А мой - за ним. А это о чем-то говорит. Меня взяли на мушку. И наступит момент, когда меня потихоньку уберут.
- Ну, приятель, до свидания. Поправляйся! Эти таблетки чудодейственны.
- Да, да, - соглашаюсь я.
Я так долго готовился к смерти Елены, что почти не поверил. Елена встретила ее спокойно. Отвернувшись к стене и закусив губу, она не произнесла ни слова. И ни разу не вскрикнула от боли. Я знал, что это конец - доктор предупредил меня. И она знала, но не пожелала говорить. Я просил ее, заклинал, плакал, обещал сделать все, чего она ни пожелает, ненавидел ее и в то же время любил. Она не дрогнула. Смерть приняла как друга, как избавление, как жизнь. Но глаза ее остались открытыми, я склонился над ней и увидел в ее мертвых зеницах собственное отражение. Я закрыл ладонью ее глаза.
Я перерыл ее платья, письма, книги, надеясь найти хоть малейший след детей. Ничего. Что она с ними тогда сделала убила, спрятала? Я начал сомневаться в реальности их существования. Может, они всего лишь плод моего воображения? Но что тогда означает молчание Елены, продолжавшееся до самой смерти, ее лицо, ее отказ простить меня?
Я не нашел ни строчки после той фатальной даты. Словно жизнь ее остановилась точно в этот день. И больше ничего. Сложив вещи около покойной, я полил их бензином и чиркнул спичкой. Прошлое вспыхнуло, пламя лизнуло холодные руки Елены, озарило лицо; тело скорчилось, Елена почти села на кровати. Я закричал. Запер дверь на ключ, зашвырнул его между цветочными грядками в саду и медленно побрел по затихшей улице. Конец.
Ничего больше не связывает меня с миром наверху. Меня поглощают бескрайние коридоры, ослепляя своим блеском, и я теряюсь в магнитном поле ненависти. Хочется кричать от ужаса. Словно в кошмарном сне, окружают меня одинаковые лица. На их фоне выделяется лицо Хензега, склоненное над шахматной доской, слово «мат», брошенное им Андришу, который медленно выпрямляется и удаляется в свой кабинет. Неужели пришла очередь двенадцатого психиатра?
- Вы вернулись, доктор Зибель?
Удивление, прозвучавшее в голосе Хензега, раскрывает мне глаза. Он не ждал меня. Здесь никто меня не ждал. Никто?
Я иду в женское отделение. Только Она может меня утешить. Попробую и это. Человеку свойственно заблуждаться. Даже когда нет никакой надежды, он верит в то, во что хочется верить. Она красивая. Когда-то я сам был в жюри конкурса красоты и выбирал «мисс Европу». А потом долго ждал кусочка кожи, необходимого для создания десяти красавиц. Как бы она реагировала, если бы знала? Как Старик? Как Елена?
Я сворачиваю в самый дальний коридор. Одинокие комнаты, одинокие двери. Печаль и молодость. Столько красоты и столько молодости, запертые вдали от людей. Живи эти девушки в городе, в них влюблялись бы, страдали из-за них, ждали бы их вечерами и годами. Но они навечно заперты здесь, и нет никакой надежды на спасение. Иногда мне хочется отпереть тайную дверь, вытолкать всех наружу, снова запереть дверь и, задыхаясь от счастья, привалиться к ней.
Я вхожу. Девушка прильнула к стеклу, смущенно поворачивается и смотрит на меня.
- Что-нибудь случилось, господин Зибель?
«Да, случилось, - хочется мне сказать, но почему-то не могу, а девушка продолжает на меня смотреть. - Моя жена умерла»
Молча дотрагиваюсь до нее, и она сразу понимает, я заключаю ее в объятия, кладу голову на плечо, упругое и покатое, и по-матерински теплое, чувствую вкус собственных слез. Я никогда не плакал, и сейчас долго сдерживаемые слезы свободно льются. Что с тобой происходит, Зибель?
Я погружаю пальцы в волосы девушки, они податливые и теплые, как вода на солнце, стараюсь улыбнуться. Мне это удается. Вот сейчас я посмотрю ей в глаза, зеленые и глубокие, как вода в колодце, в которой отражаются склонившиеся деревья. И отражаются звезды. У кого я видел такие прекрасные зеленые глаза?
Ах, да, у заключенной. Прошло столько лет, а ты ее не забыл. Она любила тебя. А что ты с ней сделал? Сломал ее, проделал над ней самый страшный опыт, первый, ведь она могла и умереть, и ты это знал, негодяй, но и это тебя не остановило. Девушка должна была родить твоего ребенка, и она родила его, но не своего, а ребенка Елены, а ты отнял его и во второй раз. А потом… Потом ребенок исчез… Ты помнишь, как доверчиво она отдала тебе ребенка, ведь ты был его отцом? А потом ты вернулся вне себя от злости и не мог посмотреть ей в глаза, ты ни на минуту не задумался о том, какую боль ты ей причинил, и только ненавидел ее - человек всегда ненавидит тех, кому он причиняет непоправимое зло. Приказал ее убить. Не хочется вспоминать, не так ли? Никогда не хочешь вспоминать. Хочешь забыть, но не можешь. Даже теперь.
Руки утопают в волосах девушки, которую тоже ты создал, глаза тонут в ее глазах, а ведь ты любил только одну женщину, но именно она наказала тебя своим вечным презрением. И умерла, не простив. И унесла с собой твою душу.
17
Я прихожу к ней каждый день. Не могу не приходить. Я ужасно одинок. Доктор Андриш начал меня избегать. Это кое о чем говорит. Раньше двери его кабинета всегда были для меня открыты. И Хензег все время занят. Он уже ни о чем меня не спрашивает. И не требует никаких докладов. Пока я отсутствовал, он все взял в свои руки. И понял, что может обойтись без меня. А это конец. Но в секторе А случилась авария, потому что Хензег не учел самого важного - времени. Он не предполагал, что это приведет к аварии. А потом, поставленный перед фактом, ликвидировал пятерых клонингов. Конечно, у него не было другого выхода. Но вынес ли он урок из своей ошибки? И будет ли это последней аварией? Крамер торопит, а Хензег выслуживается перед Крамером.
Я уже вне игры.
Клонинги тоже стали мрачными и молчаливыми, все время переглядываются и перешептываются, почему-то их разговоры не удается записать. Неужели они обнаружили прослушивающие устройства? Их молчание пугает. Да и работа в лабораториях вдруг странно ухудшилась.
Случайно? Вряд ли…
Тот, который проник ко мне в кабинет, вероятно, жив. Он не только против меня, он - против всех нас.
Не буду предупреждать Хензега. Пусть сам ломает голову.
И Папанелли не буду предупреждать. Хотя для меня такой ход был бы чем-то вроде… рокировки.
Вдруг сознание мое проясняется. Почему мы здесь? Нужно бежать, прежде чем явится Хензег прежде чем явится доктор Андриш, прежде чем меня засечет Папанелли. Но как сюда без разрешения пустили Елену? Они будут нас преследовать, захотят убить. Мы должны бежать, как можно скорее бежать, как можно дальше, нужно скрыться среди обычных людей.
- Бежим! - я тяну Елену за руку. - Скорее!
Она испуганно смотрит на меня, но ведь она всегда так смотрит, я тащу ее за руку, и она подчиняется моей руке, делает несколько медленных и нерешительных шагов, но потом, подчинившись моей воле, бежит, и мы уже в одном из тех бескрайних коридоров, которые надо знать как пять пальцев, чтобы добраться до нужной двери. Мы бежим, задыхаясь, Елена все больше отстает, я умоляю ее, она делает несколько шагов и снова останавливается, еще чуть-чуть, умоляю я, совсем немного. Перед нами заветная дверь. Ночь, прекрасная звездная ночь. Лодка слегка покачивается на воде. Деревья склонили свои ветви, вода в реке темная, с медными отблесками. Я не тороплюсь повернуть голову. Я боюсь. Еще мгновение - и я прыгну в лодку. Резко оборачиваюсь.
- Елена!
Ее нет. Рядом со мной, оцепеневшая от ужаса, стоит одна из наших девушек. Из комнаты номер пять. Девушка в ужасе смотрит на меня. Но почему?
- Если хочешь, прыгай в лодку, по реке ты доберешься до людей. Иди!
- Я никуда не пойду без Альтаира.
Альтаир… Альтаир… Кто это?
- Я придумала его, - говорит она и отступает назад.
- Глупая, надо торопиться… Иди! Это единственный шанс. Ты ведь молодая, спасайся!
- Я остаюсь здесь, - шепчет девушка и приближается к двери. - Остаюсь.
- Хорошо, - говорю я и возвращаюсь, готовый на все. Дверь захлопывается за нами, этот звук подобен звуку гильотины. Девушка хватает меня за руку и тянет обратно. Куда?
Мы возвращаемся.
- Иди! - говорю я девушке. - Нас не должны видеть вместе.
Я прислоняюсь к стене. Ее шаги удаляются. Я смотрю ей вслед - она уже исчезла. И как раз вовремя.
Из глубины другого коридора внезапно появляется Хензег. Он приближается, растет, словно мрачная тень.
18
Хензег серьезно озабочен моим здоровьем, привел с собой доктора Андриша. Неужели они пришли к какому-то соглашению? Они спокойно, положив ногу на ногу, расселись у меня в кабинете, медленно курят и внимательно и легко со всех сторон забрасывают меня вопросами. Пытаются выбить почву из-под ног. Они уверены, что выиграют, ведь в последнее время столько свалилось на мою голову. И они не торопятся. Но им невдомек, что первыми устанут они, не важно, что их двое. И я не один, но я еще не сошел с ума, чтобы рассказывать им об этом: ведь и у меня есть поддержка. В углу, рядом с Хензегом, сидит Старик. В первый раз он пришел ко мне в белом халате и темных роговых очках, на которые спадают серебристые пряди волос. Он дружески мне подмигивает, не бойся, я с тобой, как когда-то в трудные и прекрасные годы. И Елена здесь, сидит справа от хитрого Андриша, смотрит на меня и улыбается. Я всегда была с тобой, говорят ее глаза, всегда хотела тебя спасти, от тебя самого. У нее на коленях сидят наши дети, близнецы, рожденные ею, а в ногах - другие, тоже наши, если они живы, то давно уже не дети. Но я вижу их маленькими, совсем маленькими, они на полу, а другие, которых родила Елена, у нее на коленях. Хензег и Андриш уходят, им надоело мое молчание, но вместе с ними уходят и Елена, и дети, и Старик.
- Останьтесь!
Они уходят. Я снова останусь один, а это ужасно. Я прикусываю себе язык, чтобы не закричать и не остановить их. Медленно идут они, живые и мертвые. Закрывают за собой дверь.
Я один.
19
Я был наверху, везде уже был. Снова дошел до той двери и вернулся обратно. Мне все время казалось, что кто-то идет за мной. Но никого не было. Впервые я был совсем один. Действительно один. И было очень тихо. Клонингов перевели на строжайший режим. Многое изменилось с тех пор, как прибыл Папанелли. Странно, меня перестали вызывать на совещания. Впрочем, ничего странного. Меня держат в полной изоляции. Не доверяют после случая с тем клонингом. Хензег прямо мне заявил, что я должен был его прикончить. А раз не сумел этого сделать, сам виноват.
С дрожью вхожу в свой кабинет. Здесь опять кто-то сидит. Все тот же клонинг. Не то что бы я мог отличить его от остальных, этого никто не может, но что-то подсказывает мне, что это тот самый. Мы здороваемся как старые знакомые. А мы и впрямь старые знакомые.
- Кто ты? Не тот ли…
- Да, это я. Не очень красиво с вашей стороны было выдавать меня. А что вы сделали с тем, на которого указал доктор Андриш?
Я рассказываю ему. Он, наверное, и сам догадался.
- Я никогда не буду вам благодарен за то, что вы меня создали таким способом.
Знаю, что не будет мне благодарен. А мне и не нужна его благодарность. Я никогда не ждал благодарности, ни от него, ни от других! Но почему-то мне становится страшно грустно, невыносимо грустно, и я чувствую, как в глазах скапливается влага.
Я пренебрегал своей любовью, пренебрегал сном, здоровьем, отдал им всю свою жизнь, столько вложил в их воспитание! Я чувствую, что начинаю кричать или думать вслух, но клонинг только презрительно смотрит на меня, а я грустно кричу о величии нашей нации. Он вспоминает об аварии в секторе А, неужели и это ему известно? Утверждает, что я ему рассказал. Он уже слишком много знает. Я задыхаюсь, кровь ударяет в голову, которая вот-вот лопнет, я делаю шаг вперед, хочу его ударить, но под рукой ничего нет, мне хочется его задушить. На этот раз он должен умереть!
- Наглый, грязный клонинг… Хорошо, что другие не…
Что я сделал потом? Ничего не помню…
20
Хензег обеспокоен. Он видел, кто вышел из моей комнаты, выследил его и приказал ликвидировать. Ночью. Чистая работа. Без шума и без свидетелей! Без воображения. Хензег всегда продумывает все дела до конца. И все-таки он обеспокоен. Приходит ко мне и долго расспрашивает о разговоре с клонингом. Я ничего не скрываю. Не скрываю и того факта, что клонинг, которого мы считали мертвым, до сих пор, жив. И того, что я никогда не верил в его смерть.
- Дорогой мой Зибель, - говорит Хензег и испытующе смотрит на меня. - У тебя есть только два пути. Подумай!
Он улыбается и уходит. Улыбка не предвещает ничего хорошего. Я остаюсь один. Два пути, сказал Хензег, что он имеет в виду? Один путь - смерть. А второй? Тоже смерть. Что выбрать. Разве это выбор? Покончить с собой или быть убитым - существует ли какая-нибудь разница? Видимо, существует.
А позже ко мне приходит Андриш. Мы разговариваем как старые друзья. Вспоминаем добрые старые времена. Смеемся, но Андриш нервничает. Бедняга! Здорово его обработал Хензег, выглядит мягким, как глина.
- Мы с тобой всегда делили трудности и опасности, - Андриш выпрямляется. - Ты был мне настоящим другом. Позволь оказать тебе услугу.
Он оставляет у меня на столе маленький пузырек с зеленой жидкостью. Мы оба стараемся не смотреть на него.
- Спасибо тебе, дружище, - роняю я.
- Хочешь, сыграем в шахматы? У тебя еще есть время.
И смотрит на стенные часы. Сколько у меня еще времени?
- Около трех часов, - говорит Андриш в ответ на мой немой вопрос. - Но лучше тебе поторопиться…
Он оставляет меня одного. Он никогда не проигрывал.
21
Срок, установленный генералом Крамером, еще не истек.
- Они давно тебе не верят, - говорит Елена со стены. - Вспомни, с каких пор тебя не приглашают на совещания!
Я вспоминаю.
- Настал твой час, - злобно шепчет Старик. - Как ты думаешь, зачем прислали Папанелли?
Я прекрасно знаю, зачем его прислали, никогда не заблуждался на этот счет. Никого ни о чем не стану просить. Старик уселся в угол и смотрит на меня в упор, мстительно сверкая глазами. И в голосе, старческом и тонком, звучат мстительные нотки.
- Пришел твой час. Это каждого ожидает. Покажи нам теперь, как нужно встречать смерть. А мы посмотрим. Видишь, скольких я с собой привел? Помнишь их? Знаешь их?
Комната полна людей, и все они мертвы и потому не могут быть здесь, и все-таки они здесь, и, если я подниму глаза, я их увижу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11