Да нисколько не лучше. Мне показали рай, а потом отняли. И это еще не все. Хуже то, что Элизабет продолжала незримо присутствовать в моей обыденной жизни. Сколько раз я видел или делал нечто, что непременно бы ей понравилось, столько раз и возвращалась боль. Меня спрашивали: сожалею ли я о чем-нибудь? Если бы я удосужился ответить, то сказал бы, что сожалею лишь об одном – что не потратил каждый миг своей жизни на то, чтобы сделать Элизабет счастливее.
– Доктор Бек?
– Секундочку.
Я положил руку на мышку и кликнул по клавише «Читать». Письмо появилось целиком.
От: 13943928@comparama.com
Кому: dbeckmd@nyhosp.com
Тема: Э.П + Д.Б./////////////////////
Кликните по этой ссылке. День годовщины, час поцелуя.
В груди у меня похолодело.
«Час поцелуя»?
Все-таки розыгрыш, не иначе. Я никогда не любил шарады и не умел долго ждать.
Я снова схватил мышку и подвел стрелку курсора к ссылке. Щелкнул по ней и услышал, как нехотя заверещат старенький модем. У клиники не было средств на современное оборудование, и, открывая новую страницу, приходилось подолгу ждать. «Час поцелуя»... Как они узнали про час поцелуя?
На экране появилась надпись: «Ошибка».
Я нахмурился. Что же это, черт возьми, такое? Я попробовал соединиться еще раз. Опять ошибка. Ссылка не работала.
Кто, дьявол его забери, мог знать о часе поцелуя?
Я никому не говорил. Мы даже с Элизабет это особо не обсуждали. Да и что тут обсуждать? Мы были сентиментальны, как Полианна Полианна – героиня одноименной детской книги (1913) американской писательницы Э. Портер, неисправимая оптимистка.

, и старались держать такие вещи в секрете. Вы спросите: какие? Дело в том, что, когда мы двадцать один год назад впервые поцеловались, я засек время. Просто так, для смеху. Глянул на часы и сказал: «Пятнадцать минут седьмого».
А Элизабет ответила: «Час поцелуя».
Я опять прочел сообщение. Это было совсем не весело, а, пожалуй, даже страшновато. Одно дело – сыграть жестокую шутку, и совсем другое...
Час поцелуя.
Он наступит завтра, в 18.15. Мне остается только ждать.
Больше ничего.
Я сохранил сообщение на дискете, просто на всякий случай. Потом полностью распечатал его на принтере. Я мало что понимаю в компьютерах, но говорят, будто по всей этой адресной абракадабре можно вычислить, откуда пришло письмо. Принтер заворчал. Я снова перечитал тему и пересчитал линии. Точно, двадцать одна.
Я вспомнил наше дерево, первый поцелуй, и в моем тесном, душном кабинете вдруг запахло клубничными леденцами.

2

Дома я обнаружил еще один привет из прошлого.
Я живу вместе с дедушкой, на противоположной от Манхэттена стороне моста Джорджа Вашингтона, в типичном американском пригороде. Грин-Ривер, штат Нью-Джерси, – райончик, где, несмотря на название Грин-Ривер (Green River) – зеленая река (англ.).

, нет и не было никакой реки и почти не наблюдается зелени. Я переехал к деду и его постоянно меняющемуся штату наемных сиделок три года назад, после смерти бабушки.
Дедушка страдает болезнью Альцгеймера. Его мозг напоминает старый черно-белый телевизор. (Помните, тот, с ушастой антенной?) Он работает то хуже, то лучше. Иногда вдруг так хорошо, что вы пытаетесь зафиксировать антенну в этом положении и больше ее не трогать. Правда, и в этом случае по экрану бегут вертикальные полосы. Во всяком случае, до сих пор было именно так. Но в последние дни – если уж придерживаться сравнений – телевизор сломался окончательно.
Я никогда по-настоящему не любил деда. Он был старомодным человеком, очень жестким и авторитарным, его отношение к вам оказывалось прямо пропорционально вашим успехам. Суровый и принципиальный, дед и любил так же требовательно, как жил. Эмоциональный, впечатлительный, да еще и физически хилый внук не заслуживал особых чувств с его стороны.
Только я все равно переехал к нему. Потому что, если бы этого не сделал я, это бы сделала Линда. Подобные решения в ее стиле. Когда в летнем лагере мы пели псалмы, сестра принимала их содержание чересчур близко к сердцу. Однако у Линды есть сын и «вторая половина», можно сказать, семья. А у меня – никого. Поэтому я взял ответственность на себя, и не жалею об этом. Мне даже нравится здесь. По крайней мере тихо.
Хлоя, моя собака, подскочила, радостно виляя хвостом. Я потрепал ее мягкие, висячие уши, она недвусмысленно посмотрела на поводок.
– Подожди минутку, – попросил я.
Мой ответ Хлое явно не понравился. Она укоризненно поглядела на меня, что не так-то легко, когда твои глаза почти полностью закрыты шерстью. Хлоя – бородатый колли, порода, которая выглядит самой «пастушеской» среди всех разновидностей колли, которых я когда-либо видел. Мы с Элизабет купили ее сразу после свадьбы. В те годы Элизабет любила собак, я – нет. Теперь люблю.
Хлоя рухнула около входной двери, настойчиво поглядывая то на нее, то на меня.
Дед сидел перед телевизором. Когда я вошел, он не повернул головы, хотя за происходящим на экране тоже не следил. Лицо его напоминало гипсовую посмертную маску. Единственной процедурой, которая немного оживляла маску, была смена памперса. В эти моменты губы деда разжимались, лицо становилось мягче, даже глаза наполнялись слезами. Похоже, что в этот момент его сознание ненадолго прояснялось.
У Господа своеобразное чувство юмора.
Сиделка оставила на кухонном столе записку: «Позвоните шерифу Лоуэллу». И номер телефона.
Я почувствовал, как в грудной клетке заколотилось сердце. После избиения на озере у меня начались мигрени, череп будто молнии пронзали. Пришлось даже лечь на обследование, и один специалист, мой студенческий приятель, сказал, что боли имеют скорее психологический, чем физиологический характер. Наверное, он прав. Вот и сейчас боль и чувство вины проснулись одновременно. Надо было увернуться от удара. Надо было отбиваться, а не терять сознание и не падать в озеро. И – самое главное – я ведь как-то собрал силы и спасся. Значит, надо было сделать то же самое и для Элизабет.
Глупо рассуждать об этом теперь, я знаю.
Я перечитал записку. Хлоя начала повизгивать. Я поднял палец – она умолкла и все же продолжала перебегать глазами с двери на меня и обратно.
Я не слышал о шерифе Лоуэлле восемь лет, но до сих пор помню его сидящим около моей больничной койки с лицом, где отражались недоверие и насмешка.
Что ему понадобилось?
Я набрал номер. Трубку сняли после первого же звонка.
– Спасибо, что перезвонили, доктор Бек.
Я не очень люблю беседовать с полицией – в таких разговорах, на мой вкус, слишком много официальщины. Однако пришлось откашляться и любезно произнести:
– Чем могу быть полезен, шериф?
– Я на дежурстве, – ответил тот, – и хотел бы, если нет возражений, заскочить к вам.
– Это какая-то формальность?
– Нет, не совсем.
Лоуэлл подождал ответной реакции. Не дождался.
– Может, прямо сейчас? – спросил он.
– А по какому поводу визит?
– Я бы хотел подождать с объяснениями до...
– А я бы лучше узнал обо всем немедленно.
Я почувствовал, как мои пальцы крепче стиснули телефонную трубку.
– Хорошо, доктор Бек. Понимаю вас.
Он прочистил горло, явно пытаясь выиграть время.
– Может быть, вы уже слышали в новостях, что возле озера Шармэйн были обнаружены два тела?
Делать мне больше нечего, новости смотреть.
– И что из этого?
– Они найдены на территории, которая является вашей собственностью.
– Не моей, а моего деда.
– Но вы ведь его официальный наследник, разве нет?
– Ошибаетесь. Наследство получит моя сестра.
– В таком случае не могли бы вы ей позвонить? Я бы поговорил с вами обоими.
– Надеюсь, тела найдены не на самом берегу озера?
– Нет, западнее. Фактически это уже не ваша земля, а округа.
– Тогда чего же вы хотите от нас?
Пауза.
– Слушайте, я буду через час. Попробуйте вызвать Линду, идет?
Шериф повесил трубку.

* * *

Восемь лет не прошли даром для шерифа Лоуэлла, хотя, по чести говоря, он никогда не был похож на Мела Гибсона. Паршивый такой мужичонка, ему бы с президентом Никсоном в красоте состязаться. Шериф имел привычку доставать из кармана потрепанный носовой платок, медленно, с достоинством разворачивать его, вытирать нос, так же не спеша складывать и запихивать обратно в задний карман брюк.
Линда приехала сразу же после моего звонка. Она сидела, напряженно подавшись вперед, готовая защищать меня до конца. Сестра часто сидела в такой позе. Линда принадлежала к породе людей, которые полностью завладевают вашим вниманием. Она устремляла на вас взгляд больших, блестящих карих глаз так, что вы были просто не в состоянии смотреть куда-то еще. Я, конечно, необъективен, и тем не менее Линда – лучший человек из всех, кто встречался мне в жизни. Возможно, это прозвучит сентиментально, но тот факт, что она есть на земле, дает мне силы для существования, а ее любовь – практически единственное, что у меня осталось в этом мире.
Мы устроились в гостиной деда – месте, которое я обычно обхожу стороной. Это мрачная, душная комната, где стоит неистребимый запах старой мебели. Мне всегда трудно там дышать. Шериф потратил несколько минут на подготовку к разговору: основательно высморкался, достал из кармана блокнот, натянул на лицо самую приветливую из своих улыбок и обратился к нам с вопросом:
– Не будете ли вы так добры сказать мне, когда в последний раз были на озере?
– В прошлом месяце, – ответила Линда.
Лоуэлл перевел взгляд на меня.
– Восемь лет назад.
Он кивнул, будто ожидал чего-то подобного.
– Как я сказал вам по телефону, мы обнаружили два тела неподалеку от озера Шармэйн.
– Их уже опознали? – спросила Линда.
– Нет.
– Странно.
Лоуэлл опять потянулся за платком, давая себе время сформулировать очередную фразу.
– Мы выяснили, что оба покойных мужского пола, взрослые, белые. Сейчас проверяем базы данных по пропавшим. Тела достаточно давние.
– Насколько давние? – спросил я.
Шериф внимательно посмотрел мне в глаза.
– Трудно сказать. Данные экспертизы еще не готовы, но, по приблизительным прикидкам, им как минимум пять лет. Они были на редкость тщательно спрятаны. Если бы не недавний ливень, который размыл место захоронения, мы бы никогда их не нашли. Нам помог медведь.
Мы с сестрой озадаченно переглянулись.
– Извините, кто? – переспросила Линда.
– Охотник подстрелил медведя и обнаружил во рту у зверя человеческую кость. Руку, если быть точнее. Мы начали розыски, они, конечно, заняли некоторое время и, честно говоря, до сих пор не закончены.
– Думаете найти что-нибудь еще?
– Посмотрим.
Я откинулся назад, Линда сидела все так же напряженно.
– Значит, вы у нас, чтобы получить разрешение на раскопки возле озера?
– Частично.
Мы ждали продолжения. Лоуэлл прокашлялся и снова уставился на меня:
– Доктор Бек, у вас ведь третья группа крови, резус положительный?
Я уже открыл рот, но Линда предостерегающе положила руку мне на колено.
– А при чем тут это? – осведомилась она.
– Мы нашли еще кое-что. Рядом с телами.
– Что же?
– Извините, это конфиденциальная информация.
– Тогда уходите, – резюмировал я.
Шериф, казалось, не обиделся и не удивился.
– Я лишь пытаюсь выяснить...
– Я сказал: выметайтесь!
Он даже не двинулся.
– Я знаю, что убийца вашей жены сидит в тюрьме. И понимаю, что мои расспросы ужасно вас травмируют.
– Не надо меня утешать.
– Я и не собирался.
– Восемь лет назад вы считали, что это я ее убил.
– Не совсем так. Вы были ее мужем, и в таких случаях подозреваются все члены семьи.
– Если бы вы не тратили время на этот бред, то, возможно, нашли бы ее до того, как... – Я осекся, задохнувшись. Отвернулся. Черт! Черт побери все! Линда попыталась взять меня за руку, я отодвинулся.
– Это часть моей работы – принимать во внимание любую версию, – гнул свое шериф. – Начальство было в курсе. Даже ваш тесть и его брат были в курсе. Мы сделали все возможное.
Я больше не мог этого выносить.
– Что вы хотите от нас, Лоуэлл?
Шериф встал, подтянув брюки. Казалось, он старается выглядеть выше, внушительнее.
– Анализ крови, – ответил он. – Ваш.
– Зачем?
– Когда вашу жену похитили, вас избили.
– И что из этого?
– Вас ударили тупым предметом.
– Это всем известно.
– Да.
Лоуэлл опять вытер нос, аккуратно убрал платок и заходил туда-сюда по комнате.
– Непосредственно рядом с трупами мы обнаружили бейсбольную биту.
Я почувствовал, как в голове привычно запульсировало.
– Биту?
Лоуэлл кивнул.
– Захоронена вместе с телами. Деревянная.
– Не понимаю, какое отношение к этому имеет мой брат? – спросила Линда.
– Видите ли, на бите обнаружена засохшая кровь. Третьей группы. – Шериф повернулся ко мне. – Вашей группы.

* * *

Мы стали пережевывать все сначала. Годовщину, дерево, вырезанную линию, купание в озере, хлопок дверцы, мой неистовый заплыв обратно к берегу.
– Вы помните, как упали в воду? – спросил шериф.
– Да.
– Вы слышали, как кричала ваша жена?
– Да.
– Затем вы потеряли сознание? В воде?
Я кивнул.
– Вы сказали, что у берега было глубоко? Насколько глубоко?
– А вы не измерили восемь лет назад? – поинтересовался я.
– Ответьте на вопрос, доктор Бек.
– Не знаю. Глубоко, и все.
– Выше головы?
– Да.
– Прекрасно. Что вы помните дальше?
– Больницу.
– И больше ничего? Между падением в воду и больницей?
– Ничего.
– Вы не помните, как вылезли из воды? Как добрались до купальни? Как вызвали «скорую»? Вы ведь проделали все это, знаете ли. Мы нашли вас на полу с телефонной трубкой в руке.
– Знаю, но не помню.
Тут в разговор вмешалась Линда.
– Вы думаете, что эти два человека тоже жертвы, – она поколебалась, – Киллроя?
Последнее слово сестра произнесла шепотом. Киллрой. Одно его имя леденило.
Лоуэлл кашлянул в кулак.
– Мы не уверены, мадам. Все известные нам жертвы Киллроя были женщинами. И он никогда не прятал тела. Во всяком случае, нам об этом ничего не известно. Кроме того, кожа на телах уже разложилась, и мы не можем сказать, было ли на ней клеймо.
Клеймо. У меня закружилась голова. Я закрыл глаза и перестал слушать.

3

На следующий день я ворвался в офис рано утром, часа за два до начала работы.
1 2 3 4 5 6