Выскользнул один его орган, потом второй... Мешочек закрылся.
Но у него уже не было сил пошевелиться. Керрик не знал, что делать.
А Надаске' знал. Смерть от шипа слишком легка. И хоть они уже ничего не почувствуют, самец не мог не излить свою ненависть. Повалившись сверху на одну из них, он впился в ее горло зубами и разорвал его. Потом сделал то же самое с другой. Хлынула кровь. Шатаясь, Надаске' бросился в озеро и стал умываться в чистой воде.
Когда он вернулся, Имехеи уже сидел, обессилевший, молчаливый. Надаске' сел рядом и крепко прижался к другу.
Произошло что-то ужасное.

Глава вторая

Efenenot okolsetanke'nin
anatire'ne' efeneleiaa teseset.

Жизнь наша – между большими
Пальцами Эфенелейаа. Духа Жизни .
Первый принцип Угуненапсы

Хорошая нога. Прекрасная нога. Новая нога, – медленно говорила Амбаласи. По ее ладоням пробегали разноцветные волны, складываясь в простые слова сорогетсо.
Перед ней в густой траве лежала Ичикчи.
Она дрожала, широко открыв глаза в страхе перед неизвестным. Взглянув на свою ногу, она сразу отвернулась. Нелепая розовая кожа была так не похожа на ту, зеленую, что покрывала все ее тело. Это очень беспокоило Ичикчи. Чтобы ее утешить, Амбаласи легко коснулась ее лодыжки, но больная затряслась еще сильнее.
– Простые создания, – проговорила Амбаласи, жестом подзывая к себе помощницу Сетессеи. – Столь же простые, как и их речь. Дай ей чего-нибудь поесть, это всегда успокаивает. Отлично, видишь – ест и выказывает удовольствие. Идем. Следуй за мной.
В том, что посещения Амбаласи сделались привычными для сорогетсо, было больше умысла, чем случайности. С терпением истинной ученой она не торопила события. Дикие создания всегда держались застенчиво в обществе рослых иилане', и она следила за собой, контролируя речь и движения. Энге преуспела в изучении языка сорогетсо и научила ему Амбаласи, чей словарный запас и непринужденность в общении уже превосходили Энге – ведь той приходилось столько времени уделять городу. И теперь при любых недомоганиях и ранах сорогетсо обращались за помощью к Амбаласи. Она приходила и спрашивала лишь о симптомах... ну, может быть, еще о каких-нибудь мелочах, имевших отношение к делу. Познания ее росли.
– Они же совершенно ничего не знают. Сетессеи, смотри и удивляйся. Перед тобой твои собственные предки, такие, какими они были, когда лопнуло яйцо времен. Защищаясь, они бросают ядовитых пауков, – а у нас были раки и крабы. А вот смотри, как они увязали траву. Из этих снопов можно сделать великолепные укрытия для сорогетсо – впрочем, и для насекомых тоже. Из них сооружают небольшие навесы, под которыми сорогетсо укрываются от дождя. Мы так привыкли к нашим спальням, что совсем позабыли, как жили предки.
– Предпочитаю городские удобства, не люблю спать па сырой земле.
– Конечно. Но пока забудь об удобствах, думай как ученая. Наблюдай, размышляй и учись. Водяных плодов у них нет, поэтому им приходится использовать предметы: воду из реки они носят в сушеных тыквах. В прошлый раз я была здесь одна и обнаружила нечто еще более важное...
– Усиленные извинения за отсутствие – важные работы с грибками, необходимыми для заражения растений.
– Не извиняйся – ведь я сама отдала это распоряжение. Теперь здесь...
– Назад, назад, не ходить сюда! – крикнул Еассасиви, выпрыгнув из укрытия в кустах; ладони его ярко алели.
Сетессеи остановилась и попятилась. Амбаласи тоже остановилась, но не испугалась.
– Ты Еассасиви. А я Амбаласи. Поговорим?
– Назад!
– Почему? В чем дело? Еассасиви сильный самец и не боится слабых самок.
Сделав отрицательный жест, Еассасиви с опаской взглянул на Амбаласи. На его физиономии еще читалось недоверие, но ладони заметно побледнели.
– Вот вкусная еда. – Амбаласи поманила к себе Сетессеи с контейнером. Ешь. У Амбаласи много еды. Ты думаешь, я хочу отобрать еду у тебя?
Поколебавшись, Еассасиви принял дар и, бормоча что-то под нос, принялся жевать мясо угря, не сводя глаз с незнакомцев. Когда Амбаласи повернулась и шагнула в сторону, лицо его выразило облегчение. Она потянулась к оранжевому плоду, свисавшему с ветки дерева, возле которого стоял Еассасиви. Ему это не понравилось, но возражать он не стал.
Отойдя подальше, Амбаласи остановилась и протянула плод помощнице.
– Ты знаешь, что это такое?
Сетессеи посмотрела на него, потом разломила и откусила кусочек. Сплюнув, она зажестикулировала: такой же, как тот, который ты давала мне для исследования.
– Да. И что ты обнаружила?
– Глюкозу, сахарозу...
– Конечно же, – перебила ее Амбаласи. – Что еще может обнаружиться в плодах. Но ведь ты нашла и кое-что неожиданное?
– Простой энзим, очень близкий к коллагеназе.
– Хорошо. И какие же выводы следуют отсюда?
– Никаких. Я просто сделала анализ.
– Спишь при ясном солнце, мозг усох до размеров орешка! Неужели кроме меня никто в мире не умеет думать? А если я скажу тебе, что под деревом заметила яму с мясом – свежая туша аллигатора, – что ты на это скажешь?
Сетессеи охнула и остановилась.
– Но, великая Амбаласи, это же просто невероятное открытие. Энзим размягчает соединительные ткани мяса, грубая плоть становится съедобной. Так же, как у нас в чанах с энзимами. Неужели мы видим...
– Именно. Первый шаг от грубых манипуляций с предметами, начало контроля над химическими и биологическими процессами. Первый шаг на пути, который приведет их к вершинам знания иилане'. Теперь ты должна понять, почему я приказала, чтобы сорогетсо не пускали в город, чтобы они пребывали в своем естественном состоянии.
– Понимание достигнуто – великое одобрение.
Твои исследования невероятно расширяют знания.
– Конечно. По крайней мере ты представляешь значимость моих великих трудов. – С этими словами Амбаласи, удобно усевшись на хвост, с кряхтением выпрямилась. – Старость тела и вечная сырость портят все удовольствие от интеллектуальной жизни.
Сердито нахмурившись, она поманила к себе Сетессеи. И, бормоча под нос, принялась рыться в сумке, которую та подала. Понимая, что ищет старая ученая, Сетессеи пришла ей на помощь и достала небольшую корзиночку.
– Болеутолитель, – сказала она.
Амбаласи раздраженно выхватила корзиночку из рук помощницы – неужели потребности ее тела столь очевидны всем? – и достала из нее за хвост крошечную змейку. Потом взяла извивающееся существо за голову и его острым единственным зубом проткнула кожу над веной. Модифицированный токсин немедленно принес облегчение. Вновь усевшись на хвост, она вздохнула.
– Амбаласи не ела целый день, – произнесла Сетессеи. отправив змейку обратно в корзинку, и запустила руку в контейнер. – Вот консервированный угорь, такой же прохладный, как в чане.
Глядевшая куда-то вдаль Амбаласи опустила один глаз и посмотрела на кусок консервированного мяса.
Действительно, сегодня она еще не ела.
Она медленно прожевала один кусок и потянулась за вторым.
– Как растет город? – невнятно пробормотала она с набитым ртом.
Но верная Сетессеи прекрасно понимала старую ученую.
– Необходимо удобрение для внутренних рощ водяных плодов. Все остальное растет прекрасно.
– Ну, а жительницы города тоже прекрасно растут?
Сетессеи шевельнулась, давая понять, что уловила двусмысленность, и, закрыв контейнер, выпрямилась.
– Служить Амбаласи – удовольствие-рост познаний. Видеть, как подрастает город, работать с новым видом иилане' – радость, превосходящая все труды.
Но жить среди Дочерей Жизни – труд, не приносящий никакого удовольствия.
– Точное наблюдение. Еще угря. Значит, тебя не привлекают все эти умствования и ты не испытываешь желания стать одной из Дочерей?
– Служа тебе, я радуюсь и становлюсь сильнее; я не хочу ничего, кроме этого.
– Ну, а если эйстаа прикажет тебе умереть – ты умрешь?
– Какая эйстаа? Мы жили в стольких городах.
Служба тебе и есть мой город, значит ты – моя эйстаа.
– Если так – живи, я никому не желаю смерти.
Но вот эти Дочери... Иногда так и хочется... Впрочем, развиваю предыдущее утверждение. Роща нуждается в удобрении, – последовал знак неполноты действия, – а Дочери?
– Амбаласи знает все, видит сквозь камень. Дважды просили помощи, дважды отказывались.
– Третьего раза не будет. – Амбаласи сделала решительный жест, потом потянулась, и у нее в спине что-то хрустнуло. – Расхлябанность растет, работа уменьшается.
Они возвращались по лесной тропинке, зная, что сорогетсо следят за ними. Впереди на тропе промелькнула какая-то фигура, и, когда иилане' добрались до плавучего дерева, оно уже лежало поперек протоки.
Это сделала Ичикчи. Когда Амбаласи в знак одобрения обратила к ней зелено-красную ладонь, она, потупившись, отвернулась,
– Благодарит, – проговорила Амбаласи, – трудом платит за лечение. Простые-то они простые, но кое в чем и не очень. Нужно внимательнее к ним приглядеться.
Она первой перебралась по плавучему дереву на другой берег.
– Уфя, – приказала Амбаласи, протягивая руку. – Сетессеи, тебе не хочется узнать, почему мы перебираемся на остров по дереву вместо того, чтобы вброд перейти это мелководье?
– Такие вещи меня не интересуют.
– Меня же интересует все, потому-то я и понимаю все. Обратившись к возможностям своего могучего разума, я разрешила и эту маленькую загадку.
Амбаласи бросила в протоку кусочек мяса, и вода вокруг него словно вскипела.
– Видишь, сколько мелких хищных рыб. Живой барьер. Воистину новый континент полон чудес. Пойду на амбесид погреться на солнышке. Пришли ко мне Энге.
Сетессеи с контейнером шагала впереди, голова ее раскачивалась при ходьбе. Амбаласи заметила, что гребень помощницы уже посерел и начал лохматиться по краям. Так рано? Она еще помнила юную фарги, стремившуюся стать иилане'; слушавшую, запоминавшую и наконец ставшую бесценной помощницей. Годы и годы терпеливо трудясь, она, Амбаласи, открывала секреты мира. Чтобы окончить жизнь здесь, в своем еще новом городе, среди его вздорных обитательниц? Быть может, пора отправляться в путь? Уж во всяком случае следует записать все, что было открыто здесь. Еще не рожденные иилане' науки будут благоговейно вздыхать, признавая ее великие открытия. А современницы почернеют лицом и умрут от зависти. Приятно об этом думать.
Амбаласи удобно уселась, прислонившись к теплому корню дерева, жаркое солнце грело бока. Закрыв глаза и приоткрыв рот, она всем телом впитывала тепло, успокаивавшее боль в натруженных мышцах. Поиск новых познаний процесс приятный и долгий, но все-таки утомительный. Ее размышления прервали звуки привлечения внимания к присутствию. Амбаласи открыла один глаз.
– Это ты, Энге?
– Мне сказали, что ты хочешь меня видеть.
– Я недовольна. Твои Дочери Уклонения с каждым днем все более и более уклоняются от работы. Тебе это известно?
– Да. Это моя вина. Я просто не способна найти решение этой задачи. Я стараюсь, но, к моему отчаянию, не могу изыскать необходимого в принципах Угуненапсы. Я знаю, что выход где-то здесь, прямо перед моими глазами, но не могу его увидеть.
– Путаешь теорию с действительностью. Последняя существует, а вот первая... неизвестно.
– Но не для нас, великая Амбаласи, – кому как не тебе знать об этом. В глазах Энге засветился огонек, и, усевшись на хвост, она приступила к проповеди.
Амбаласи коротко вздохнула. – Истинность слов Угуненапсы не может быть оспорена. Когда эйстаа приказывает любой иилане' умереть – она умирает. А мы живем.
– Это легко объяснить. Я закончила исследования.
Ты остаешься жить, потому что не срабатывает гипоталамус. И только.
– Отсутствие-знаний, желание-наставлений.
– Было бы хорошо, если бы эти твои Дочери Разброда тоже попросили наставлений. Слушай и запоминай. Так же, как из яйца мы переходим в океан, а из фарги становимся иилане', наш вид меняется от древней формы к современной. Форма наших зубов свидетельствует о том, что прежде иилане' питались моллюсками.
Прежде чем мы создали свои города, добились изобилия пищи и безопасности, для выживания вида была необходима хибернация.
– Стыд-унижение, признание в еще большем невежестве. Мы ее ели, эту самую хибернацию?
Амбаласи сердито стукнула зубами.
– Больше внимания моим словам. Хибернация – это оцепенение тела, промежуточное состояние между сном и смертью, когда все жизненные функции существенно замедлены. Она представляет собой гормональную реакцию, вызываемую пролактином. В обычном состоянии он регулирует обмен веществ и сексуальное поведение. Но слишком большое количество пролактина перегружает гипоталамус и вызывает несбалансированное физиологическое состояние, заканчивающееся смертью.
– Выживание... и смерть?
– Да, смерть личности позволяет выжить всей группе. Некая форма гена альтруизма, невыгодная для личности, но весьма полезная для вида. Пока правит эйстаа, в обществе существует социальный порядок. Ошибающиеся умирают по приказанию. На деле они сами себя убивают. Они верят, что умрут, – вот и умирают.
Ужас перед неизбежной смертью высвобождает пролактин. И личность сама себя убивает.
– Мудрая Амбаласи, неужели ты утверждаешь, что великие идеи Угуненапсы основаны лишь на способности управлять физиологической реакцией? ужаснулась Энге.
– Вот ты сама все и сказала, – с удовлетворением отозвалась Амбаласи.
Эчге долго молчала, оцепенев в глубоком раздумье.
Наконец она шевельнулась, жестом выразив понимание и одобрение.
– Амбаласи, мудрость твоя бесконечна. Ты предлагаешь мне физическую истину, которая заставляет меня сомневаться, заставляет меня вновь обратиться к основам всех известных мне истин, чтобы я обрела ответ, подтверждающий их справедливость. Ответ есть, он существует и нуждается лишь в истолковании. Вся мудрость Уг/ненапсы отражена в ее восьми принципах...
– Пощади мою старость – не угрожай всеми сразу.
– Это не угроза, это откровение. Но один из них объемлет все остальные. Он первый и самый важный.
Он и был самым большим откровением Угуненапсы, которое и породило все остальные.
1 2 3 4 5 6 7