Наташа Маркович
Я – необитаемый остров

Часть I

Посвящается мужчинам.
Мужчины, я вас люблю!
Всех.
Даже самых придурочных, не говоря уже о самых
прекрасных.
Даже тех, кого ненавижу, я все равно люблю.
Я вас люблю как класс. И по отдельности тоже.
Понять бы вас еще. И принять.
Также посвящается моим идейным вдохновителям, белым червякам-опарышам, по прозвищу буби.
Специально для читательницы из Воронежа:
при написании книги не пострадало ни одного Сержа.
Все персонажи, кроме него, вымышленные.
Кстати, дорогие френды, напоминаю: невзирая на то что я пишу от первого лица, эта книга художественная, а не документальная. Надеюсь, понятно, что из этого следует? Вот и отлично. Всех це.

Прекрасный мир

Когда-то я жила в прекрасном мире. Мир этот был покоем – теплым, нежным и всеобъемлющим. Мир обнимал меня, всю. Я провела в его объятиях много… Нет, не много, не знаю сколько… Вечность. Кажется, я была там всегда.
Там было тепло, уютно, еще как-то, но это неизменно было покоем.
Жизнь моя была прекрасна – прекрасна. Я и сама, кажется, была этим покоем. Кажется. Я никогда не задумывалась об этом, ведь состояние покоя было для меня таким естественным.
Я плохо помню те времена. Лишь смутные ощущения остались в моей памяти, но и они постепенно слабеют, словно ускользая от меня и отдаляясь, с каждым новым отрезком времени.
Потому что однажды все изменилось – произошла катастрофа. Я до сих пор не понимаю, как это случилось. Мой прекрасный мир вдруг стал нервно-враждебным.
Господи, какой же это был кошмар! Боль, неведомая раньше, наступала на меня со всех сторон, пока не превратилась в один сплошной сгусток. Практически ничего не существовало, кроме нее.
Впрочем, нет, ошибка. Кроме нее существовал страх. Я не знала доселе ничего о его существовании, но это нисколько не помешало ему охватить все мое существо. Целиком, до последней капельки, клеточки. И по мере нарастания боли, по мере ее концентрации страх тоже сгущался, пока не превратился в ужас.
И тогда я начала задыхаться, и задыхалась так долго, что, кажется, еще чуть-чуть – и я могла престать существовать вовсе.
Таким образом, боль, страх и удушье – первое, что я узнала, после неги в бесконечности.
Однако в конце концов все это безумие прекратилось. Я оказалась в новом месте, где был яркий, ослепительный свет, громкие звуки и еще море совершенно новых ощущений, далеко не таких приятных, как это было в моем мире.
Боль прошла, и удушье тоже, но остался страх. Навсегда. Больше в моей жизни не будет ни одной минуты, когда это поганое чувство не жило бы в двух миллиметрах от меня, пожирая мою энергию при первом же удобном случае.
И когда я это поняла, точнее осознала, что с этим мне теперь придется жить, я заплакала.
Плакала я громко и совершенно искренне, не заботясь о том, чтобы кто-то меня услышал, не ожидая никаких результатов и ни на что не рассчитывая. Просто плакала, а что мне еще было делать? Я знала, что я одна в этом мире и помощи ждать неоткуда. Если честно, я даже и не знала, что это такое – помощь.
Однако она пришла. Режущий свет стал мягче, мое тело (у меня, оказывается, есть тело!) переместилось в пространстве (появилось пространство!), и мне стало тепло и уютно. Здесь было совсем не так, как в прежнем моем мире, но, по крайней мере, пахло похоже.
И еще одно. Я снова почувствовала краешком бытия тот глубокий покой и поняла неожиданно, что это – любовь. Любовь. Я думала, что больше никогда ее не встречу.
И вот это открытие принесло мне новое ощущение – бесконечного счастья. Радость от приобретения навсегда казалось бы потерянного, важного. Так, познав несчастье, я поняла, что такое счастье.
Таким образом, в первые несколько минут после рождения я узнала, что такое страх, боль, удушье, любовь, несчастье, счастье.
Возможно, ради этого и стоило родиться. Хотя я до сих пор не уверена в этом до конца, по правде говоря. Что ж. Меня не спросили. Я просто оказалась здесь – и все тут. Изменить это, кажется, не в моих силах. Выхода у меня нет и выбора тоже. Значит, остаюсь. Аминь.
Кстати сказать, я поняла одну важную вещь: плакать полезно. Это приносит положительный результат. Манипуляция – это первый навык, который я освоила.

Димка

Димка – существо, с которым мы знакомы практически с первого дня рождения. Мы родились в один день и почти в одном месте, наши мамы – соседки. С того самого дня, когда я ворвалась в этот дикий мир, он лежал рядом со мной в кроватке и орал. Меня его вопли не напрягали. Когда я погружена в свой внутренний мир, то ничего не слышу и не вижу.
«Надо же, какая спокойная! – с первого дня удивлялась моя мама. – Так редко плачет».
А чего горло-то драть. Несколько раз я проверила – работает. То есть орешь – дают корм или делают тепло и сухо. Или еще чего-нибудь. Поэтому, когда мне что-то надо – я ору, а просто так издавать истошные вопли не вижу необходимости.
А вот Димка орет. Ну и ладно, может, он именно так хочет существовать в этом мире, может, так ему нравится. Гораздо больше меня раздражают те, кто суетится и пытается его успокоить.
«Оставьте человека в покое!» – хочется закричать мне, но я не умею.
Я пробовала просто кричать, но они начинают суетиться не вокруг Димки, а уже вокруг меня, хотя я ору по его поводу. Глупые, ничего не понимают.
Решив, что помочь Димке не могу, я заткнулась и оставила его с ними и их тревогами.
Никакой свободы выбора у человека!
Да, кстати, пара пояснений. Димка – человек. Все существа вокруг меня называются человеками. В том числе и мама.
Мама – это то мягкое и уютное, к чему я переместилась, когда появилась в Диком мире. Благодаря маме мне стало намного легче. Благодаря ей я испытала первое ощущение любви и счастья. Она пахнет почти так же, как мой прежний мир. Поэтому меня к ней тянет. Когда меня уже совсем разносит от тоски по прошлому, я ору и мама прижимает меня к себе. Становится легче жить.
Мама, кажется, может все. По крайней мере, когда мне плохо, я просто плачу, и она все улаживает.
Есть еще папа. Кто он и зачем – для меня загадка. Иногда папа выполняет функции мамы, но это явно не то, зачем он нужен. Он делает это намного хуже. Тем не менее папа явно тут не просто так. Он часто уделяет мне внимание, значит, зачем-то и я ему нужна. Пожалуй, папа мне больше нравится, чем нет. А может, просто привыкла.
У Димки тоже есть мама. Иногда она его уносит от меня. А иногда, наоборот, приносит меня к нему, и мы опять лежим рядом, занимаясь при этом своими делами. Димка чаще орет, а я чаще раздумываю. Интересно, чего он хочет? Когда Димка не орет, то он или спит, или крутится изо всех сил, хватается за прутья кроватки, вертит глазами, разглядывает меня и все остальное, что есть вокруг нас.
Димкина мама тоже иногда делает что-то вместо моей мамы, но это скорее просто набор движений, тогда как от моей мамы я получаю тепло. И любовь. Димкина же мама явно тут не для меня, мне это вполне понятно.
Бывают еще другие люди, но мне до них и дела нет. Просто движущиеся и издающие звуки пятна. Иногда они повисают над нами с Димкой и издают что-то сюсюкающее. Я предпочитаю не обращать внимания. Кажется, пользы от них никакой, ни мне, ни Димке.

Год

Я, слава богу, самостоятельно научилась перемещаться в пространстве. Интересно. Это новая опция, я на нее не рассчитывала. Теперь я могу сама выбирать место своего пребывания. Я исследую ближайшее пространство и выбираю себе уголочки, в которых мне более-менее комфортно. Почему более-менее? Вы же не думаете, что после моего пребывания в мире тотальной гармонии и покоя я могу найти настоящий уют в этом Диком мире, полном громких звуков, боли, суеты, хаоса.
Поэтому и «более-менее».
Я не жалуюсь, я уже привыкла и даже потихоньку начинаю получать удовольствие от происходящего. Все равно я по-прежнему не вижу ни выхода, ни выбора, так что надо, видимо, расслабляться.
Так вот, про уголочки. Я люблю в них сидеть и внимательно наблюдать происходящее. Например, как мама гладит мои ползунки. Или как папа ест. Или Димка ползает, как сумасшедший, по всему пространству, разглядывая каждый квадратный сантиметр и запихивая в рот все, что попадется. Я тоже запихиваю, но не все, а только то, что приглянулось. На всякий случай, чтобы понять, что это такое.
У Димки есть свой дом, я это выяснила, но в моем доме он бывает часто. Его приносит его мама. Я у Димки тоже бываю, но чаще мы у меня.
С тех пор как он перемещается самостоятельно, он намного меньше орет. Кажется, ему просто некогда. Он занят исследованием пространства.
Пока он делает это, я тихонько сижу и сама исследую, как он исследует пространство. Мне прикольно.
Вообще, многое изменилось за последнее время. Появилось много вещей, которые меня бесят. Например, я злюсь, когда мою свободу ограничивают. И если раньше я, как овощ, молчала в тех случаях, когда меня брали на руки и утаскивали оттуда, где я нахожусь, то теперь я порой сопротивляюсь. Да и то, странное дело, – раньше я бездельничала, а теперь делом занята. Вчера, например, я ползала по дорожке в коридоре и нашла книгу. Но как только я начала проводить с ней разные эксперименты и пробовать ее на ощупь, вкус и запах, так у меня ее отобрали! А меня саму схватили поперек живота и уволокли в комнату! Мотивируя это тем, что в коридоре, видите ли, дует!
Я не знаю, кто куда дует, но так вмешиваться в частную жизнь непозволительно. Я сопротивлялась, конечно, шумела, требовала восстановления статус-кво, но ничего не вышло. Вообще, я заметила, – теперь все иначе. Иногда заорешь, и мне позволяют делать то, что я хочу, а иногда ори не ори, ничего не выходит. Никакой логики, я прямо в замешательстве. Раньше все было как-то проще. А я-то, когда ползать научилась, думала – свобода.
Такое ощущение, что чем больше я могу, тем больше мне нельзя.
Тогда для чего же я это все могу?
Сейчас я подумаю. Может быть, для того, чтобы уметь находить в комнате огромный резиновый мяч и колотить по нему? Если хорошенько постучать ладошкой, то он потрясающе гудит. Я потом еще догадалась ухо к нему приложить и просто обалдела. Ух ты! Это приносит мне радость. Еще мне нравится рвать бумажки и книжки, которые я иногда нахожу. Главное, вовремя с ними слинять под стол, пока никто не заметил.
Я поняла: есть книги мои и чужие. В чем разница? Мои мне разрешают рвать и мять. Значит, надо сделать так, чтобы у меня было много своих книг и никто не мешал бы мне их изучать.
А еще здорово спать у папы под боком. Или кувыркаться на ковре в большой комнате. О! Мыть руки, сидеть в воде с разными резиновыми утками, шлепать по ее поверхности так, чтобы брызги летели во все стороны. Задумчиво грызть сушку. Ну и еще много чего.
Количество запретов, правда, растет пропорционально приятностям. Книги не ешь, чай на пол не выливай, цветы из горшков не выдергивай…
Похоже, вместе с комплектом новых возможностей я приобрела целый комплект ограничений. Как будто нельзя было без условий обойтись, елки-палки. Ну ладно, раз такие правила игры, то надо каким-то образом извлечь из этого выгоду. Посмотрим еще, что можно сделать.
Я почти перестала невразумительно орать и пытаюсь повторять звуки, которые издают мама и папа. У меня получается. Я радуюсь, а мои родители (родители – это мама и папа) почему-то пугаются (пугаются – это когда страшно).
От чего им страшно сейчас?
Вообще-то для страхов, как вы уже поняли, в моем мире много разнообразных причин.
Я вот, например, чего только ни боюсь. Боюсь, что мама исчезнет. Однажды ее долго не было, и мне стало плохо. Не хватало ее тепла, и тоска по прошлому миру грызла меня изнутри. С тех пор мне страшно, что мамы не будет.
Еще я боюсь открывать шкафчик на кухне, потому что оттуда может свалиться мне на голову большая клетчатая кастрюля. Будет больно, а это мне не нравится. Еще я боюсь, что папа будет громко кричать в сторону мамы, и мама будет плакать. А когда мама плачет, все плохо. Нет ни тепла, ни любви. Элементарного внимания к моим нуждам и того нет, какая уж тут любовь.
Чуть ли не больше всего я боюсь, когда папа пьет горькую воду. Я думала, она вкусная, попробовала и чуть не вывернулась наизнанку от горечи. Мне жалко папу. Почему он должен ее пить? Когда он выпьет горькую воду несколько раз, он перестает быть папой и от этого мне очень страшно. Мой настоящий папа – другой. Он обнимает меня и смеется, щекочет волосами и крутит на руках. Иногда подкидывает высоко-высоко, так, что дух захватывает. А когда он пьет эту воду, то пытается делать то же самое, но у него не получается. Мне больно и неприятно. Один раз он меня подкинул и уронил. Ну, и что я должна была почувствовать? После этого я долго боялась подлетать из его рук, да и сейчас, хоть уже и не боюсь, но не получаю того удовольствия, как раньше. Жалко. От этой горечи одни неприятности.
Еще я боюсь комаров – они кусают меня, и я чешусь. Да что там перечислять, я даже темноты боюсь, хотя уж от нее-то мне точно никакого вреда сроду не было.
Тем не менее страх родителей от того, что я повторяю их звуки, кажется уж совсем непонятным.
Как-то раз меня привели к одному кретину в белом халате и он, после долгой болтовни и постукивания по моим коленкам, сказал: «Говорить ей еще рано. Может, она вундеркинд?» Последнее слово показалось мне интересным, и я попыталась его повторить. Получилось неловко, и все как-то странно переглянулись. Им не понравилось? Мне стало стыдно и обидно, и я решила замолчать, но обязательно научиться говорить его потом, когда останусь одна.
А Димка все мычит и мычит – тормоз. Ничего, я его научу.

Через некоторое время

Димка все еще мычит и мотает головой. Он почти не говорит, но с ним все нормально; это я говорить научилась раньше, чем положено. Более того, я уже знаю некоторые буквы. Доктор был прав, я вундеркинд. Правда, какой-то недоделанный – я рано начала говорить, знаю очень много слов, рано поняла, для чего нужны буквы, и, видимо, рано научусь читать, а в остальном, как показали многочисленные обследования, я ничем не отличаюсь от остальных.
1 2 3 4 5 6