В квартире Протасовых были точно такие же сервиз и ковёр.
– Там кабинет. – Уловив его взгляд, девчонка кивнула на дверь в соседнюю комнату. – Чай будешь? Мама просила занять гостя.
– Нет, спасибо. – Неожиданно смутился Макс, хотя был вовсе не из робкого десятка. Он позабыл, что у немки есть дочка. Точно, бегала по школе какая-то щекастая пигалица. Имени, конечно, он не помнил и решил, что, наверно, стоит познакомиться. А то как-то невежливо получается.
– Кстати, меня Максим зовут. А тебя? – улыбнувшись, спросил он.
– Кстати, Евгения. – Чинно произнесла девчонка.
– Прямо так? – Рассмеялся Максим.
– Да, так. – Важно подтвердила малявка.
– А просто Женька не сойдёт? – Максим критически посмотрел на хозяйку.
– Нет, не сойдёт. – Тоном, не терпящим возражения, заявила девчонка и защёлкала переключателем программ телевизора, потеряв к гостю всякий интерес.
– Одну фигню крутят. – сказала она не то Максиму, не то в окружающий воздух.
Зазвонил телефон. Евгения сняла трубку и стала болтать с какой-то Машкой, почёсывая босой левой ногой правую под коленкой. Ножки у неё были очень даже ничего, отметил про себя Максим, длинные, тонкие. Вырастет, оформится, станет аппетитной девочкой.
– Да, я скоро выйду. – сообщала она в трубку, – Как только мама придёт. Нет, прямо сейчас не могу. К маме ученик приехал, а она задержалась. Кто симпатичный? Ученик? Какой ученик? Ах, этот… – Она обернулась, смерила Максима оценивающим с прищуром взглядом, отчего Максим почувствовал себя неловко и раздражённо заёрзал на диване, поморщила веснушчатый носик, и объявила: – Обыкновенный.
И тут принялась обсуждать противную математичку с дурацкой контрольной.
«Вот, мелочь нахальная, – досадовал Максим. – Дёрнуть бы её за волосы. Ишь, гриву отрастила… Рыжая-бесстыжая.»
Он размышлял, а рука сама по себе потянулась к янтарной пряди, пальцы ухватились за кончик, как тут девчонка обернулась, изумлённо вытаращила глаза, видимо дивясь подобному нахальству со стороны гостя, и, недолго колеблясь, легонько стукнула телефонной трубкой Максима по лбу. Максим отдёрнул руку, потёр лоб и торжествующе улыбнулся. Всё же удалось проучить маленькую задаваку!
– Ах ты! – беззлобно воскликнула Евгения и вдруг прыснула звонким и таким заразительным смехом, что Максим захохотал следом. А трубка продолжала что-то громко вопрошать.
Тут раздалась мелодичная трель.
– О, муттер. – Крикнула наполовину в трубку, наполовину Максиму Евгения. – Маш, ща выхожу! Пять минут!
Кинула трубку на рычажки, бросилась отворять, с размаху налетела на стул, чертыхнулась. Ураган, а не девчонка.
Екатерина Григорьевна радостно всплеснула руками:
– Макси-им! Вырос-то как! Возмужал. Женька, ты чаем чаем напоила?
– Не захотел. – Отозвалась откуда-то из недр квартиры Евгения.
– Ну что же ты! – Укорила немка. – Правда, чаю не хочешь? А кофе? Ладно, давай после занятий. Проходи в кабинет.
Кабинет представлял собой крохотную комнатёнку, все стены которой были заставлены стеллажами с книгами, а около окна притулился письменный стол с лампой и стул с вращающимся сиденьем.
– Женька почти всё прочла. – Поймав взгляд Макса, не без гордости сообщила немка. – Она читать любит. Давай, садись.
Максим сел на стул, Екатерина Григорьевна достала табурет. За дверью смерчем, всё сметая на пути, носилась Евгения. Что-то загрохотало.
– Осторожнее! – Крикнула Екатерина Григорьевна. – Мебель переломаешь! А потом все ноги в синяках. – Посетовала уже негромко Максиму. Вроде не глупая девочка, а ветер в голове.
– Маленькая ещё. – Тоном авторитетного дядюшки заявил Максим, чувствуя себя взрослым и умудрённым опытом в свои семнадцать. – Сколько ей?
– Пятнадцать, в июле шестнадцать исполнится.
– Ма, я пошла! – Раздалось за дверью. – Меня Машка ждёт!
– Куда пойдёте?
– В парк! Там наши собираются!
– Из класса? – Уточнила немка.
– Откуда же ещё? – Вопросом на вопрос ответила Женька.
– Покажись! – Крикнула Екатерина Григорьевна.
Евгения объявилась на пороге, картинно оперлась о дверной косяк. Белые брючки, зелёная кофточка в оранжевую полоску.
– Губы накрасила? – Неодобрительно спросила мать.
– Тебе показалось! – Отозвалась Евгения и тут же исчезла.
Входная дверь гулко хлопнула.
Екатерина Григорьевна покачала головой и открыла учебник.
Макс стал частым гостем в доме Екатерины Григорьевны. Он даже привык к столичной сутолоке и пыли, и город стал казаться не таким противным. А после того как съездил в Кремль, побродил по Александровскому саду, заблудился среди узеньких центральных улочек, так похожих на Питерские, с крохотными, напоминающими боровики, пузатыми церквушками, понял, что готов полюбить Москву. Если Питер был любовью с первого взгляда, яркой девушкой с обложки, Москва явилась Максиму простой соседской девчонкой, чей шарм и прелестную неповторимость удалось рассмотреть не сразу, не второпях. После полуторачасового занятия немецким Екатерина Григорьевна накрывала чай с конфетами, Макс привозил пирожки, испечённые заботливой тётей Тоней.
Изредка он видел Евгению. Девчонка не относилась к числу домоседок. Если она находилась в квартире, значит, либо потому что только что вернулась откуда-то, либо собиралась куда-то. Она была разной, переменчивой, как ранняя весна. То весело крутилась перед зеркалом, что-то напевая, сооружая из непослушных волос невероятные вавилоны. То задумывалась и бродила сомнамбулой, хмурилась, отвечала невпопад и жаловалась на плохой сон или головную боль. Раз Максим застал её не в настроении. Девчонка ворчала, что кабинет вечно занят, и ей негде делать уроки. А на другой день встретила его, как родного, продемонстрировала новые кассеты, потащила на кухню пить кофе, болтая, без умолку, о школе, однокласснике Валерке, предстоящем дне рождения подруги Машки. Екатерина Григорьевна не придавала причудам дочери большого внимания, ссылаясь на переходный возраст и гормональные всплески.
Евгения оказалась для своего возраста на редкость интересной собеседницей. Она много знала, многим интересовалась, обо всём, от творчества Гёте до Октябрьской революции, имела своё мнение, вполне взвешенное и обоснованное, подчас не совпадавшее с мнением Максима, к тому же умела отстаивать свою точку зрения, аргументируя каждое слово. В такие минуты Максим подчас забывал, что спорит с ребёнком.
– Ты бы лучше про экзамены думала. – Укоряла мать, – Времени осталось всего-ничего, только попробуй наполучать троек! Вместо курорта просидишь всё дето на даче с бабушкой!
Евгения лишь досадливо морщилась и делала рукой выразительный жест, словно отгоняла надоедливую муху.
– У меня всё под контролем. Хочешь, отвечу любой билет?
Не дожидаясь ответа, она притащила учебники русского языка и геометрии, листок с вопросами и заставила Максима её экзаменовать. Без запинки доказала теорему о подобии треугольников, рассказала про знаки препинания в сложносочинённых предложениях, начертила схему предложения. После этого обернулась к матери с торжествующим видом и нахально показала язык.
– У тебя хорошая память. – с уважением сказал Максим.
– Да, память у неё отличная. – Подтвердила немка. – Ещё в детстве с ходу запоминала большие тексты и иностранные слова. А грамматику она просто схватывает на лету.
– Тоже в иняз пойдёшь? – Спросил Максим девчонку.
– Наверное, – кивнула она. – Впрочем, я ещё не решила. Я думаю.
– Ты бы Максиму город показала что ли. – подсказала Екатерина Григорьевна.
– Что его показывать? Это что, трусики? – Удивлённо приподнимала брови Евгения. – Вот он, иди и смотри.
– Женя, что за пошлые остроты! – Негодующе воскликнула немка. – Я бы попросила впредь воздерживаться от подобных шуточек. Как не стыдно, да ещё в присутствии мальчика!
Евгения лишь хихикнула. Макс, к слову сказать, тоже прыснул. Девчонкина непосредственность и смешливое лукавство его забавляли. В ней не было нарочитого кокетства и выпендрёжности, которые, возможно, появятся позже. Она не играла во взрослую, не старалась казаться старше, опытнее, чем обычно грешат девочки-подростки. Она была самой собой – упрямой, своенравной, независимой, энергичной, прямолинейной. Казалось, всё её маленькое существо говорило: «Вот я, такая, какая есть. Принимай, или уходи.» Иногда, возвращаясь домой в гремучей электричке, Макс ловил себя на том, что под стук колёс думает о Евгении. Ничего конкретного. Просто вертятся в голове её рыжие волосы, кошачьи глаза, угловатые жесты, открытая улыбка…
Как-то в очередной приезд Максима стены комнаты содрогнулись от беспощадного стука. Кто-то молотил так, что она грозилась обрушиться.
– Евгения, перестань! Ты мешаешь заниматься! – Крикнула немка. И пожаловалась: Голова уже трещит!
– А что случилось? – Поинтересовался Максим.
– У Женьки в комнате оборвался карниз. – Посетовала Екатерина Григорьевна. – Она взялась сама его повесить. Я говорю: надо вызвать плотника, под потолком бетонная балка проходит, её просто так молотком не возьмёшь. А Евгения не слушает. Такая упрямая! – И добавила с неожиданной тихой гордостью. – Вся в отца.
Максим никогда не спрашивал про немкиного супруга: неудобно, и сейчас вопрошающе посмотрел на учительницу. Та поняла немой вопрос и ответила:
– Я ведь давно вдова. Мой муж, Володя, умер, Царство ему Небесное. Золотой был человек. Сгорел от рака желудка, как свечка. А всё, что после было – не то и не так. Пыталась, да не получилось. Может, это и к лучшему. Я ведь невольно всех с Володей сравнивала… А Евгения очень похожа на отца. Такая же рыженькая…
Губы Екатерины Григорьевны задрожали, и Максим вдруг осознал, что бывает боль, которую невозможно изжить до конца, она всегда с тобой, как воздух, как день или ночь. Можно забыться, но не забыть. Продолжать двигаться, петь, смеяться, снова любить, но в самом тайном уголке души хранить частичку померкшего света, который и даёт силы жить дальше. Он застыл в молчаливом преклонении перед этим светом памяти, перед самим фактом его существования. Ему захотелось как-то помочь, что-то сделать для этой стойкой маленькой женщины.
– Давайте я попробую. – Решительно толкнул дверь в комнату Евгении, где до той поры не бывал ни разу. Окинул всё вокруг быстрым взглядом. Сразу видно: девичья. Обои в мелкий розовый цветочек, на узкой этажерке – мягкие игрушки, рядом с учебниками – маленькое подвесное трюмо с полочкой, заставленной банками-склянками. Узкая кушетка у окна под сбитым велюровым покрывалом с оборками, поверх раскиданы глянцевые журналы, на стенах – портреты тощих манекенщиц в экстравагантных нарядах, вперемешку с любительскими фотографиями в картонных рамках:– оранжевый закат на море, желтоглазые ромашки, смешливые девчонки в обнимку, полосатая кошка с глазами, как у Евгении.
– Женька снимала. – Мимоходом пояснила Екатерина Григорьевна. – Это её хобби. Фотоаппарат ей хороший в Германии купила.
– Здорово. – Искренне похвалил Макс.
Раскрасневшаяся от усердия, с прилипшими ко лбу рыжими прядями, выбившимися из стянутого резинкой «конского хвоста», в затёртых до дыр джинсах и растянутой футболке, Евгения балансировала на подоконнике с молотком в одной руке и длиннющим гвоздём в другой. Несколько покорёженных согнутых гвоздей уже валялись на полу. Возле босых пальцев с выкрашенными ярко-розовым лаком ноготками стояла жестяная банка из-под кофе – в ней смиренно ожидали своей участи остальные гвозди.
– Привет, – буркнула через плечо Евгения, приставила гвоздь к изрядно побитой стене и прицелилась молотком.
– Ну-ка, слезь, отдохни. – Коротко распорядился Макс.
Евгения попыталась спорить, но он просто стащил упрямую девчонку с подоконника, за что получил несколько щипков, подзатыльник и две царапины на шее.
– Ох, и вредная же ты. – Покачал головой Макс, потирая шею. – Дрель в доме есть? А лучше перфоратор.
– Инструменты на антресолях. – Сказала Екатерина Григорьевна. – Женя, принеси табуретку.
– Сам возьмёт. – Надулась Евгения. Уселась на кровати, обхватила руками колени, гневно сверкала исподлобья потемневшими глазищами.
– Чего злая такая? – Удивился Максим. – Помочь же хочу.
– А руки зачем распускать?!
– Ну, ты ребёнок! – Рассмеялся он. – Как тебя ещё было с окна согнать? Всю шею расцарапала. Больно же. Что теперь своей девушке скажу?
– Так тебе и надо. – ещё больше разозлилась Евгения. – Свою девушку и хватай. В другой раз укушу, понял?
– Понял. – Снова хохотнул Макс.
– Ничего смешного!
– Жень, ну как не стыдно? – Укорила немка. – Мальчик помочь хочет. Вот стремянка, полезай.
Максим залез на антресоли, чихая от пыли, нашёл старую сумку с инструментами, перебрал, вытащил дрель и набор свёрл.
– Дюбеля нужны. – Сказал он. – Есть поблизости хозяйственный магазин?
– Есть, есть. – Засуетилась немка. – Только мне так неудобно…
– Да всё нормально! – Заверил Макс. – Работы-то здесь на десять минут.
– Евгения, сходи с Максимом в «Стройматериалы». – Тоном, не терпящим возражений, наказала Екатерина Григорьевна.
– Ладно. – Неохотно согласилась Евгения. – Выйди, я переоденусь.
Через минуту Евгения вышла из комнаты уже в новых джинсах и клетчатой рубашке на мужской манер, оправила волосы, сунула ноги в мокасины, скомандовала:
– Идём.
До магазина шли молча. Евгения явно не желала снисходить да общения.
– Ладно, извини, – сказал Макс, – я не хотел тебя обидеть. Мир? – И протянул открытую ладонь.
– Ладно. – Евгения пожала руку. Ладошка у неё была на удивление крепкой, а пожатие неожиданно сильным для тощей девчонки.
– Мужскую работу мужик должен делать. – Вразумил её Макс, – а то мужа разбалуешь.
– Ты свою девушку учи. – Огрызнулась Евгения.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3