, в потертом емельяновском картузе, с баулом под мышкой.
Среди деревьев показался светлый прогал.
– Здесь, – сказал Емельянов.
Ленин остановился, осмотрелся, увидел стожок сена с приткнувшимся к нему сбоку шалашом, положил баул на траву, сделал несколько шагов в темноту, пропал в ней и, вынырнув снова, сказал, потирая руки, словно собирался приняться за косьбу:
– Косы, грабли есть?
– Есть, – ответил Емельянов. – Утром сами посмотрите.
– Надо, чтобы все было, как у настоящих косарей.
– А как же! Обязательно. Костер развести?
– А не опасно?
– Нет. Тут кругом ни души.
Ленин сказал после краткого раздумья:
– А все-таки не надо сегодня. Поспим без костра. Завтра оглядимся и начнем правильную жизнь.
Старшие мальчики – Александр, Кондратий и Сергей – пошли осматривать окрестности. Младший – тринадцатилетний Коля – остался: он любил быть среди взрослых. Зиновьев сел на траву и начал разуваться: левую ногу терла неумело намотанная портянка.
Ленин подошел к шалашу, заглянул в него, потом влез и крикнул оттуда:
– Чудесно! Замечательное жилье! Тепло, мягко и хорошо пахнет. – Он развалился на сене, негромко смеясь, потом сказал: – Конечно, хорошо бы тут иметь спрятанный в сене беспроволочный телефон для связи с Питером… Надежда на вас, Николай Александрович. Смотрите, газеты доставляйте аккуратно…
– Все будет сделано, – отозвался Емельянов, гремя в темноте котелками и чугунками. – Так. Все на месте. Ну, ребята, пошли. Запоминайте дорогу, чтоб в случае чего могли сюда попасть в любое время. Провожу вас к лодке. Завтра утром, Сашка, твой черед привозить газеты.
Ленин сказал из шалаша:
– Вы там на берегу поговорите погромче, а мы послушаем. Проверим, как слышно с берега. Коля, залезай сюда.
Коля залез в шалаш и уселся рядом с Лениным. Емельянов со старшими сыновьями ушел. Шуршание их шагов по траве вскоре затихло. Ленин обнял мальчика за плечи и сказал:
– Слушай.
Прошло минут пятнадцать. Ничего не было слышно. Ни голосов, ни плеска весел. Ленин удовлетворенно кивнул головой и спросил:
– Будем спать, Григорий?
– Неужели вы сможете заснуть, Владимир Ильич?
– Вне всякого сомнения, – ответил Ленин уверенно, хотя точно знал, что не заснет.
– Я не смогу.
– Напрасно. Мы теперь вроде затравленных зверей. Надо засыпать быстро, спать чутко… Что у вас там с ногой?
Зиновьев жалобно ответил своим тонким голосом:
– Да все эта тряпка… Завернулась… Натерла.
– Относитесь к неприятностям по-философски. Ночь под старой луной располагает к философствованию. Эта луна уже все видела… Наверно, и скрывающихся от полиции интеллигентов, не умеющих завертывать портянки.
– Вы все шутите…
Послышались шаги.
– Это я, – сказал Емельянов из темноты.
Ленин и Коля вылезли и сели у входа в шалаш. Емельянов уселся возле них. Ленин спросил:
– Вы разговаривали?
– Да.
– И громко?
– Да.
– О чем же вы говорили?
– Хе-хе… Я сказал: «Чухонцы уже спят, наверно. Завтра с утра начнут работать. Как будто люди неплохие, опытные косцы…» Саша ответил: «Только жалко: по-нашему не понимают…» И еще в этом роде.
– Молодцы. Конспираторы. Значит, на берегу нас не слышно. Это хорошо.
Зиновьев влез с одеялами в шалаш и начал там устраивать постель.
– Папа, а костер утром будем разжигать? – спросил Коля.
– Будем, будем, – ответил Емельянов.
– Я разожгу.
– Ладно. Пока залезай, спи. Уже поздно.
– Можно, я еще немножко посижу?
– Тебе бы все сидеть…
Зиновьев в шалаше повертелся и затих.
– Тут один недостаток, – негромко сказал Ленин.
– Комары? – Емельянов виновато развел руками. – Да, комарья много, особенно ночью.
– Нет, не то. Нельзя работать по ночам, вот что худо.
– Может, оно и лучше, – заметил Емельянов. – Отдохнете.
– Хорошо курильщикам, – сказал Ленин после короткого молчания. – В такую вот ночь без света сидят и курят трубочку… И безделье, в сущности, и все-таки какое-то занятие.
– А вы давно не курите?
– Никогда не курил. Времени не было, и потом – лишний расход. Жили более чем скромно, каждую копейку приходилось рассчитывать. Помимо того отвлекает. Страстишка хоть и небольшая, а все же страстишка. Привыкнешь замучаешься без табака, не сможешь работать. А в нашем ссыльном да эмигрантском бытии остаться без табака было весьма нетрудно. Так и прожил скучную жизнь: не курил, не пил вина, за барышнями почти не ухаживал… Он рассмеялся. – Но интересную все-таки жизнь, как вы думаете? А теперь так уж совсем как в авантюрном романе! Шалаш в глуши за озером… Страшные заговорщики под личиной финнов-косарей… Григорий, вы спите? Спит. Устал. Ему отдохнуть надо всерьез, он совсем измотался.

3

Но Зиновьев не спал. Его поташнивало, голова легонько кружилась. Он только что в лодке испытал странное чувство. Передняя лодка, на которой находился Ленин, была еле видна, а за ней простирался белесый мрак. И Зиновьеву вдруг померещилось, что передняя лодка приближается к отвесной бездне, а он на второй лодке, как привязанный, безвольно следует за Лениным. Ему захотелось крикнуть: «Стойте! Не надо! Остановитесь!»
После разгрома июльской демонстрации, анализируя события, приведшие к июлю, Зиновьев переживал целую гамму сомнений и опасений. Сегодня, в эту теплую сырую ночь на туманном гниловатом озере, эти сомнения с особой силой одолевали его. «Верно ли мы плывем? Не сгинем ли в этом тумане? Нет ли в отваге и непримиримости Ильича элемента сектантства или, что еще опасней, жертвенности, обреченности?» Ленин занимает слишком крайнюю позицию, все хочет довести до конца, недостаточно расчетлив, не способен на разумные компромиссы, не учитывает колебаний масс. В конце концов, размышлял Зиновьев, поеживаясь от сырости, ведь они-то всего-навсего кучка интеллигентов, а кругом простирается бескрайняя Россия, полная жадных хуторян и корыстолюбивых лавочников, пьяных мастеровых и юродивых богомольцев, Иванов Ивановичей и Иванов Никифоровичей, чудотворных икон и животворящих крестов. Ведь эта Россия никуда не делась, она существует, хотя и в полуобморочном состоянии. Массы же необразованны, анархичны, как они доказали третьего и четвертого июля, на них трудно полагаться. Получив видимость свободы, они готовы все ломать и кромсать, как бурсаки у Помяловского. Неудача приводит их в уныние. Представители некоторых восставших полков пришли к Керенскому с повинной. Иные корабли Балтийского флота осудили большевиков как агентов Вильгельма. Кронштадт выдал «зачинщиков». Арестованы Каменев, Коллонтай, Раскольников, Рошаль, Сиверс Арестованы Каменев, Коллонтай, Раскольников, Рошаль, Сиверс… – Каменев (Розенфельд) Лев Борисович, член партии с 1901 г. На VII Всероссийской конференции избран членом ЦК. В 20–30-х гг. за антипартийную деятельность неоднократно исключался из партии. Коллонтай Александра Михайловна (1872–1952) – партийный деятель, дипломат, в социал-демократическом движении с 1890-х гг. После Февраля 1917 г. вела работу среди матросов Балтийского флота и солдат Петроградского гарнизона. Раскольников Федор Федорович (1892–1939) – в большевистской партии с 1910 г. После Февраля 1917 г. член кронштадтского комитета РСДРП(б), редактор газеты «Голос правды». Рошаль Семен Григорьевич (1896–1917) – в революционном движении с 1910 г., член большевистской партии с 1914 г. В марте 1917 г. избран председателем горкома РСДРП(б) в Кронштадте, убит контрреволюционерами. Сиверс Рудольф Фердинандович (1892–1918) – член партии с 1917 г., командир Красной Армии, один из создателей и редакторов большевистской газеты 12-й армии «Окопная правда».

и многие другие. «Правда» и «Солдатская правда» разгромлены.
А Ленин сидит теперь возле шалаша и разговаривает так, словно приехал сюда на дачу. Он осведомляется у Емельянова, может ли рабочая семья прожить с огорода, сколько стоят овощи на рынке и, наконец, какой породы рыба водится в Сестрорецком Разливе, и говорит при этом, что «уха без ерша или хотя бы окуня – пустое дело».
Вчера Зиновьев, читая свежие газеты, с горечью сказал Ленину:
– Как быстро массы склоняются перед силой!
Не обернувшись к нему, Ленин быстро ответил:
– Это пока они сами не стали силой! – Сказав это, он обернулся, заглянул в газету, которую Зиновьев читал, пробежал ее глазами и продолжал: – Массы – народ практический, они не станут понапрасну лезть в петлю. Они не одиночки-интеллигенты. Эффектный жест и громкая фраза не по их части. Жест и фразу они уступают разным Керенским и Авксентьевым …и Авксентьевым… – Авксентьев Николай Дмитриевич (1878 1943), один из лидеров партии эсеров. После Февральской революции председатель исполкома Всероссийского Совета крестьянских депутатов, министр внутренних дел во втором коалиционном Временном правительстве, позднее председатель контрреволюционного Временного совета Российской республики, белоэмигрант.

, кончившим классические гимназии и прочитавшим старика Плутарха …старика Плутарха… – древнегреческий философ и писатель (ок. 45 ок. 127), автор знаменитых «Сравнительных жизнеописаний» и «Этических сочинений», представляющих собой богатейший источник сведений о древнем мире.

, который не одного гимназиста уже свел с ума… Массы поймут, что провалились потому, что действовали неорганизованно. Они это учтут в следующий раз.
Зиновьев слабо улыбнулся: говорить о «следующем разе» при нынешних обстоятельствах – значило предаваться самообольщению.
Зиновьев понимал, что следовало сказать Ленину ясно и недвусмысленно о своей точке зрения. Но он молчал. Он боялся. Его мысли, выраженные вслух, были бы восприняты как проявление слабости и нерешительности качеств, презираемых Лениным и всей партией больше всего на свете. Ведь Зиновьев, повторяя настойчиво и добросовестно, с истовостью почти молитвенной, ленинские формулировки, слыл среди товарищей последовательным и стойким; расхождения, бывавшие у него с Лениным, никогда не доходили до конфликта. Если он теперь, в сложнейший момент, проявит слабость и нерешительность, то ему тут нечего делать с Лениным, нечего скрываться, нечего числиться ближайшим сподвижником, нечего поедать емельяновский ржаной хлеб и пшенную кашу. Тогда он нуль. Разве мог он на это согласиться? Он не мог.
Он питал к Ленину любовь почти женскую, полную ревности, безотчетную и расчетливую в одно и то же время, – любовь, которую Ленин умел внушать, сам о том не подозревая, всегда относя привязанность к себе только за счет привязанности к своим партийным воззрениям.
Бодрость Ленина вызывала в Зиновьеве одновременно и зависть и раздражение. Но в последние два дня перед переездом сюда, на заозерный сенокос, эти два противоречивых чувства сменились третьим, еще более сложным: Зиновьеву стало казаться, что Ленин только искусно притворяется бодрым и неунывающим, а в действительности знает, что революция не удалась, что они обречены, что палачи Временного правительства при злорадном молчании современных пилатов …современных пилатов – Плехановых, Потресовых и Черновых… – Пилаты – от ставшего нарицательным имени Понтия Пилата, римского наместника Иудеи в 26–36 гг. н. э., отличавшегося жестокостью, массовыми насилиями и казнями без суда. В Евангелии говорится, что он утвердил смертный приговор Христу. Плеханов Георгий Валентинович (1856 1918), деятель русского и международного революционного движения, философ, создатель первой русской марксистской группы «Освобождение труда» (Женева), один из основателей РСДРП и газеты «Искра», после Второго съезда РСДРП – один из лидеров меньшевизма. Вернувшись после Февральской революции в Россию, возглавил крайне правую группу меньшевиков-оборонцев, выступал против большевиков и социалистической революции, считая, что Россия для нее не созрела. Потресов Александр Николаевич (1869–1934) – с 1896 г. – член РСДРП, с 1900 г. – член редакции «Искры», с 1903 г. – один из лидеров меньшевизма. В 1917 г. редактировал газету «День», ведущую злобную кампанию против большевиков. После Октября – белоэмигрант. Чернов Виктор Михайлович (1873–1952) – один из основателей и теоретиков партии эсеров, в мае – августе 1917 г. – министр земледелия в буржуазном Временном правительстве, сторонник репрессий по отношению к крестьянам, захватывающим помещичьи земли, белоэмигрант.

– Плехановых, Потресовых и Черновых – казнят неудавшегося русского Робеспьера и его товарищей. Почти с торжеством ловил Зиновьев мгновения, когда Ленин задумывался, становился рассеянным и печальным. Эта рассеянность, этот скорбно-сосредоточенный взгляд вызывали в Зиновьеве приливы острого страха перед будущим и в то же время чувство приятного самоуспокоения: значит, он, Зиновьев, не так уж плох, значит, его безрадостные мысли не являются признаком ничтожества, слабости…
Верно, Ленин сразу опоминался; спохватившись, что молчит и что все кругом тоже молчат, он тотчас же начинал говорить о событиях, размышлять вслух о вероятных поворотах революции, насмехаться над близорукостью эсеро-меньшевистских деятелей, шутить по поводу неудобств подполья и т. д. Но Зиновьев не был склонен принимать его оживление за чистую монету.
Торжественный лунный свет вдруг полился в треугольное отверстие шалаша, стволы деревьев вдали затеплились, как свечи. Это напомнило Зиновьеву виденную им в венском музее картину на евангельский сюжет. В том состоянии духа, в каком он находился сейчас, он не мог не подумать, что Иисус, если он существовал как историческое лицо, тоже, вероятно, перед тем как его схватили, притворялся веселым, смеялся и шутил, а не плакал и сетовал, как это изобразили наивные и чувствительные авторы евангелий.
В этот момент Ленин рассмеялся.
– Вот и луна опять появилась, – сказал он. – И как видите, Николай Александрович, она отплывает все влево, все влево… Ни дать ни взять, как Россия в ближайшем будущем. Гм, гм… Григорий спит. Коля клюет носом. Попытаемся заснуть, а, Коля? Николай Александрович, а знаете, когда мы сделаем революцию, нашу, настоящую, придется вам переменить имя-отчество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16