Ее схватили за руку и выволокли из комнаты мимо изумленных актеров, уже прослышавших о случившемся. По коридору Райан провел Керри в уборную Паулы.
– Сидите здесь, – скомандовал он, указывая на стул, потом поднял телефонную трубку и набрал номер.
Прошло несколько секунд, прежде чем ему ответили, но, наконец, он поднял голову и сказал отчетливо:
– Уоррен? – У нас здесь небольшая проблема. Ты слышал, что дублерша Паулы сломала ногу? Да, так вот, теперь сама леди под присмотром врачей, и у нас только одна замена. Ты поговоришь с Керри и убедишь ее сделать то, от чего она отказывается? – После паузы Райан сказал: – О, да, Керри вполне способна на это. Даю тебе слово. Ее только надо уговорить, а она не поддается моим убеждениям.
Глядя на девушку, он протянул ей трубку.
– Слушайте внимательно и, ради Бога, перестаньте думать только о себе.
– Керри? – знакомые решительно нотки зазвучали у самого ее уха. – Что это я слышу, будто вы отказываетесь играть вместо Паулы? Неужели вы думаете, что Райан готов был бы идти на риск, если бы не был уверен, что вы способны исполнить ту роль? Перед началом спектакля будет сделано объявление; никто не будет ждать Паулу. Вам только и остается, что передать в роли Клеопатры свои чувства, а если Райан говорит, что вы можете это сделать, значит, вы просто обязаны. На вас полагается вся труппа. Керри, вы слушаете?
– Да. – Это единственное слово было сказано очень тихо. Глаза ее были закрыты. – Да, Уоррен, я слушаю. Вы… пожелаете мне удачи?
– Умница. – К облегчению в его голосе примешивалось что-то еще. – Удача – это для сомневающихся, с вами моя уверенность. Идите и покажите им всем, как должна жить и умирать Клеопатра!
Райан взял трубку из бессильных рук девушки, быстро сказал:
– Спасибо, Уоррен, – и повесил ее. – У вас всего пятнадцать минут, – сказал он спокойно и посмотрел туда, где в тревоге стояла костюмерша Паулы. – Снимите с нее этот костюм, Марион, и передайте подмене. Через шесть минут я вернусь и помогу вам с гримом.
Эти шесть минут были самыми короткими в жизни Керри. Как-то ей удалось выбраться из белого одеяния и надеть гораздо более открытый желтый костюм, покрыть краской вновь показавшуюся белую кожу и подогнать завязки и застежки к своей гораздо менее пышной фигуре. Когда Райан вернулся, она уже была готова отдаться в его опытные руки у гримерного столика. Керри тихо сидела, пока он работал кистью и карандашом, и старалась перебороть поднимавшуюся в ее душе панику.
– Сойдет, – сказал он наконец. – Теперь ваш головной убор – и мы в полной готовности.
Через секунду Керри взглянула на себя в зеркало и увидела незнакомку. Кто была эта широкоглазая, полногубая, вся в золоте соблазнительница? Конечно, не Керри Уэст – та была ниже, тоньше и совсем не так обольстительна. В зеркале она встретилась взглядом с Райаном, и глаза его вспыхнули так, что у нее перехватило дыхание. Он тут же резко отвернулся, чтобы поправить тогу, соскользнувшую с плеча.
– Пять минут! – закричал в коридоре мальчик-ведущий, и ком встал у нее в горле. Что она делает? Она не годится в Клеопатры!
– Прекратите! – Райан заметил, как изменилось ее лицо, увидел, как рука ее прижалась к горлу.
Он сделал знак, чтобы костюмерша вышла, подождал, пока за ней закрылась дверь и сказал негромко:
– Керри, я знаю, вам кажется, что вы меня ненавидите или, по крайней мере, ненавидите того, кем меня считаете, но пусть это сейчас не стоит между нами. Я – Антоний, вы – Клеопатра, и мы любим друг друга. Это не обычная, повседневная любовь, но нечто удивительное, опьяняющее и совершенно непреодолимое. Я нужен вам: ничто и никто не может стоять у вас на пути. Сосредоточьтесь на этом. – Его рука протянулась к ее руке. – Нам пора идти.
Керри так никогда и не смогла вспомнить, как дошла до кулис, так и не поняла, как выдержала напряжение этих последних секунд перед тем, как поднялся занавес. По тексту пьесы Филон произносит десять стихотворных строк перед появлением царской процессии. Керри они показались целой сотней, прежде чем слова «Чтоб охлаждать любовный жар» заставили ее направиться к Райану. Внезапный свет и ощущение сотен живых, внимающих лиц там, в темноте, за аркой просцениума… А потом музыка слов, написанных так давно, заглушила все, кроме потребности петь под их мелодию.
Когда собравшимся в зрительном зале всего за несколько минут до начала спектакля объявляют, что вместо ведущей исполнительницы будет играть кто-то другой, вполне естественно охватившее всех разочарование, смешанное с достаточно сильным раздражением. Эта аудитория приняла известие именно таким образом, ничуть не скрывая своих чувств, и во время первой сцены недовольство публики ощущалось вполне явственно. Однако постепенно зрителям стало понятно, что роль взяла на себя актриса, чей талант нельзя было ограничить узкими рамками роли Хармианы. Эта девушка казалась слишком молодой, чтобы играть Клеопатру, она была слишком молодой, чтобы играть Клеопатру, но тем не менее, она делала это, и совсем неплохо. С растущим интересом все устроились поудобнее, чтобы наблюдать этот феномен, и там, на сцене, Керри, – объект их внимания, – почувствовала изменение в настроении зала и была этим ободрена. Во время первого антракта Керри не тревожили, если не считать услуг костюмерши Паулы, Марион Стюарт, чья преданность своей работодательнице сделала ее молчаливой, хотя внимательно-сочувствующей. Не задавая вопросов, Керри знала, что это Райан приказал всем держаться от нее подальше. Одного взгляда на ее дрожащие руки и подгибающиеся колени, когда она покинула сцену, было достаточно, чтобы понять: разумнее ее не тревожить, дать время собраться с силами для того, чтобы преодолеть следующее препятствие. Девушка была бесконечно благодарна ему за внимание. Она не вынесла бы напряжения от преждевременных поздравлений, какими бы прекрасными намерениями ни были они продиктованы.
К середине второго акта она ощутила пьянящее чувство власти, которое приходит к актеру, когда он знает, что держит зрителей в руках. Они молчали, они были внимательны, они были с ней, – Керри чувствовала атмосферу в зале. На этот раз, закончив игру, она ушла со сцены твердыми шагами и даже смогла слабо улыбнуться Райану, когда он, приоткрыв дверь, так что видна была только его темная голова, спросил ее с непривычной нерешительностью, как она себя чувствует.
– Все в порядке, – сказала она ему ровным голосом. – Я доиграю, Райан. Не очень-то понимаю, как, но доиграю.
– Играйте так, как начали, и мы все будем вами гордиться, – ответил он, не проходя в комнату. – Вы прекрасно играете, Керри. Лучше, чем все мы надеялись. После сегодняшнего дня вы будете известны всей стране, как девушка, которая встала на место Паулы Винсент и оставила в памяти зрителей столь глубокий отпечаток, что ее будут вспоминать многие годы.
«Успех», – подумала Керри с иронией, когда он ушел. Успех в двадцать два года – и она отдала бы его за одну-единственную вещь. Куда делась ее преданность делу, ее одержимость? Ей не нужна была слава, ей нужна была любовь человека, только что закрывшего за собой дверь. Без этого и успех ничего не значил. Он был лишь пустым словом. Да и его у нее еще не было, думала она. Пока. Пока не сыгран третий акт. Незабываемыми Клеопатрами были те, кто исполнял эти последние сцены, даря им «пламя и ветер» шекспировского гения. Чтобы отпечаток, о котором сказал Райан, был достаточно глубок, ей нужно сделать то же самое, а она сомневалась в своих способностях. Может только, – Керри изучающе заглянула в глаза своему отражению в зеркале, – может только она сделает это для Райана. Потому что она любит его, несмотря на то, что он ее – нет. Для Райана…
Керри не преувеличивала важности последнего акта. Зрители тоже знали об этом, и, затаив дыхание, ждали, когда «мраморная стойкость» восстанет над оболочкой своего прежнего существа, когда гордость и страсть египетской царицы наконец поднимутся до любви. И они поняли, что не будут разочарованы, как только через рампу до них донеслись первые слова: «Всего лишь женщина…» В зрительном зале воцарилась глубокая тишина, и все следили за тем, как самодержавная властительница идет через долину теней и дальше – к смерти и славе.
Едва только стал опускаться занавес, раздались аплодисменты. Оглушенная Керри сознавала, что ее хлопают по плечу, поздравляют, ей улыбаются, говорят что-то, чего она никак не может разобрать. Девушка думала только об одном: все уже позади, и она свободна. Все позади!
Из тупого чувства облегчения ее вывел Райан. Он втянул Керри обратно на сцену и протолкнул перед собой за занавес. Звуки аплодисментов ударяли ей в барабанные перепонки, вид энергично хлопающих зрителей заставил отступить на шаг, к успокаивающему пожатию руки, на секунду опустившейся ей на плечо. А потом внезапно рука исчезла, и она осталась одна, и зрители стали вставать. Вставать перед ней! По щекам Керри безудержно бежали слезы, но она все же сумела поклониться в знак признательности, а потом в отчаянии повернулась к просвету в занавесе, где увидела ожидавшего Райана, и умоляюще протянула руку, ища его поддержки. Когда он подал ей руку, девушка отчаянно вцепилась в нее, как будто боялась утонуть, и почувствовала, как его сильные пальцы крепко сомкнулись вокруг ее кисти. Он стал подле нее перед всеми этими людьми, которые, казалось, были намерены аплодировать всю ночь.
Наконец, спустя много времени, они оба оказались за занавесом, и Райан отрицательно покачал головой в ответ на просьбу ведущего спектакль еще раз выйти на поклоны.
– С нее хватит, – сказал он, все еще удерживая руку Керри. – Я проведу ее вниз, пока не появились толпы. Если увидите Роджерса, скажите, чтобы он постарался пустить как можно меньше народа, ладно? Шумиха может подождать до завтра.
Керри послушно следовала за ним. Ее губы механически улыбались, пока они шли мимо остальных участников спектакля. Уборная Паулы (она не могла думать о ней, как о своей) уже была полна народа, нетерпеливо ожидавшего их возвращения. Ошеломленная летевшими к ней со всех сторон вопросами, Керри снова прибегла к защите Райана и была глубоко благодарна, когда он вежливо, но твердо отстранил собравшихся журналистов и провел ее в собственную уборную, где, по крайней мере, было чем дышать.
После этого все окончательно смешалось. Ей представляли кого-то, звучали теплые и искренние поздравления; запомнились только слова одного человека: «Вы, конечно, слишком молоды, вам нужно еще много учиться, но в конце вы меня тронули почти до слез». Только потом она узнала, что говоривший был одним из самых авторитетных и уважаемых критиков, который мало что хорошего сказал о Пауле, комментируя ее игру в день премьеры. Когда благодаря твердой настойчивости Райана комната стала постепенно пустеть, Керри почувствовала непреодолимое желание сесть и дать отдохнуть ногам. Она испытывала такую усталость, которой не знала никогда раньше, она была измучена огромными усилиями, потребовавшимися от нее в последние четыре часа. Момент ее торжества миновал. Завтра вернется Паула, и жизнь пойдет так, как шла до сих пор, все с той же безнадежностью и болью.
Тишина внезапно оглушила ее, и она подняла голову, возвращаясь к настоящему. Райан стоял, прислонившись к двери в комнате, где не было никого, кроме них, и наблюдая за ней со странным выражением лица. На нем все еще был костюм воина, и девушка снова подумала: как идет ему одежда римлянина, как кожаные накладки на запястьях подчеркивают мускулистость его рук!
– Спасибо, что вы управились со всем этим, – сказала она быстро. – Не знаю, что бы я делала без вас.
– Вы бы справились, – отозвался он. – Заставили бы себя справиться. Так же как намерены продолжать справляться со всем в одиночку в будущем.
Девушка осторожно ответила:
– Хорошо ни от кого не зависеть. Надо научиться никогда не полагаться на других.
– Для некоторых это совершенно верно. Для других… – Райан не двинулся, но его тело напряглось, как бы готовясь к прыжку. – Вам нужен кто-то, Керри. В последние полчаса вы это доказали. Вам нужен кто-то, на кого вы могли бы опереться, кому могли бы доверять. И раз уж мы говорим об этом, позвольте сказать вам кое-что еще. Адриан Воэн не подошел бы для этого, даже если бы отвечал вам взаимностью.
– Если это имеет какое-то значение, – казалось, слова застревают у нее в горле, – я это давно знаю.
– И тем не менее продолжаете его любить. – Это было утверждение, а не вопрос, и при этом губы Райана искривились. Неожиданно забыв об осторожности, она ответила:
– Нет, я его не люблю! И никогда не любила. Это было ваше предположение, и вы не дали мне возможности его опровергнуть. – Забыв о своей усталости, Керри обратила на него глаза, горевшие зеленым огнем. – Вы так много знаете, Райан, и не знаете ничего! Мне не нужен Адриан, мне не нужны вы, мне не нужен никто. Женщина может обойтись без мужчины, как бы вам ни хотелось это отрицать. Мы совершенно…
Она замолчала, увидев, как его губы раздвигаются в улыбке, медленной, понимающей улыбке.
– Похоже, леди возражает слишком горячо, – сказал Райан мягко, за секунду преодолевая разделявшее их расстояние, и вдруг она оказалась в кольце его рук. – Перестань сопротивляться, – сказал он, когда она попыталась высвободиться. – Ты никуда не пойдешь, по крайней мере без меня. Так-то лучше, – добавил он, когда буря улеглась. – А теперь давай выведем все это на свет Божий – что давно следовало сделать. – Он рукой поднял ее лицо за подбородок и властно сказал: – Признайся, Керри. Признайся, что любишь меня не меньше, чем я тебя, или я силой вырву эти слова!
– По всему свету в такой момент люди говорят: «Я люблю тебя», – в ее голосе звучала безнадежность, – когда на самом деле они желают сказать: «Я хочу тебя». Бесполезно, Райан. Я просто не гожусь для отношений типа «сегодня вместе, а завтра врозь».
– Ради всего святого! – Тут он и правда встряхнул ее. – Конечно, я хочу тебя, дурочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19