будили еще до света. Наконец он выпустил из рук ограду, провел ладонью по сутане и неуверенным шагом вернулся в гостиницу.
Слабо мерцает оплывшая свеча. Турок, натянув одеяло до самых глаз, лежит лицом к стене. Фра Марко снял со свечи нагар, развел огонь, вскипятил молоко и, подойдя к больному, дважды окликнул его. Турок не отзывался, и фра Марко отвернул одеяло. Перед ним был холодный, закоченелый труп.
Поставив у изголовья покойника горшок с дымящимся молоком, он пошел за игуменом. На дворе уже совсем рассвело.
Хлопая дверьми, он миновал трапезную и двор и вошел в ризницу в тот момент, когда игумен облачался. Услышав, как хлопнула дверь, он обернулся и, не опуская раскинутых рук, посмотрел на фра Марко поверх очков.
– Что там еще?
– Помер этот… турок в мусафирхане, – крикнул фра Марко, сердито махнув рукой.
– Тише! – шикнул на него игумен, показывая рукой на алтарь.
Игумен забеспокоился. Едва отслужив мессу, он отправился в город заявить властям о смерти Мамеледжии и позвать турок, чтоб взяли тело и похоронили его согласно своим обычаям. Он знал, что в смерти турка заподозрят его и что от штрафа не отвертеться.
Фра Марко не хотелось возвращаться в мусафирхану Он велел послушнику Мартину побыть возле покойника, а сам вместе с работниками пошел в поле окапывать свеклу.
Невыспавшийся и грустный, он тяжелым размашистым шагом шел по вспаханному полю.
Парни и девушки взялись за мотыги. Марко шел впереди, обрывая нижние листья, мешавшие росту свеклы. Он нагибался и, широко расставив ноги, обрывал листья, а когда набиралось много, клал их в сторонке. За ним, примерно с равными промежутками, оставались кучки листьев. Иногда он выпрямлялся и смотрел на видневшийся за полем большой темный монастырь с маленькой белой мусафирханой. Там лежал покойник, душу которого он не сумел спасти. И фра Марко быстро нагибался и обрывал листья, а потом, освободив стебель от ненужных листьев, пропускал его сквозь ладони и хорошенько встряхивал.
– Ну, расти с божьей помощью. Жрал каймак, пил ракию, а крест и покаяние не пожелал принять… Ну, расти. И да поможет тебе господь!
В середине дня он увидел игумена, шедшего в сопровождении имама и двух черных, как жуки, турок. А когда вынесли покойника, он опять нагнулся и принялся с небывалой горячностью обрывать листья.
– Ну, счастливо, господи помилуй… – повторял он машинально, но мысли его снова обращались к покойнику: – Спасен – не спасен, ухаживал я за ним и полюбил… как брата.
Не успел он разогнуться, как к голове опять прихлынула кровь. Сопя и тяжело дыша, он молился за душу Осмо Мамеледжии, «где бы она ни была».
И только временами поднимал голову и покрикивал на парней, задиравших девушек:
– Копай, бездельник! Чего к девке пристал? Видали такого!
И снова принимался обрывать листья и молиться.
ПОЯСНИТЕЛЬНЫЙ СЛОВАРЬ
Ага – землевладелец, господин, уважительное обращение к состоятельным людям.
Актам – четвертая из пяти обязательных молитв у мусульман, совершаемая после заката солнца.
Антерия – род национальной верхней одежды, как мужской, так и женской, с длинными рукавами.
Аян – представитель привилегированного сословия.
Байрам – мусульманский праздник по окончании рамазана, продолжающийся три дня.
Бег – землевладелец, господин.
Берат – грамота султана.
Вакуф – земли или имущество, завещанные на религиозные или благотворительные цели.
Валия – наместник вилайета – округа.
Газда – уважительное обращение к людям торгового или ремесленного сословия, букв.: хозяин.
Гайтан – веревка.
Гунь – крестьянская одежда вроде кафтана.
Джемадан – род национальной верхней мужской одежды без рукавов, обычно расшитой разнообразной тесьмой.
Жупник – католический священник в жупе (приходе).
Ифтар – ужин во время рамазана после захода солнца, когда прекращается дневной пост.
Ичиндия – третья по счету обязательная молитва у мусульман, совершаемая между полуднем и закатом солнца.
Кадий – судья у мусульман.
Каймакам – наместник визиря или валии в уезде.
Коло – массовый народный танец.
Конак – административное здание, резиденция турецкого должностного лица.
Маджария – венгерская золотая монета.
Меджидия – золотая турецкая монета.
Мейтеб – начальная духовная школа у мусульман.
Мерхаба – мусульманское приветствие.
Министрами – служка в католическом храме.
Мудериз – учитель в медресе.
Мулла – мусульманин, получивший духовное образование.
Мусандра – стенной шкаф в турецких домах для постелей, убирающихся туда надень, и прочих домашних надобностей.
Мутевелий – турецкий чиновник.
Мутеселим – чиновник визиря.
Муфтий – мусульманский священник высокого ранга.
Окка – старинная мера веса, равная 1283 г.
Опанки – крестьянская обувь из сыромятной кожи.
Райя – христианские подданные Оттоманской империи, букв.: стадо.
Ракия – сливовая водка.
Салеп – сладкий горячий напиток, настоянный на коре ятрышника.
Салебджия – торговец салепом.
Се имен – стражник.
Слава – праздник святого покровителя семьи.
Софта – ученик медресе.
Субаша – помощник паши.
Суварий – конный стражник.
Тапия – юридический документ на право владения недвижимостью.
Тескера – официальная справка.
Тефтедар – министр финансов, чиновник по финансовой части.
Улемы – мусульманские вероучители, знатоки и толкователи Корана.
Учумат – административная власть, здание, где помещается административное управление.
Фратер – католический монах францисканец, букв.: брат (лат.). Сокращение «фра» обычно прибавляется к имени монаха.
Чаршия – торговый квартал города, базар.
Чемер – узкий кожаный или холщовый пояс, в который, отправляясь в дорогу, прятали деньги; носился под одеждой.
Чесма – естественный родник, облицованный камнем или взятый в желоб; фонтан.
Чехайя-паша – заместитель визиря.

1 2