Но на этот раз Кэти не смогла расслабиться, ибо теперь знала: причина неловкости, которую она всегда испытывала в его обществе, гораздо серьезнее, чем она думала, и не имеет отношения к Джонни.
— Разделите со мной импровизированный обед, — пригласил ее Хавьер, снимая с лошади седельную сумку. — Садитесь, устраивайтесь поудобнее.
Кэти упрямо осталась стоять. Пусть знает, что есть еще люди, которые не собираются немедленно и автоматически выполнять все его требования. Но он не обратил на это никакого внимания. Достал из сумки сверток и протянул ей фляжку, проговорив безразличным голосом:
— Возьмите. Вы выбрали далеко не самое лучшее время для прогулок по холмам. Надеюсь, вы хоть старались держаться в тени.
— Естественно. Я же не дурочка. — Кэти открыла фляжку. — У меня нет ни малейшего желания покрыться пузырями и вынудить вас лечить меня, тратить драгоценное время. — Долго бывшая в употреблении фляга уже давно лишилась своего пластмассового колпачка, и Кэти недовольно повела плечами, прижимая ее к губам и делая долгий глоток. Но фляжка оказалась термосом, а вода — восхитительно холодной и свежей, и Кэти неохотно оторвалась от нее, кончиком языка облизнула губы.
Кэти заметила, что он с улыбкой наблюдает за ней, и насторожилась, не понимая, что он нашел в ней смешного. Увидев ее реакцию, он сказал:
— Ну что вы, я совсем не это имел в виду. Неужели у вас сложилось такое впечатление? — Он медленно сдвинул шляпу на затылок, открыв для нее всю теплоту своих пленительных серых глаз. — Вы считаете, что я уделяю вам мало внимания и заботы?
— Не надо рассматривать каждое мое слово в микроскоп. — Разозлившись на себя за то, что покраснела, Кэти села на траву, выбрав место как можно дальше от него, и в то же время так, чтобы это не выглядело демонстративно.
Она вовсе не нуждалась в его повышенном внимании. Однако почему-то ей не хотелось обсуждать эту тему, и она быстро сменила ее:
— Хоть и жарко, но я стараюсь использовать дневные часы для знакомства с окрестностями. В это время Джонни спит час или полтора, а Роза всегда рядом с ним. Обычно я возвращаюсь задолго до того, как он проснется. Так что… — Кэти оперлась на землю, собираясь встать на ноги, — мне пора идти.
— Останьтесь.
Это был приказ, не подлежащий обсуждению, подкрепленный легким нажатием на ее плечо. Но от этого самого обычного прикосновения по ее обнаженной коже пробежала дрожь. Кэти вся сжалась, подавив желание сбросить его руку, вскочить и убежать. Она была не настолько глупа, чтобы показывать ему, как он ее возбуждает.
— Зачем вы так настойчиво пытаетесь убедить меня в вашей материнской преданности? — Он присел на корточки радом с ней и, убрав руку с ее плеча, дал ей возможность прийти в себя. — А вот мне совсем не нужно убеждать ни других, ни себя в моей преданности Джонни. — Это было сильно сказано. Он испытующе посмотрел на Кэти, и взгляд его стал напряженным, губы сжались. — Как я понимаю, вы боретесь с желанием вернуться к своей карьере?
Кэти чуть не рассмеялась ему в лицо. Он сделал ставку на мою предполагаемую тягу к ярким огням рампы и всеобщему поклонению, поняла она. И считает, что именно это заставит меня отдать Джонни. Конечно, его надежды лишены всяческих оснований, а насколько лишены, он никогда не узнает, если я буду придерживаться выбранной линии поведения.
Кэти не переставала изумляться, как этот человек, наверняка имея богатый опыт общения с противоположным полом, мог хотя бы на минуту предположить, что она фотомодель. Когда она нанесла ответный удар, в ее глазах плясали чертики.
— Мне жаль разочаровывать вас, Хавьер. Но теперь все мои помыслы отданы двум новым карьерам: материнству и живописи.
Для вас же лучше будет, если вы поверите в это, добавила она про себя, но тут вдруг увидела какое-то странное выражение в его глазах и услышала, как он сказал:
— Мы делаем успехи. В первый раз за все время вы назвали меня по имени.
Неужели? Да, пожалуй, он прав. Кэти быстро отвела глаза, пытаясь подобрать ответ, который убедил бы его в том, что она вовсе не пытается сблизиться с ним. Лучше всего поскорее уйти, решила она.
— Мне правда пора возвращаться. Джонни скоро уже проснется. Спасибо за воду.
— Вы доберетесь гораздо быстрее, если поедете со мной верхом. Пронзительный взгляд темных глаз призывал ее согласиться с тем, что он прав. А если она откажется наотрез, то это будет означать, что она по-прежнему считает его своим врагом… Кэти неопределенно пожала плечами и взяла большой кусок холодного омлета, который он протянул ей на кончике охотничьего ножа.
Пышная tortilla была необыкновенно вкусна, и Кэти сразу наелась, однако не смогла устоять и против ломтика ветчины, который Хавьер предложил ей. Сначала она попыталась было отказаться, но он произнес торжественно:
— Лучшая испанская ветчина производится в Андалузии. Я просто настаиваю, чтобы вы попробовали ее.
— Чудесно. — Облизнув пальцы, Кэти почувствовала, насколько ее разморило. Едва удерживая готовые закрыться веки, она смотрела, как сильные, умелые пальцы Хавьера спрятали устрашающее лезвие в ножны, потом он откинулся назад и вытянулся на земле рядом с ней, подложив руки под голову.
Кэти сидела, обхватив руками колени, и незаметно поглядывала на своего спутника. Раньше ей казалось, что ему лет тридцать семь — тридцать восемь, но сейчас, когда он вот так лежал, растянувшись на теплой земле, в пропыленной рабочей одежде, он выглядел лет на пять моложе. И, как всегда, великолепно. Черная шляпа закрывала его лицо, а равномерно вздымавшаяся и опадавшая грудь говорила о том, что он задремал. Да и мне тоже вовсе не надо торопиться с возвращением, лениво думала Кэти. Если малыш проснется, возле него будет Роза, не говоря уже о Паките. А у него щедрое сердце — он уже любит их обеих…
В сосновой рощице было так тихо, так спокойно, слышался лишь стрекот кузнечиков в траве и легчайший шепот ветерка, играющего с пурпурными маками. Она не чувствовала своего тела, как будто все в ней расплавилось и стало густым текучим медом.
Неподвижный воздух был горячим и тяжелым. Ее пальцы медленно, с неосознанной томностью легли на пуговицы глубокого круглого выреза тонкого, как паутинка, платья, расстегнули сначала две, потом три… Она медленно обмахивалась полупрозрачной тканью, пытаясь навеять на себя прохладу. И тут Хавьер сонно пробормотал:
— Позвольте, я помогу.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Голос Хавьера казался струйкой дыма, легко курящегося в душистом, теплом воздухе, нежно ласкающем ее тело и заставляющем терять связь с реальностью. Никогда в жизни она не чувствовала такой приятной, расслабляющей дремы.
Крупное, сухощавое тело Хавьера как бы нехотя перевалилось на бок, он подставил под голову одну руку и каким-то невероятно медленным движением приподнял другую, опустив свои теплые пальцы на тонкую ткань ее платья, потом освободил из ненадежного убежища одну пуговичку, другую…
Кэти была как под гипнозом и думала точно о ком-то другом: что же такое случилось со всеми моими моральными принципами, над которыми так смеялась Корди? Неужели они испарились под жарким испанским солнцем и я стала совсем другой женщиной, способной на такую откровенную чувственность — не стесняясь, принимаю ласки мужчины, гладящего мою грудь?
Но ведь далеко не всякого мужчины, возразила она себе в замешательстве. Только этого мужчины, единственного…
Он придвинулся ближе, кожаные брюки с легким скрипом коснулись ее обнаженного тела, и она закрыла глаза, впитывая в себя запахи хорошо выделанной кожи, сухой земли, жары и… мужчины. Она только диву давалась, почему никогда раньше не чувствовала ничего подобного: все ее тело как бы плавилось и жаждало удовлетворения…
Едва слышный предостерегающий голосок еще что-то нашептывал, но она не двигалась. И вот с пуговицами было наконец покончено, и Хавьер распахнул ее платье настежь. Только тут стыд все-таки победил — она почувствовала, как у нее перехватило дыхание, и постаралась открыть глаза. Но тут же пожалела об этом, увидев, каким ленивым, оценивающим взглядом он окидывает ее тело.
Ни один мужчина не видел ее до сих пор в подобном виде. Во время двух незабываемых встреч с Дональдом все происходило быстро и в полной темноте.
Все тело у нее покрылось мурашками, предвещая росший в ней отчаянный протест. Но вместе с этим возникло и чувство потери, огромного сожаления, потому что сдерживаемые чувства помимо ее воли наполняли ее восхитительной, бездумной, прелестной чувственностью. И тут каким-то неуловимым, легким движением он расстегнул застежку ее кружевного бюстгальтера, и полные, щедрые груди оказались в его руках. В этот миг тонкий предостерегающий голосок утонул в грохоте ее сердца, в мощном толчке крови, воспламенившем ее всю, с головы до ног.
— Bella… Bella…
Она, казалось, могла утонуть в теплой нежности его голоса — и на самом деле почти лишилась чувств, когда он склонился над ней и удовлетворенно провел языком по гордо вставшему, напрягшемуся соску, а потом по другому, и так раз за разом, пока она не подумала, что сейчас умрет от этой нежной пытки.
Она обхватила руками его голову, погрузив сведенные от напряжения пальцы в мягкий шелк его черных волос и понимая, что проваливается в какую-то пропасть, забвение без мыслей и чувств, все ближе и ближе подходя к постижению старой как мир, но всегда волнующей тайны. А он поднял голову над ее наполненной страстью грудью и медленно, ах, как медленно, кончиком грешного, опытного пальца повел вниз, к нежному изгибу ее живота, и остановился, чуть-чуть не дойдя до края кружевных трусиков.
Его имя криком застыло на ее губах, она подалась навстречу ему, выгнув спину дугой, и вдруг сквозь бьющийся в ушах стук собственного сердца услышала мягкий голос: — Такое множество талантов… Сразу поняв, что он имеет в виду, Кэти вся покрылась испариной от стыда, потом ее бросило в дрожь. Как только я могла позволить ему пользоваться мной?! Подонок! О Господи, какой подонок!
Он явно намекал на присущую ей удаль в постели. А разве она могла возразить, что с ней такого не происходило никогда в жизни? Она не имела права сказать правду, но даже если бы и сказала, он не поверил бы. Его заигрывания были всего лишь намазанной медом приманкой, еще одним средством доказать, что она не годится на роль матери.
Подобрав под себя ноги, она откатилась в сторону, нащупывая ускользавшую из-под пальцев застежку бюстгальтера. Лицо ее пылало.
— Рог Dios! — Резкий выдох разорвал плотную, теплую тишину, и Кэти проглотила крик, готовый вырваться из ее груди. Неужели он пытается доказать, что испытывает такие же чувства, как и она, что он забыл обо всем в эти мгновения взаимной близости?
Нет, это просто еще одна дьявольская ловушка, с целью доказать, что я обыкновенная шлюха. Ах ты, крысолов несчастный!
— Не прикасайтесь ко мне! Никогда! — хрипло выкрикнула она и шмыгнула носом от подкативших слез, потому что все эти крошечные пуговички — все восемь миллионов — отказывались подчиняться и попадать в петли. А он уже был на ногах, и, встретившись яростным взглядом с мрачной непреклонностью его серых глаз, она поспешила отвернуться, ибо прекрасно понимала, что стоит ей перестать злиться — она тут же умрет от стыда.
Застегнув наконец платье и от всей души надеясь, что сделала это правильно, она попыталась разгладить смявшуюся воздушную ткань, нашла Розину шляпу, резко нахлобучила ее на голову и двинулась прочь, держа спину очень прямо, а он подошел к своему коню.
Как я могла позволить себе такое? Ладно, пока что не буду думать об этом, иначе разревусь. Она чувствовала, что слезы унижения и стыда подступают к глазам и вот-вот хлынут потоком. А гордость не позволит ей прийти в усадьбу с заплаканным лицом. И тут она вздрогнула, чуть не упав в обморок от ледяного голоса:
— Ven aqui! Ты поедешь со мной, верхом на лошади.
Да я скорее умру! — подумала Кэти.
Но стук копыт ясно сказал ей, что у нее нет выбора, а сильные руки, подхватившие ее и усадившие в седло, исключили возможность освободиться. Цветистое испанское ругательство, которое он пробормотал ей в ухо, только подкрепило ее уверенность в той опасности, которую она навлекает на себя и Джонни своим сопротивлением.
Хавьер послал белого жеребца галопом по заросшему маками полю, а потом одним движением сильных бедер направил его в ворота загона.
Напряжение немного спало, когда грациозные, игривые прыжки сменились мерным цокотом копыт по сухой белой земле, а все перипетии их недавней борьбы унесло встречным ветерком. Она покорно принимала жар его тела, к которому прижималась спиной, да изредка — толчки его крепких бедер, когда он направлял лошадь.
Кэти стиснула зубы, чтобы не реагировать на все эти ощущения. Жаль, что человек, которого я должна держать на холодно-вежливой дистанции, оказался единственным, кто сумел пробудить во мне такие сильные чувства. Теперь мне как-то придется жить со всем этим, жить рядом с ним по меньшей мере еще несколько недель. Что у меня получится, не представляю…
А как он будет злорадствовать, поставив еще одно черное пятно на моей репутации!
Но ничего похожего на злорадство не было в жестком выражении его лица, когда он остановил лошадь у дальнего въезда в усадьбу, спрыгнул с седла и помог ей спуститься на землю. А я ведь, пожалуй, должна быть признательна ему, подумала Кэти ошеломленно, когда ее ноги коснулись земли и он убрал руки с ее талии, что он не заехал прямиком во двор, выставив меня на обозрение слугам и работникам.
Теперь ей надо было побыстрее убраться отсюда, но она не могла этого сделать, зажатая между его телом и крупом лошади. А он явно намеревался как-то еще унизить ее, в этом не было никаких сомнений.
Пытаясь быть храброй и лицом к лицу встретить все, что бы он ни уготовил ей, Кэти вздернула подбородок и вгляделась в каменные черты его лица. Глаза Хавьера поблескивали из-под полей черной шляпы, и Кэти невольно съежилась, изо всех сил убеждая себя, что залепит ему пощечину, если он скажет не так хоть одно слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22