Но что? Или она вообразила себя Джеймсом Бондом? И это пистолет? Базука? Нет, только не Джини, шлюха моя любимая, которую я приберегаю напоследок… Как-то на днях по телевизору показывали, как режут поросенка, вспарывая ему живот, — да, это было нечто!Я заметил, дорогой дневник, что от первоначального замысла (подробно описывать тебе нашу семью и свои деяния — чудовищные, как сказал бы прокурор, деяния) я отклонился из-за этого гадкого шпиона, который играет с огнем…Ты и в самом деле дураком меня считаешь?Итак, как я и обещал, я сейчас опять буду рассказывать тебе о нас.Младенец Беари плачет и мешает мне сосредоточиться. Это нагоняет тоску; не нравятся мне младенцы, не нравится мне этот младенец.Марк по-прежнему носит дорогие и очень элегантные галстуки, он по-своему кокетлив. Кларк обожает замызганную одежду и кроссовки. Старк тоже любит кроссовки, яркие свитера и шерстяные или хлопчатобумажные вязаные шапочки. А Джек предпочитает классические трикотажные фуфайки, добрые старые бесформенные тенниски и замшевые туфли. Мои братишки. Размышляя о нас, братишки, я вдруг совсем расчувствовался.Плевать я хотел на Супермена и прочих супергероев с их дурацкими историями, я сам — супергерой и действую не где-то там в космосе, а здесь, на земле; и жертвы у меня настоящие — настоящие шлюхи, они опаснее и грязнее всех, вместе взятых, распоясавшихся пришельцев. Мы с братьями — настоящие асы. Папа зовет нас, бегу; чао, дорогой дневник, чао, паршивая шлюха! Дневник Джини
Отменный вечер. Доктор Милиус — высокий пожилой красавец, очень достойный, не слишком способный развеселить компанию, но в конечном счете… Его жена — толстая сверкающая блондинка, довольная собой, довольная тем, что окружена такими крепкими красивыми парнями и все такое прочее, с целой тонной бриллиантов меж грудей (красивые, между прочим, камушки и груди тоже, судя по вылезшим из орбит глазам нашего доктора), «а в остальном, прекрасная маркиза…» вечер, значит, сказала бы я, «дорогой мой дневник», получился чудесный.Во-первых, приготовленная мной рыба имела большой успех. Во-вторых, я как следует пригляделась к окружающим: Кларк выпил огромное количество воды, и я подумала о той ужасной жажде из дневника; Старк попросил вторую порцию картофеля фри — любитель картофеля еще не выпал у меня из памяти. Я скромно и тихо прислуживала — этакая мышка-служаночка, — а они обжирались: ням-ням, хрум-хрум. «Скажите, доктор, а какого вы мнения о греческом полихроматическом искусстве?» И — один-единственный глоточек бургундского. «Знаете, дорогой коллега, я думаю, что его значение несколько преувеличивают». Трижды отправляет в рот картошку — м-м-м… «Давайте лучше поговорим о наскальной живописи юго-западных районов Абиссинии третьего тысячелетия до Рождества Христова — вот это действительно интересно». Пронзительный голос круглой дуры блондинки, которая любой ценой хочет участвовать в разговоре: «А как ваши коренные зубы?» — «О, дорогая, помаленьку… Она хочет поставить коронки, но я против: у нее еще очень хорошие зубы; этот пирог просто великоле-е-е-епен, настоящий домашний пирог. С ума сойти можно!»Ну-ка, ну-ка: наш доктор опять скользнул похотливым взглядом по чужой жене? Старушка выглядит сегодня менее старой: накрашена, приодета, в конечном счете из нее могла бы получиться совсем неплохая дама — изысканная, я бы даже сказала «утонченная». Все четыре монстра — при костюмах, выглядят очень элегантно… и подумать только: один из них до сих пор мочится в постель!Вообще-то, все они вели себя весьма непринужденно. Непохоже, чтобы кто-нибудь из них что-то скрывал. В какой-то момент блондинка завела речь об «этом ужасном убийстве Карен», но доктор сказал, что предпочел бы не затрагивать данную тему за столом, в присутствии детей. (Каких детей?)Нужно бы мне сделать так, чтобы я могла перечитывать все записи с самого начала… делать фотокопии? И потом, вести дневник, вообще-то, совсем нелегко, потому что нужно рассказать целую кучу вещей: и то, что происходит в действительности, и то, что проносится в голове. А коль скоро думаю я быстрее, чем пишу, некоторые мысли так и пропадают на полпути.Новая книжка оказалась слишком сложной, ничего я в ней не понимаю; надоело читать книжки, дожидаясь, когда меня убьют. Скорей бы уж все это стронулось с места. Дневник убийцы
Ночь. Сижу в своей комнате и пишу. Ручка скрипит по бумаге — нежной, белой, чуть жирной, как молоко, бумаге; все спят. А я не сплю — я на страже.Прислушиваюсь к их дыханию. 5. ПЕРВАЯ ПОПЫТКА Дневник убийцы
Сегодня вечером мама пошла с папой в его спальню — представляю, чем они, должно быть, сейчас занимаются. Трогают друг друга, целуют. И наверное… нет, и думать об этом не хочу; у меня повлажнели ладони, я вытираю их о пижамные брюки, совсем рядом с моим… Не нужно мне его трогать — потом помочиться захочется.Они и не подозревают, что я узнал ее — ту блондинку из театра. Ну уж это слишком — приводить ее сюда. Теперь я уверен, что они с папой, должно быть… Если бы мама только знала.Смотрю, как падает снег, — на улице очень красиво. На этой неделе мы пойдем за елкой. Нужно, чтобы к приезду Шэрон все было в полном порядке.Хочется пройтись по коридору, послушать у дверей, везде порыться. Я очень люблю бродить по ночам, дом как будто становится совсем другим: царство бумаг — в папином кабинете, королевство ножей — в кухне, королевство закрытых дверей, храпа, скрипучих лестниц, трескучего паркета.Это похоже на жилище вампиров, а я здесь — распорядитель, великий церемониймейстер черных месс; я здесь правлю бал. Ветер бьется в окно — смотрю, как он бьется, и улыбаюсь ему.Решено — пойду пройдусь. Никогда не знаешь, что может случиться. Иногда — незапертая по неосторожности дверь. Иногда — ребенок вышел ночью погулять и никогда больше не вернулся или глупая кошка решила вдруг потереться о твои ноги. На случай, если придется выйти на улицу, я беру пуловер. Надеваю носки — не могу сказать, какого цвета: они у нас у всех разные, очень красивые, нам их мама связала.Небольшой обход. Я неслышен. Внимателен. Только не попадайтесь на моем пути — кто бы вы ни были, — ведь я не сплю, я бодрствую, я жду — именно вас.Пять утра. Приготовил сюрприз для шпиона. Благодаря тому, что нашел в кабинете в шкафу. Сейчас быстро лягу в постель, совсем замерз. Ее дверь была заперта. Не повезло. Бритву я убрал на место. Дневник Джини
Дрожу как осиновый лист и пишу как кура лапой. Похоже, никогда еще в жизни так не дрейфила. Если кто-нибудь найдет эту тетрадь, пусть не удивляется, что строчки пляшут вкривь и вкось, тут уж я и вправду напугалась. Да так, что не могу сразу писать об этом, сначала расскажу о прошедшей ночи.Нынче ночью, как в тот раз, я почуяла, что под дверью кто-то есть, и разом проснулась. Дверная ручка как раз тихо поворачивалась. Я сказала: «Берегись, у меня револьвер». Шепотом сказала, но отчетливо. А голос — голос из-за двери — ответил: «Я все равно убью тебя». Я бросилась на дверь, сама не знаю почему, — безумие какое-то; открыла. Но там никого не было, только запах в коридоре. Странный какой-то. Запах мочи.Это было ночью.Утром поднимаюсь наверх — после завтрака, когда они все уехали. По крайней мере я думала, что все. Беру манто за подол, роюсь в подкладке, вынимаю пачку листков — уже довольно толстая пачка. Сижу на корточках рядом с гардеробом, прислушиваюсь к малейшему шороху, но поскольку Старушка все время напевает, мне легко определить, где она.Читаю — и вдруг слышу дыхание. Чье-то дыхание. У себя за спиной. Тяжелое. Частое. Замираю на месте и снимаю пистолет в кармане с предохранителя. Только не шевелиться. Никаких резких движений. Он тут, за моей спиной, заносит нож; вытаскиваю пистолет и разворачиваюсь. Никого. Иду в ванную, ударом ноги отворяю дверь нараспашку — она с размаху стукается о стену, — никого. Но я по-прежнему слышу чье-то дыхание. Кто-то все равно дышит!С пушкой в руке обхожу комнату. На ночном столике — только будильник да Старушкины снотворные. Смотрю на кровать — большая кровать, на ней покрывало с толстой розовой бахромой до самого пола.Теперь дыхание стало совсем коротким и частым. Как будто бы он… или будто от страха. Стою возле кровати; нужно поднять покрывало, обязательно нужно. Сейчас я наконец все узнаю. Крадучись подхожу поближе, — что за игра? Что он, черт возьми, затевает? Поднять покрывало храбрости не хватает — замерла вытянув руку. А дыхание вдруг переходит в голос, шепчущий ночной голос, мягкий и угрожающий голос из-за двери, беспрестанно повторяющий мое имя: «Джини, Джини, — говорит он, — приди». Слышу какой-то странный звук и понимаю, что это мои коленки стучат друг о дружку. «Скорее — мне не терпится. Ха-ха-ха». Теперь он смеется — злобно и пронзительно, смех переходит в нечто вроде хохота с какими-то каркающими звуками, — старческий, похожий на кашель, хохот.Смотрю на эту расхохотавшуюся кровать и очень отчетливо слышу с другого конца улицы звук клаксона машины мясника — и тут все стихло; потом осознаю еще кое-что: Старушка больше не напевает, дом словно опустел.Никакого смеха — тишина, ни звука; ступенька на лестнице треснула — иду к двери, выглядываю, потом живо возвращаюсь к кровати. Вдруг раздается пронзительный звонок. С испугу я поневоле подскакиваю, всей тяжестью тела налетаю на кровать, она сдвигается с места. Ковер совсем сбился, кровать наполовину отодвинута, но под ней ничего не видно. И дыхания больше не слышно. Ничегошеньки.И тут какое-то пришепетывание. Наверное, я схожу с ума. «Джини!» Я вздрагиваю. «Джини, что вы там делаете? Уже одиннадцать! Джини?» Пронзительный голос сверлит мне мозг. «Мясник заезжал, Джини, вы спускаетесь?» — «Да, мадам, иду!» Какой странный у меня голос — совсем окаменелый. Говорю громче: «Иду!» Никакого движения; тогда я резко наклоняюсь и, готовая получить прямо в лицо удар ножом, приподнимаю покрывало, но там — ничего. Только хорошенький черно-серый магнитофон — стоит себе и работает вхолостую.До сих пор дрожь бьет. Забрала магнитофон, спустилась вниз. Не знаю, зачем я его взяла, — глупо, он мог бы подумать, что его никто и не видел. В конце концов, он не слишком уверен в том, что это я читаю его дневник.А может, и вовсе не приклеивал он никакого волоска. Так, всего лишь игра с самим собой, чтобы было интереснее, и ничего-то он не знает. Пишет наугад, играючи, сам тому не веря. А теперь он как раз-то и узнает, что кто-то забрал магнитофон. Но уже поздно: они здесь, и я не могу отнести его назад. Спрятала в своей комнате, под стопкой нижнего белья.Сейчас они готовятся к обеду — моют руки и все такое прочее. Магнитофон. Развлекаться изволит. Издевается надо мной. Значит, вот что он нашел в отцовском кабинете. Я подумала, не нанести ли ему ущерб, забрав и записки. Глупо, но на ум пришло именно это выражение: «нанести ущерб». Звонят — иду вниз. Дневник убийцы
Она забрала его. Я пошарил под кроватью. Пусто.Как ты, должно быть, испугалась, бедняжка Джини: вообразила, что пробил твой последний час, и ошиблась. В жизни люди частенько ошибаются. А теперь магнитофон нужно вернуть, он не твой, слышишь, Джини? Его нужно вернуть на место. Завтра приезжает Шэрон, и все в доме должно быть в полном порядке. В честь Шэрон. Так что ты сейчас же вернешь магнитофон — тогда, может быть, я прощу тебя.Это была всего лишь шутка, Джини, милая шутка. Пока. Дневник Джини
Нет, не стану я его возвращать. Еще чего. Грязный маленький кретин, ты допустил грубую ошибку и поплатишься за нее. Потому что теперь у меня есть улика. Доказательство того, что в этой халупе живет псих.«Да, мадемуазель, эта шутка явно дурного толка, но все-таки это просто шутка, не так ли? Если бы мы принялись арестовывать всех шутников… Ха-ха-ха!» Плевать. Оставлю его у себя.Не знаю почему, но я возлагаю большие надежды на приезд Шэрон. Она — союзница. Кто-то, с кем можно будет всем этим поделиться. Нормальный человек, который поможет мне выбраться отсюда.Хочу в туалет.
Заодно завернула к ликерчикам — согревает. Всего лишь стаканчик.Боялась, как бы доктор не спустился вниз, но он, наверное, читает свою медицинскую газету.А если по правде, то пара стаканчиков. Ну и что? Могу я немножко подкрепить силы? Вас бы на мое место! Дневник убийцы
Купил подарок для Джини. Ей очень понравится. Завтра вручу его ей. Конечно, не из рук в руки. (Тем более что о руках Джини и думать-то противно.) Найду какой-нибудь способ. Только что видел, как она спускалась, потом, вытирая рот, возвращалась наверх. Должно быть, лакала в погребе ликер. Приоткрытой двери она не заметила: слишком внимательно следила за тем, как бы папа не появился. Идиотка. Увидела бы пару прекрасных голубых глаз, неотрывно следящих за ней, словно очи ангела-хранителя. Дневник Джини
Подарок? Он становится очень сдержан. Это беспокоит меня. Нет времени размазываться по пустякам: слышно, как подъехала машина. Должно быть, Шэрон — на такси.Ох, про такси-то я и не подумала. Но ведь такси не ездят на большие расстояния. И без гроша в кармане в такси не садятся. К тому же поневоле засветишься.Ладно, иду вниз. Чувствую себя взвинченной. Во рту противно.
Три часа. Шэрон — очаровательная девушка, брюнетка с пронзительно-черными глазами. Высокая и худенькая. Со мной она вежливо поздоровалась, тетку чмокнула в щеку, дяде пожала руку.Мальчиков не было. Они пришли в полдень, совсем мокрые, каждый из них обнял ее. Все они были немного смущены. У Марка под мышкой — явно для виду — зажата какая-то папка, а Кларк, чтобы продемонстрировать свои мощные мышцы великана дурака, легонько приподнял девушку. Доктор был вежлив, но не более. Сразу чувствуется, что она — дочь брата его жены: непохоже, чтобы он с ума по ней сходил. К мальчикам я присматривалась очень внимательно, но ничего особенного не заметила.Сама она ни к одному из них неприязни не проявляет. Наверное, забыла тот случай с топкой. Или, может быть, считает, что все это — давняя история.Но стоит ли опять затевать игру «может, то — а может, се — ущипните-ка меня — все это смахивает на сон».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20