Неужели они теперь никогда не оставят его в покое?Он обогнул холм.Никого…Но откуда-то очень издалека, с расстояния холмов в пятьдесят… звучала мелодия тихой, напевной колыбельной.Голубь сел и нервно засвистел. Словно человек, подбадривающий себя на пустынной улице. Потому что это все-таки слишком, согласитесь.Он больше не пытался преследовать привидение. Удивительно, но голос этой дамы слышен уже совсем далеко…Только пусть она не надеется, что по ее милости одного из Аренкуров хватит кондрашка.Однако черт бы побрал это пение…Голубь нервно закурил.Как могла попасть в пустыню женщина в городском костюме? Легионеры должны бы заметить ее на этой безлюдной равнине… И что она шастает здесь в сорокапятиградусную жару, посреди Сахары, так, будто ей это ничего не стоит? Кто она? Ясно, что не живой человек… Тут уж нет сомнений… Он, правда, никогда не верил в привидения, но теперь куда деваться… Его тоже поднимут на смех, как старых матросов, когда они рассказывают о похожих случаях, но только на море. Хорошо, что ему не придется рассказывать о своих приключениях, ведь он в ближайшее время умрет в результате «несчастного случая при исполнении служебных обязанностей». Но уж он-то не будет устраивать по ночам такие концерты. Это свинство. Барская блажь… Обычные женские штучки. Сначала флиртует с капитаном спаги, а потом, когда ей пустили пулю в лоб, пристает к незнакомым мужчинам… Что ей от него нужно? Он что, приставал к ней?И вдруг поющее привидение возникло совсем рядом, так близко, что казалось, стоит протянуть руку, как он схватит его… И при этом громко, вызывающе пело!Даже если сделать скидку на лунный свет, который искажает перспективу, до него шагов пятьдесят, не больше… Голубь рванулся к нему.Теперь не уйдешь!Опля!Он определенно видел: женщина побежала за холм… Он за ней. Никого…«Si l'on savait» — послышалось где-то далеко-далеко,……Тут уж Голубь окончательно поверил, что имеет дело не с человеком. Быть совсем рядом, а потом оказаться Бог весть где, а потом опять в пятидесяти шагах?… Однако на песке ясно видны следы сапог…Голубь пошел по следу.Кругом было множество четких отпечатков. Ага! Ее милость привидение оставляет след своей ножки на песке?! Значит, мадам имеет вес! И объем! И точно так же ступает по земле, как все прочие смертные… Таких привидений даже во времена его дедушки не бывало… Тут какой-то обман, а этого он не любит…Следы вели назад к оазису… Но вдруг…Голубь похолодел!За холмом, где открывался небольшой кусок ровного пространства, следы исчезали.Просто— напросто исчезали! Как вам это нравится?!Следы обрывались на гладком песчаном поле между двумя холмами, совершенно пустом, словно женщина взлетела отсюда в воздух. Два последних отпечатка виднелись вполне отчетливо, а дальше ничего, только ровный песок…Нет, больше он этим делом не занимается. Увольте. Он примет к сведению, что привидения все-таки существуют. Да еще какие хорошенькие!Голубь снова устроился меж кустами и принялся дальше исследовать содержимое бумажника. Куда ему тягаться с привидением. Ваша взяла, мадам!…В бумажнике было письмо. Адресованное мсье Анри Гризону. Его просили поскорее покончить «с делом», потому что «Калимегдан может ждать только до осени…». Гм-гм, подумал Голубь. Мсье Калимегдан может бежать, раз ему так не терпится, поскольку до осени мсье Гризон вряд ли покончит «с делом»: нет никаких гарантий, что день Страшного Суда наступит именно в этом году, а равно и связанное с ним Воскресение. Но теперь он по крайней мере знает, кто убитый. Анри Гризон, авеню Мажента, 9.Что там еще?Костяной жетон. Смотри-ка… Написано «в звании майора», а имени нигде нет. Или тут внизу: «выдано лично мною. Генерал — подпись неразборчива». И номер: «88». А сверху золотыми буквами: «Генштаб. Управление „Д“.Одним словом, мсье Гризон был старый заслуженный вояка, и это что-то вроде памятного подарка или юбилейной медали в честь десятилетия какой-то битвы. Ну хорошо… А это какое-то извещение…Чтоб тебя!……Неподалеку, у подножия холма, сидело, обняв коленки, привидение и пело!Голубь смотрел на него. Но не двигался с места. Зачем? Начинать опять все сначала? Он сидел и смотрел. Потом закурил сигарету. Привидение встало и протянуло к нему руки. Аренкур отмахнулся. Не желает он больше знать никаких привидений!… С него довольно. Оставьте его в покое… Он приставал к кому-нибудь? Что им от него нужно?…Над самыми дальними барханами от края неба отделяется бледная меловая полоса… а женщина все поет…Голубь задумался. Разве вежливость по отношению к привидениям не числится среди воинских добродетелей? Он вынимает губную гармошку и вдохновенно подыгрывает песне этого домашнего призрака, с закрытыми глазами, выделывая коленца…Но почти сразу же открывает глаза, потому что пение обрывается. Хм… Привидение застыло в испуге и удивленно смотрит на него.Потом поворачивается и бежит. Эй! Мадам! Госпожа призрак! Остановитесь, не бойтесь, я не сделаю вам ничего плохого…Но призрак скрылся за одним из холмов.…Голубь пожалел, что так напугал привидение, затем вернулся в лагерь, съел полбатона и сладко заснул. Глава десятая 1
Наутро они двинулись дальше, и Голубь теперь уже шел в строю. К искреннему сожалению Троппауэра, на четыре пары сзади. Все бодро и весело трогались в путь, но сейчас, когда, миновав половину пустыни, они оказались в таком месте, где до ближайшего оазиса нужно было шагать три-четыре дня, измученные солдаты едва волочили по песку ноги.Ввечеру разбили в пустыне лагерь. Фельдфебель Латуре уже поджидал их со своим постоянно идущим впереди патрульным отрядом. Посмотрев на старого легионера, никто бы не сказал, что он проделал утомительный путь. Если он и похудел слегка, то только от досады.Словно куча тряпья, свалилась рота на горячий, голый песок. Латуре расставил посты, назначил легионеров в патруль на завтра.Вдруг он заметил Голубя, который стаскивал вещмешок.— Рядовой!— Oui, mon chef! [ Ружья на землю! (фр.) ]— Вам было приказано ехать в повозке. Как вы попали в строй?— По моей просьбе господин лейтенант разрешил мне поменяться местами с более тяжелым больным.— Я надеюсь, что вы… в очень скором времени будете весьма тяжело больны… Утром за полчаса до построения явитесь ко мне, пойдете в патрульный отряд. Rompez!Отойдя, Голубь удовлетворенно потер руки. Старый добрый злюка Латуре уж позаботится о том, чтобы он погиб «при исполнении…».Потом он пошел побродить между холмами: вдруг опять где-нибудь увидит привидение. Нравилась ему эта благородная дама-призрак. Голубь сел и вытащил губную гармошку, чтобы подманить ее. Увы, напрасно… Видно, напугал он покойницу…— Дивный вечер, приятель!… — раздался рядом с ним голос Троппауэра.Приземистая, мощная фигура поэта была серой от пыли с головы до ног. Раскинув руки, он воскликнул:— О, Сахара, царица пустынь, будь благословенна твоя пыль, которой ты приветствуешь великого поэта!…— Какие возвышенные слова, — одобрил Голубь. — Так держать… Не прочитаешь ли чего-нибудь новенького? Я уже который день не наслаждаюсь твоими рифмами.— Было несколько удачных строк… Но сейчас я должен проститься, Голубь, сейчас не могу читать… Пустыня зовет меня. Что-то сегодня бередит мне душу! Какой-то страх. Или мысль… Прощай!И он удалился вразвалку… Перебирать свои наполеоновские пряди и ломать голову над новыми рифмами. Его фигура быстро скрылась в темноте… Голубь же размышлял о том, как ему уладить свои отношения с убитым, чтобы избавиться наконец от угрызений совести. Наверное, он сделает так: просто все упакует и сдаст на склад, где хранятся солдатские вещи. Когда он умрет, сверток вскроют, а там будет адрес с запиской, чтобы деньги и все ценное передали наследникам Анри Гризона. Последний адрес мсье Гризона: авеню Мажента, дом 9. Теперь можно идти…Бах!Выстрел… Голубь вскочил и завертел головой…В лагере уже трубили тревогу.Он бросился к роте. Лейтенант выскакивает из палатки в сетке для волос, а внутри продолжает играть граммофон. Почему в легионе у каждого лейтенанта есть портативный граммофон? — проносится в голове у Голубя.— Откуда стреляли?… — спрашивает лейтенант.Никто не может ему ответить. Во все стороны отправляют поисковые бригады, Через десять минут они возвращаются.Святый Боже!Несут Троппауэра… Бедный поэт… Голубь едва может устоять в строю, ему хочется броситься к другу…— Докладывайте! — обращается к тому лейтенант. — Как было дело?Троппауэр привстал. Рана не серьезная, пуля попала в руку.— Откуда мне знать, кто стрелял и откуда, — сказал он. — Я гулял, погруженный в мечты, я все-таки поэт… Гюмер Троппауэр, если вам не знакомо мое имя, лирик…— Рядовой! — рявкнул лейтенант. — Доложить как полагается!— Пожалуйста, пожалуйста, — успокоил его Троппауэр, которому врач промывал рану. — Я гуляю, вдруг выстрел, один, пуля прошила руку, я падаю. Потому что, побеги я, стрелок пальнул бы из засады еще. А так он решил, что я убит.— Трубите еще раз построение, — бросил лейтенант унтер-офицеру.Загремела труба.— A terre! — скомандовал лейтенант.Все положили ружья. Лейтенант и унтер-офицер переходили от ружья к ружью, проверяя затворы и стволы. У того, кто ранил Троппауэра, не было времени почистить их после выстрела.— Вот оно! — крикнул наконец сержант.В руках у него было ружье Голубя.
2
— Рядовой!Голубь сделал шаг вперед.— Где вы были, когда раздался выстрел?— Гулял, но оружие было не со мной.— Вас кто-нибудь видел?— Рядовой Троппауэр. Мы с ним разговаривали за пять минут до выстрела.— Вы ссорились?— Что вы. Поэт — мой лучший друг.— За мной, марш!Лейтенант пошел к санитарной повозке, где Троппауэру как раз бинтовали руку. Голубя конвоировали два унтер-офицера.— Рядовой! В вас стреляли из ружья этого человека.Троппауэр в изумлении приподнялся.— Это исключено.— Что за тон?! — накинулся на него лейтенант. — Вы виделись с ним перед случившимся?— Да. Голубь просил, чтобы я прочел ему свои стихи, он любит мою поэзию, ведь я, если вы случайно не знаете, поэт, я…— Замолчите! Было у этого человека ружье, когда вы разговаривали?Троппауэр торжествующе воскликнул:— Ничего похожего! Он сидел у подножия холма, посреди Сахары, и не было у него другого оружия, кроме губной гармошки…Лейтенант пошел вымерять расстояние до холма, где сидел Голубь. Посчитал, сколько шагов до лагеря и обратно. Меньше чем в полчаса не уложиться, и то бегом. Значит, Голубь не виновен.— Вы кого-нибудь подозреваете? — спросил лейтенант Троппауэра.— Верно, какой-нибудь завистник. У художника всегда много завистников.Виновник не объявился. Голубь раздумывал, стоит ли рассказать о привидении. Все-таки это странно: сначала его преследует привидение, потом из его ружья кого-то ранят… Может, это дело рук грустного призрака?… Но Троппауэр-то чем провинился?Голубь остался возле Троппауэра и читал ему его стихи, которые раненый слушал с закрытыми глазами…— Извини, Голубь…Рядом возникла фигура графа. Его мелодичный, нежный голос был сама деликатность и предупредительность.— Милый Троппауэр, — обратился он к больному, — мне так малы твои ботинки. Я даже хромаю. Прошу тебя, давай поменяемся обратно.Поэт обменялся с графом башмаками. Удивленный Голубь поинтересовался, в чем дело.— Еще в Оране, в вечер перед выступлением, — объяснил Троппауэр, — граф попросил меня поменяться ботинками, потому что я все равно иду в город, стало быть, ботинки придется чистить, а он хотел бы лечь, но его обувь заляпана чем-то красным, и он вынужден будет с ней возиться. Ну, ты знаешь, каковы поэты? Я поменялся с ним, а наутро мы уже выступили… Значит, мои ботинки ему малы… Прочитай то место, где я сравниваю любовь со спелым яблоком, когда оно падает с дерева…Голубь стал читать, а поэт слушал, закрыв глаза и млея от наслаждения… Глава одиннадцатая 1
Следующий переход до оазиса Мурзук: десять остановок на отдых, четыре раза с разбивкой лагеря. Фельдфебель Латуре обследует местность. Все прекрасно знают, что это дополнительное патрулирование он исполняет в наказание. И не без злорадства наблюдают по утрам, как за полчаса до построения он устремляется в пустыню. Но напрасно они ждали, что старый солдат выкажет усталость или недовольство. На его изрезанном шрамами лице не отражалось никаких чувств. Обожженные белые рысьи усы его все так же воинственно щетинились, и он так же зорко подмечал любую небрежность или беспорядок, как и прежде.Было еще темно, когда восемь человек тронулись в путь, среди них Голубь, позади фельдфебеля Латуре. Рядом с ним оказался русский студент Ильич. Ильич, или, как его звали в легионе, Малец, часто дышал, что есть верный признак переутомления, при котором расширяются сосуды легких…— Проклятый поход… — сказал он свистящим шепотом. — Знать хотя бы, куда идем, ведь Сахара в этих местах не изучена…— Глупости, — успокоил его Голубь. — Оазис Мурзук — узел караванных путей из Марокко и Алжира…Малец горестно покачал головой.— Я знаю больше простого солдата. Мурзук -последний оплот цивилизации. Оттуда до экватора доходили только несколько ученых. Этот район всегда вызывал интерес, потому что если найти путь через Мурзук до провинции Нигер, то можно будет построить до Верхней Гвинеи железную дорогу. Из-за этой дороги здесь были и Хорнеманн, и Барт, и самым первым Светоний Паулин, и все они погибли. В провинции Нигер остался еще огромный кусок ничейной земли, которым завладеет тот, кто быстрее до него доберется.:— Скажи, Малец, где ты нахватался стольких никому не нужных сведений о путешественниках, которые во все суют свой нос?… Чистое безумие в твои годы копаться в такой ерунде… Дойдем до Мурзука — и все…— Ошибаешься. В Мурзуке укрепления спаги и сенегальцев.— И это ты знаешь! — с некоторым подозрением уставился на него Голубь. В последнее время он недолюбливал солдат, располагающих необычными познаниями. Тайны, тайны… Тьфу!Малец смутился.— Знаю… Мне стало это известно случайно, благодаря одной даме… Я многое знаю, мне в разных обстоятельствах рассказывали кое-что интересное о политических интригах здесь, в Сахаре…— Очень тебя прошу, поделись этим «интересным» с кем-нибудь другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24