-- отозвался скрюченный
человечек.-- Недавно на моем лугу случайно выкопали скелет, и
судебные врачи заявили, что этот человек сорок лет тому назад
скончался от удара каким-то тупым орудием по голове. Мне
тридцать восемь лет, а меня посадили, хотя у меня есть
свидетельство о крещении, выписка из метрической книги и
свидетельство о прописке.
-- Я думаю,-- сказал Швейк,-- что на все надо смотреть
беспристрастно. Каждый может ошибиться, а если о чем-нибудь
очень долго размышлять, уж наверняка ошибешься. Врачи-- тоже
ведь люди, а людям свойственно ошибаться. Как-то в Нуслях, как
раз у моста через Ботич, когда я ночью возвращался от
"Банзета", ко мне подошел один господин и хвать арапником по
голове; я, понятно, свалился наземь, а он осветил меня и
говорит: "Ошибка, это не он!" Да так эта ошибка его разозлила,
что он взял и огрел меня еще раз по спине. Так уж человеку на
роду написано -- ошибаться до самой смерти. Вот однажды был
такой случай: один человек нашел ночью полузамерзшего бешеного
пса, взял его с собою домой и сунул к жене в постель. Пес
отогрелся, пришел в себя и перекусал всю семью, а самого
маленького в колыбели разорвал и сожрал. Или приведу еще
пример, как ошибся один токарь из нашего дома. Отпер ключом
подольский костел, думая, что домой пришел, разулся в ризнице,
так как полагал, что он у себя в кухне, лег на престол,
поскольку решил, что он дома в постели, накрылся покровами со
священными надписями, а под голову положил евангелие и еще
другие священные книги, чтобы было повыше. Утром нашел его там
церковный сторож, а наш токарь, когда опомнился, добродушно
заявил ему, что с ним произошла ошибка. "Хорошая ошибка! --
говорит церковный сторож.-- Из-за такой ошибки нам придется
снова освящать костел". Потом предстал этот токарь перед
судебными врачами, и те ему доказали, что он был в полном
сознании и трезвый,-- дескать, если бы он был пьян, то не попал
бы ключом в замочную скважину. Потом этот токарь умер в
Панкраце... Приведу вам еще один пример, как полицейская
собака, овчарка знаменитого ротмистра Роттера, ошиблась в
Кладно. Ротмистр Роттер дрессировал собак и тренировал их на
бродягах до тех пор, пока все бродяги не стали обходить
Кладненский район стороной. Тогда Роттер приказал, чтобы
жандармы, хоть тресни, привели какого-нибудь подозрительного
человека. Вот привели к нему однажды довольно прилично одетого
человека, которого нашли в Ланских лесах. Он сидел там на пне.
Роттер тотчас приказал отрезать кусок полы от его пиджака и дал
этот кусок понюхать своим ищейкам. Потом того человека отвели
на кирпичный завод за городом и пустили по его следам этих
самых дрессированных собак, которые его нашли и привели назад.
Затем этому человеку велели залезть по лестнице на чердак,
прыгнуть через каменный забор, броситься в пруд, а собак
спустили за ним. Под конец выяснилось, что человек этот был
депутат-радикал, который поехал погулять в Ланские леса, когда
ему опротивело сидеть в парламенте. Вот поэтому-то я и говорю,
что всем людям свойственно ошибаться, будь то ученый или дурак
необразованный. И министры ошибаются.
Судебная медицинская комиссия, которая должна была
установить, может ли Швейк, имея в виду его психическое
состояние, нести ответственность за все те преступления, в
которых он обвиняется, состояла из трех необычайно серьезных
господ, причем взгляды одного совершенно расходились со
взглядами двух других. Здесь были представлены три разные школы
психиатров.
И если в случае со Швейком три противоположных научных
лагеря пришли к полному соглашению, то это следует объяснить
единственно тем огромным впечатлением, которое произвел Швейк
на всю комиссию, когда, войдя в зал, где должно было
происходить исследование его психического состояния, и заметив
на стене портрет австрийского императора, громко воскликнул:
"Господа, да здравствует государь император Франц-Иосиф
Первый!"
Дело было совершенно ясно. Благодаря сделанному Швейком,
по собственному почину, заявлению целый ряд вопросов отпал и
осталось только несколько важнейших. Ответы на них должны были
подтвердить первоначальное мнение о Швейке, составленное на
основе системы доктора психиатрии Кадлерсона, доктора Гевероха
и англичанина Вейкинга.
-- Радий тяжелее олова?
-- Я его, извиняюсь, не вешал,-- со своей милой улыбкой
ответил Швейк.
-- Вы верите в конец света?
-- Прежде я должен увидеть этот конец. Но, во всяком
случае, завтра его еще не будет,-- небрежно бросил Швейк.
-- А вы могли бы вычислить диаметр земного шара?
-- Извиняюсь, не смог бы,-- сказал Швейк.-- Однако мне
тоже хочется, господа, задать вам одну загадку,-- продолжал
он.-- Стоит четырехэтажный дом, в каждом этаже по восьми окон,
на крыше -- два слуховых окна и две трубы, в каждом этаже по
два квартиранта. А теперь скажите, господа, в каком году умерла
у швейцара бабушка?
Судебные врачи многозначительно переглянулись. Тем не
менее один из них задал еще такой вопрос:
-- Не знаете ли вы, какова наибольшая глубина в Тихом
океане?
-- Этого, извините, не знаю,-- послышался ответ,-- но
думаю, что там наверняка будет глубже, чем под Вышеградской
скалой на Влтаве.
-- Достаточно? -- лаконически спросил председатель
комиссии.
Но один из членов попросил разрешения задать еще один
вопрос:
-- Сколько будет, если умножить двенадцать тысяч восемьсот
девяносто семь на тринадцать тысяч восемьсот шестьдесят три?
-- Семьсот двадцать девять,-- не моргнув глазом, ответил
Швейк.
-- Я думаю, вполне достаточно,-- сказал председатель
комиссии. -- Можете отвести обвиняемого на прежнее место.
-- Благодарю вас, господа,-- вежливо сказал Швейк,-- с
меня тоже вполне достаточно.
После ухода Швейка коллегия трех пришла к единодушному
выводу: Швейк -- круглый дурак и идиот согласно всем законам
природы, открытым знаменитыми учеными психиатрами. В
заключении, переданном судебному следователю, между прочим
стояло:
"Нижеподписавшиеся судебные врачи сошлись в определении
полной психической отупелости и врожденного кретинизма
представшего перед вышеуказанной комиссией Швейка Йозефа,
кретинизм которого явствует из заявления "да здравствует
император Франц-Иосиф Первый", какового вполне достаточно,
чтобы определить психическое состояние Йозефа Швейка как явного
идиота. Исходя из этого нижеподписавшаяся комиссия предлагает:
1. Судебное следствие по делу Йозефа Швейка прекратить и
2. Направить Йозефа Швейка в психиатрическую клинику на
исследование с целью выяснения, в какой мере его психическое
состояние является опасным для окружающих".
В то время как состоялось это заключение, Швейк
рассказывал своим товарищам по тюрьме:
-- На Фердинанда наплевали, а со мной болтали о какой-то
несусветной чепухе. Под конец мы сказали друг другу, что
достаточно поговорили, и разошлись.
-- Никому я не верю,-- заметил скрюченный человечек, на
лугу которого случайно выкопали скелет.-- Кругом одно
жульничество.
-- Без жульничества тоже нельзя,-- возразил Швейк,
укладываясь на соломенный матрац.-- Если бы все люди заботились
только о благополучии других, то еще скорее передрались бы
между собой.
Глава IV. ШВЕЙКА ВЫГОНЯЮТ ИЗ СУМАСШЕДШЕГО ДОМА
Описывая впоследствии свое пребывание в сумасшедшем доме,
Швейк отзывался об этом учреждении с необычайной похвалой.
-- По правде сказать, я не знаю, почему эти сумасшедшие
сердятся, что их там держат. Там разрешается ползать нагишом по
полу, выть шакалом, беситься и кусаться. Если бы кто-нибудь
проделал то же самое на улице, так прохожие диву бы дались. Но
там это -- самая обычная вещь. Там такая свобода, которая и
социалистам не снилась. Там можно выдавать себя и за бога, и за
божью матерь, и за папу римского, и за английского короля, и за
государя императора, и за святого Вацлава. (Впрочем, тот все
время был связан и лежал нагишом в одиночке.) Еще был там
такой, который все кричал, что он архиепископ. Этот ничего не
делал, только жрал, да еще, с вашего позволения, делал то, что
рифмуется со словом жрал. Впрочем, там никто этого не стыдится.
А один даже выдавал себя за святых Кирилла и Мефодия, чтобы
получать двойную порцию. А еще там сидел беременный господин,
этот всех приглашал на крестины. Много было там шахматистов,
политиков, рыболовов, скаутов, коллекционеров почтовых марок,
фотографов-любителей. Один попал туда из-за каких-то старых
горшков, которые он называл урнами. Другого все время держали
связанным в смирительной рубашке, чтобы он не мог вычислить,
когда наступит конец света. Познакомился я там с несколькими
профессорами. Один из них все время ходил за мной по пятам и
разъяснял, что прародина цыган была в Крконошах, а другой
доказывал, что внутри земного шара имеется другой шар,
значительно больше наружного. В сумасшедшем доме каждый мог
говорить все, что взбредет ему в голову, словно в парламенте.
Как-то принялись там рассказывать сказки, да подрались, когда с
какой-то принцессой дело кончилось скверно. Самым буйным был
господин, выдававший себя за шестнадцатый том Научного
энциклопедического словаря Отто и просивший каждого, чтобы его
раскрыли и нашли слово "переплетное шило",-- иначе он погиб.
Успокоился он только после того, как на него надели
смирительную рубашку. Тогда он начал хвалиться, что попал в
переплет, и просить, чтобы ему сделали модный обрез. Вообще
жилось там как в раю. Можете себе кричать, реветь, петь,
плакать, блеять, визжать, прыгать, молиться, кувыркаться,
ходить на четвереньках, скакать на одной ноге, бегать кругом,
танцевать, мчаться галопом, по целым дням сидеть на корточках
или лезть на стену, и никто к вам не подойдет и не скажет:
"Послушайте, этого делать нельзя, это неприлично, стыдно, ведь
вы культурный человек". Но, по правде сказать, там были только
тихие помешанные. Например, сидел там один ученый изобретатель,
который все время ковырял в носу и лишь раз в день произносил:
"Я только что открыл электричество". Повторяю, очень хорошо там
было, и те несколько дней, что я провел в сумасшедшем доме,
были лучшими днями моей жизни.
И правда, даже самый прием, который оказали Швейку в
сумасшедшем доме, когда его привезли на испытание из областного
уголовного суда, превзошел все его ожидания. Прежде всего
Швейка раздели донага, потом дали ему халат и повели купаться,
дружески подхватив под мышки, причем один из санитаров
развлекал его еврейским анекдотом. В купальной его погрузили в
ванну с теплой водой, затем вытащили оттуда и поставили под
холодный душ. Это проделали с ним трижды, потом осведомились,
как ему нравится. Швейк ответил, что это даже лучше, чем в
банях у Карлова моста, и что он страшно любит купаться. "Если
вы еще острижете мне ногти и волосы, то я буду совершенно
счастлив",-- прибавил он, мило улыбаясь.
Его желание было исполнено. Затем Швейка основательно
растерли губкой, завернули в простыню и отнесли в первое
отделение в постель. Там его уложили, прикрыли одеялом и
попросили заснуть.
Швейк еще и теперь с любовью вспоминает это время:
-- Представьте себе, меня несли, несли до самой постели. В
тот момент я испытал неземное блаженство.
На постели Швейк заснул безмятежным сном. Потом его
разбудили и предложили кружку молока и булочку. Булочка была
уже разрезана на маленькие кусочки, и в то время как один
санитар держал Швейка за обе руки, другой обмакивал кусочки
булочки в молоко и кормил его, вроде того как кормят клецками
гусей.
Потом Швейка взяли под мышки и отвели в отхожее место, где
его попросили удовлетворить большую и малую физиологические
потребности.
Об этой чудесной минуте Швейк рассказывает с упоением. Мы
не смеем повторить его рассказ о том, что с ним делали потом.
Приведем только одну фразу: "Один из них при этом держал меня
на руках",-- вспоминал Швейк.
Затем его привели назад, уложили в постель и опять
попросили уснуть. Через некоторое время его разбудили и отвели
в кабинет для освидетельствования, где Швейк, стоя совершенно
голый перед двумя врачами, вспомнил славное время рекрутчины, и
с его уст невольно сорвалось:
-- Tauglich! /Годен! (нем.)/
-- Что вы говорите? -- спросил один из докторов.--
Сделайте пять шагов вперед и пять назад.
Швейк сделал десять.
-- Ведь я же вам сказал,-- заметил доктор,-- сделать пять.
-- Мне лишней пары шагов не жалко.
После этого доктора потребовали от Швейка, чтобы он сел на
стул; один из них несколько раз стукнул пациента по коленке,
затем сказал другому, что рефлексы вполне нормальны, на что тот
покачал головой и сам принялся стучать Швейка по коленке, в то
время как первый открывал Швейку веки и рассматривал его
зрачки. Потом они отошли к столу и перебросились несколькими
латинскими фразами.
-- Послушайте, вы умеете петь? -- спросил у Швейка один из
докторов. -- Не могли бы вы спеть нам какую-нибудь песню?
-- Сделайте одолжение,-- ответил Швейк.-- Хотя у меня нет
ни голоса, ни музыкального слуха, но для вас я попробую спеть,
коли вам вздумалось развлечься.
И Швейк хватил:
Что, монашек молодой,
Головушку клонишь,
Две горячие слезы
Ты на землю ронишь?
-- Дальше не знаю,-- прервал Швейк. -- Если желаете, спою
вам:
Ох, болит мое сердечко,
Ох, тоска запала в грудь.
Выйду, сяду на крылечко
На дороженьку взглянуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16