Глоток свежего воздуха там обеспечил, естественно, БГ, явившийся в концертном гриме с намотанными на шею разноцветными тряпками.
А на следующий день в нашу несчастную квартиру набилось человек сто. Витька перенапрягся и в результате этого радостного события слег с температурой.
Еще через некоторое время кончились муки с составом. Мы уже некоторое время встречались у БГ с Сашей Титовым. Но долго не решались обратиться к басисту такого класса, обладая в группе всего лишь одним гитаристом, к которому к тому же музыканты долгое время относились с подозреним.
Однако Витя буквально задыхался от обилия незаписанного материала, и это заставило задать Титу вопрос. Тит отнесся благосклонно. Боб начал переговоры с Тропилло, у которого был записан альбом «45». Тропилло тоже не возражал.
Запись заняла, если мне не изменяет память, не больше трех недель. И «Начальник Камчатки», так давно рвавшийся наружу, наконец родился.
На сегодняшний день в дискографии группы между альбомами «45» и «Начальник Камчатки» обязательно стоит альбом «46», датированный 1983 годом. Витя сделал эту запись на бытовом магнитофоне у Алексея Вишни исключительно для того, чтобы у Юрика была возможность дома заниматься с этим материалом. Но Вишня был на этот счет другого мнения и дал записи ход. Цой немного позлился да и плюнул, но сам никогда не называл эту работу альбомом группы.
Тогда выход любого альбома становился событием. Групп было много меньше, чем сейчас, а возможностей записи – вовсе никаких. Хорошим тоном считалось не только как можно скорей послушать, но и сразу же начать обсуждать. Да ещё настрочить рецензию и разобрать всё по костям. Витя все эти разборки выносил стоически, чего не могу сказать о себе.
Я и теперь лезу на потолок, читая опусы об «Объекте Насмешек». А тогда самообладание отказывало вовсе. Все песни «Начальника Камчатки» возникли рядом со мной, я присутсвовала при их рождении. И столкнувшись лицом к лицу с бесцеремонной критикой, я просто зверела и жалела лишь об одном – что под рукой нет такой портативной газовой камеры для критиков.
Судьба, видимо, устала водить Цоя за нос и вновь столкнула с Густавом. Завязались какие-то отношения – и «Кино» уже в полном составе, который два года Вите снился, рвануло на предфестивальное прослушивание. К этому времени Витя сделал меня администратором группы, внеся в её список, что наделало немалый переполох, поскольку опыты такого рода всегда заканчивались неудачей. Группу вставили в график, и, явившись в назначенный день в какой-то клуб, они отыграли перед отборочным жюри короткую программу.
Сейчас пишут, что это произвело слабое впечатление, что группа отыграла вяло и тому подобное.
Не знаю, как было на самом деле, во всяком случае им сказали: нет. Витя, и так молчаливый, на два дня вообще потерял дар речи. Он ходил такой мрачный, что я на правах администратора пошла в рок-клуб и наорала на первого попавшегося гардеробщика. Это, само собой, результата не принесло. Но благодаря усилиям некоторых подвижников, которые, кстати, не входили в отборочное жюри, но оказались дальновиднее, ценой участия БГ и звонка Троицкого из Москвы «Кино» на фестиваль прорвалось.
Сам фестиваль имел в качестве девиза какую-то патриотическую фразу, причём всем группам предложили спеть по одной песне, связанной с этим девизом. Что-то там про борьбу за мир, кажется. Цой взял и написал «Безъядерную зону». И тут одумавшееся жюри решило открыть фестиваль этой песней в сольном исполнении Цоя, а само выступление группы поставили последними на фестивале.
Три дня фестиваль утопал в табачном дыму. И, конечно, на последнем концерте все уже хотят спать или хотят домой. Довольно сложно заставить их встряхнуться и развесить уши. К тому же «Кино» больше года не выходило на сцену. Цой играл акустику несколько раз на квартирах или в малюсеньких залах, сидя на стуле. И всё же он заставил себя слушать! По общему мнению, финал фестиваля благодаря «Кино» получился классным.
По-видимому, мучительный период неудач сыграл положительную роль. Наконец всё, как говорится, срослось, и Цой показал, на что он способен.
Вскоре нас выкинули из квартиры на Охте, как это рано или поздно случается, когда снимаешь чужое жилье. Мы перебрались к моей маме на проспект Ветеранов. Витя окончательно устал от восьмичасового рабочего дня и покинул свой садово-ягодный трест.
В июле мы уже по традиции поехали поздравлять Сашу Липницкого, уже музыканта «Звуков Му», с днем рождения. В тот год Липа затеял мини-фестивальчик на Никольской Горе. Играть должны были только друзья. Но место, где находятся эти дачи для больших начальников, не очень подходило для подобного безобразия. Нам всем с большой поляны пришлось перебраться в сад на садовом участке.
Толпа гостей, как водилось на Сашиных днях рождениях, была огромной. Устав от бесконечной трескотни, я пошла забивать спальное место. А Витя веселился до упаду. Он редко расходился, но уж если такое случалось, то на всю катушку.
Утро началось с рассказов о его подвигах, которые казались неправдоподобными. Особенно глядя на него, тихо попивавшего чай не веранде.
В то лето денег не было хронически, а на юг очень хотелось, тем более что прошлогоднее лето было безнадежно испорчено несостоявшимся призывом в армию. Всеобщий приятель Сережа Фирсов, работавший тогда проводником на железной дороге, уже свозил «зайцами» в Крым толпу безденежных музыкантов. Мы вписались во вторую партию. Ехать предстояло в плацкартном вагоне Ленинград – Феодосия. Он прицепной или отцепной, не знаю, во всяком случае, в нём, несмотря на разгар сезона и полное отсутствие билетов в кассах, пассажиров оказалось не более десяти. Не считая, конечно, «зайцев».
Наш партизанский отряд насчитывал человек шесть-семь, хорошо знавших друг друга.
Едва мы отвалили, как Фирсов начал инструктаж по закосу проверок. Первые контролёры не заставили себя ждать. Фирик дал команду, и мы бросились в ящики под нижними полками.
Контролеры нас по-собачьему унюхали и топали по вагону добрых полчаса, хотя и не нашли.
Ящик под полкой, такой большой с виду, оказался всё-таки тесноват, и у меня свело ногу от долгого сидения в нём. А в Витькином рундуке вообще недавно кто-то умер, поэтому он чуть не задохнулся и, рискуя быть обнаруженным, высовывал в щель кончик носа. К счастью, у пассажиров нашего вагона настроение было отпускное, и они всячески старались нам помочь.
После этого мы категорически отказались сидеть в этих рундуках. Второй контроль ожидался вечером. Нас с Витькой закинули на багажную полку в купе для проводников и загородили огромным чемоданом, который раскачивался и больно бил меня по коленкам. Витя за спиной беззвучно трясся от смеха, но контролёр оказался не настырный и довольно быстро свалил. К позднему вечеру проводники поезда, в основном студенты, как-то пронюхали, что в фирсовском вагоне едет Цой. Побросав своих пассажиров, они сбежались к нам с безалкогольными напитками и раздолбаной гитарой. Всю ночь вопили на разные голоса, а утром Витя обнаружил, что не может говорить – голос был сорван.
Через сутки мы уже топали по пирсу в Коктебеле и, сняв сарай на задворках какого-то дома, зажили беззаботной южной жизнью. Дурацких антиалкогольных законов ещё никто не издавал, на каждом углу стояли автоматы с молодым вином, а на пляже чуть ли не каждый день мы встречали «своих» из Питера.
Та поездка по своему безрассудству была особенно выдающейся. Недели через две с неба свалился Густав и утащил нас в Гурзуф, где жить было дороже и неудобней.
Случалось, ночевали на пляже, иногда днями ничего не ели, потом долго ждали нашего Фирика, который всё никак не приезжал за нами. Убегали от настырных хозяев, ныряли в море за пустыми бутылками, дабы их сдать, трескали несчастных мидий. Живя в Коктебеле, ходили заброшеной дорогой римских легионеров в Старый Крым по горам, поросшим орешником. Это было настоящее южное безумие – последнее в наших с Витькой отношениях. Да и Цой, свободный тогда от лихой своей популярности, последний раз мог себе позволить поболтаться по Крыму, не рискуя быть растерзанным собственными поклонниками.
По возвращению домой мечта Цоя сбылась – он стал кочегаром. Правда, это была ещё не знаменитая впоследствии «Камчатка», а совсем другая котельная. Находилась она в жутком месте, которых в Питере пруд пруди. С одной стороны кладбище, с другой – парк, а вокруг какие-то руины, где стаями бегали бродячие собаки. Огромный пустырь был завален деревянными ящиками, в центре стоял сарай, половину которого снимал сторож, карауливший ящики, а половину – кочегар, который топил котёл, чтобы сторож не замерз. Причем топил теми же ящиками, которые сторож сторожил. Получался нормальный перпетуум мобиле.
Осень была как осень. Витя дважды летал на Восток играть акустику. Первый раз с Майком в Свердловск. Там оба отравились напитком под названием «Горный Дубняк». Не знаю, насколко он горный, но дубняк у вернувшегося Цоя был полный.
Второй раз, уже один, он побывал в вольнодумном новосибирском Академгородке. Дубняка, по счастью, там не было, но нагрянула нелетная погода, и вместо трех дней пришлось торчать там целую неделю.
К концу зимы у Вити уже созрел материал альбома «Ночь», и он начал терзать звонками Тропилло.
Ежегодный рок-фестиваль, без которого уже как-то трудно было себе представить питерскую музыкальную жознь, в том сезоне был перенесен с мая на март, так как в мае вся страна собиралась отмечать 40-летие Победы. По-видимому, этот сорт музыки не соответствовал освобождению Европы от фашизма.
Я думаю, те, кому интересно, как выступило «Кино» на этом фестивале, смогут найти рецензии в самиздате, где журналисты, занимаясь своим делом, описывают события более-менее хладнокровно. Могу добавить только, что Цой оставил гитару, к которой, как считали многие, был накрепко привязан. Весь концерт он двигался по сцене с микрофоном – легко и пластично. Злые языки потом говорили, что он «нахватался» от «Дюран Дюран». Может быть… Может, и не только у «Дюран Дюран». Неважно, кто натолкнул его на эту мысль. Главное, что у него получилось нормально.
Музыканты закончили запись «Ночи», но альбом не вышел из-за каких-то планов звукорежиссера. Витя устал с ним бороться и уселся за запись другого альбома в домашней студии Вишни. Альбом был записан очень быстро и получил название «Это не любовь».
В июне Витя с Майком получили приглашение на «квартирник» в Киев. Там их и арестовали.
Я в этот период обманывала пивоваренный завод «Вена». То есть устроилась на работу дней за сорок до того, как должна была уйти в декрет. Хитрость удалась. Приступив к работе в качестве диспетчера емкостного пива, я ездила туда к 8.30 утра занимаясь бессмысленными почеркушками в путевках водителей.
Через день после отъезда звонит Цой и говорит, что всю прошлую ночь пел не на квартире, а в районном управлении внутренних дел. И сидеть ему там неизвестно сколько. Пришлось приложить некоторые усилия, чтобы не родить до срока. Однако киевские блюстители порядка немного поиграли с музыкантами как кошка с мышкой, да и отпустили их с Богом.
Накануне рождения нашего ребенка нас чёрт понес на дачу. Проснувшись там часов в 5 утра, я со всей очевидностью поняла, что поездка была ошибкой. Мы помчались на ближайшую электричку, которую по законам подлости отменили. Пришлось торчать на платформе часа два. Витька нашел помятую газету и, чтобы как-то справиться с растерянностью, сделал мне из неё панамку.
Встречал он нас с сыном из больницы дождливым июльским утром. Пришел задолго до выписки и был первым среди молодых отцов. Сына мы назвали Сашей.
Начались нескончаемые хлопоты. У меня было плохо со здоровьем, а Витя целыми днями стирал пеленки и по ночам играл на гитаре в кухне. Тогда он работал, пожалуй, на самой мерзкой из своих работ – убирал в банном отделении по соседству. Я несколько раз ходила ему помогать и могу заверить, что занятие это тошнотворное. К тому же от каждодневных уборок в парилке у Вити стало побаливать сердце.
В начале сезона, то есть осенью, в «Кино» произошли перемены – ушел Тит. Буквально за два дня договорились с Игорем Тихомировым и тут же сыграли концерт в клубе благодаря высокому профессиональному уровню нового басиста.
В январе 1986 годы вышел наконец альбом «Ночь», который потом повторила «Мелодия» с подачи Андрея Тропилло.
Витя в своих интервью достаточно резко отзывался об этой акции «Мелодии». Он таки не простил ей так называемого «пиратства». Не говоря уже о том, что не заплатили ни копейки, дело было прежде всего в оформлении конверта. Ко всем своим альбомам Цой делал оформление сам, лишь к «Группе крови» и «Звезде по имени Солнце» – в соавторстве с Густавом. Иногда фотообложки альбомов имели варианты. Например, «Начальника Камчатки» Витя сначала оформил сам, а потом появилась обложка, выполненая нашим знакомым художником. Мелодиевский же конверт, был, с моей точки зрения, ужасен.
Цой в это время играл много акустических концертов и ездил в разные города, но физически не мог принять и малой части сыпавшихся на него приглашений. Его песни очень хорошо слушали в сольном исполнении, однако желание пригласить его одного было связано ещё и с тем, что концерт обычно превращался в творческую встречу, где высказывались, задавали вопросы. Слушателям хотелось побольше узнать о нём. Популярность росла как снежный ком, а телевидение и пресса попрежнему не баловали Цоя вниманием. Впрочим, и Цой питал хроническое отвращение ко всякого рода интервью.
По своему опыту могу сказать, как действует на нервы разница между тем, что говоришь журналисту, и тем, что напечатано в газете. Такое ощущение, что разговаривает с тобой один человек, а пишет совсем другой.
Но Витя не любил интервью и по причине природной сдержанности для посторонних. Его разговоры с залом после выступлений были рекордными по своей краткости. Если спрашивали о чем-нибудь из истории группы, ещё был шанс получить распространенный ответ, но если хотели выудить что-нибудь про него самого, скажем, про характер, то чаще всего обламывались.
1 2 3 4