VadikV


2
Виктор Александрович Ку
рочкин: «Урод»



Виктор Александрович Курочкин
Урод



«На войне, как на войне»: Лениздат; Ленинград; 1984

Аннотация

Рассказ о бездарном актёре, им
еющем прекрасную киновнешность. И о его безобразно уродливом псе. И как п
ес Урод вознес хозяина на звездную волну успеха.

Виктор Александрович Куроч
кин
Урод

Когда-то Фуражки были деревней, довольно-таки грязной и захудалой. Между
городом и Фуражками лежала топкая низина, ровная, гладкая, без единого ку
стика. Весной она вовсю цвела и чавкала; жарким летом высыхала, становила
сь сивой и колючей, как стерня, а осенью опять зеленела и чавкала.
Итак, на одном конце низины прилепились Фуражки, на другом начинался гор
од, сплошная стена домов, плоские крыши, над ними желтые купола, множество
фабричных и заводских труб. В пасмурную погоду дым и облака сливались вм
есте, город тускнел и сжимался, словно ему было холодно. В погожий, ясный д
ень он, развалясь на огромной равнине, казалось, нежился, лениво покурива
я из своих темных, длинных труб в белесое, как выцветший ситец, небо. Ночью
город вырастал до невероятных размеров. Со всех сторон к нему тянулись б
ледные цепочки огней, ближе к центру они теряли стройность: рвались, пута
лись, лезли вверх, нагромождаясь друг на друга. И город превращался в гига
нтскую холодную гору огней, над которой до утра стояло мутное зарево.
Потом по низине рядом с деревней проложили железную дорогу. Дома обитате
лей Фуражек уткнулись в высокую песчаную насыпь, за которой были видны т
еперь только трубы, тонкие и ровные, как вязальные спицы. Город за насыпью
продолжал расти и вширь и ввысь. А Фуражки как были, так и остались грязной
, захудалой деревушкой.
Окраиной города Фуражки стали после того, как здесь построили кирпичный
завод, дощатые бараки, баню, а при ней ларек «Пиво Ц воды». И старые Фуражк
и с темными, замшелыми крышами закачались, запыхтели, как на дрожжах, и вск
оре развалились.
Новые Фуражки заложил Степан Степаныч Отелков Ц буфетчик ларька «Пиво
Ц воды». На месте крошечного, как улей, домика он поставил кирпичный двух
комнатный особняк на каменном фундаменте. Усадьбу засадил яблонями с ви
шней, крыжовником, малиной и забрал со всех сторон кирпичной стеной. Снар
ужи перед окнами воткнул в землю три свежие палки тополя. Палки прижилис
ь, пустили корни, прижились и яблони с крыжовником, прижился и глубоко пус
тил корни здесь сам Степан Степаныч. Хоть и говорили, что дом Отелкова сто
ит на пивной пене, однако дом стоял твердо и, как хозяин, угрюмо молчал и те
мнел с каждым годом.
От Отелкова вправо и влево стали один за другим появляться дома с серыми
черепичными крышами и кудрявыми тополями под окнами. Появились закоулк
и, переулки, вытягивались улицы. И самую длинную из них назвали проспекто
м.
Прошло всего десять Ц пятнадцать лет, и не узнать Фуражек Ц так они изме
нились. Низина осушена, и на ее месте Ц парк; карьеры, в которых брали глин
у, превратились в живописные пруды. Пенсионеры с утра до вечера удят здес
ь карасей, зимой ловят мотыля и бойко торгуют им у зоомагазинов.
Степан Степаныч Отелков умер, не дожив всего трех дней до последней дене
жной реформы. А дом стоит. Правда, выглядит он теперь старее и беднее своих
соседей. Черепичная крыша в дырах, штукатурка почернела, а по карнизу сов
сем обвалилась. Сад густо зарос лебедой, крапивой, репейником, колючим че
ртополохом. Яблони только цветут, но не плодоносят, одичали и крыжовник с
малиной. Дверцы калитки не открываются и не закрываются, а дорожка от нее
до крыльца напоминает тропу в джунглях.
Ставни на окнах грязно-голубого цвета. Раз в сутки, а иногда и два раза, пре
имущественно вечером, железные засовы с ржавым звоном вываливаются из п
азов, и ставни с грохотом распахиваются. Потом они опять со звоном и грохо
том закрываются, как будто хозяин дома веселому солнечному свету предпо
чел скромные, уютные сумерки. На крыльце с перилами весь день, свернувшис
ь, лежит покалеченный рыжий боксер. Можно спокойно войти в сад, полазить п
о кустам Ц боксер не залает и даже не пошевелится. Он слишком занят своим
и думами, чтобы обращать внимание на пустяки. От долгих дум, вероятно не оч
ень веселых, морда у боксера сморщилась, как у дряхлого старика.
Иван Алексеевич после смерти дяди, Степана Степаныча Отелкова, стал по п
раву единственным и законным владельцем этого дома. Тот еще при жизни от
писал свой дом племяннику. Степан Степаныч любил Ивана Алексеевича не за
близкое родство, и не за мягкий характер, и, конечно, не за красивые глаза. Д
ядя ценил в племяннике, как он сам выражался, «интеллект». Степан Степаны
ч никогда не упускал случая похвастаться племянником. Подняв вверх пале
ц, он произносил не без гордости: «Иван Алексеич Отелков Ц наивысший инт
еллект! Ц И добавлял как бы между прочим и небрежно: Ц Он киноартист!» К «
наивысшим интеллектам» Степан Степаныч относил артистов, писателей и а
двокатов; к средним Ц директоров, председателей и еще кое-каких начальн
иков; к низшим Ц инженеров, учителей, бухгалтеров и всяких ревизоров.
Отношение племянника к дядюшке было переменное: он любил его и не любил, п
орой относился с почтением, порой презирал, иногда искренне жалел и так ж
е искренне ненавидел Ц все зависело от настроения. Иван Алексеевич был
современный человек Ц враг частной собственности и мещанства. А Степан
Степаныч в Фуражках считался предводителем всех стяжателей и мещан. Одн
ако, будучи нахлебником дядюшки, Иван Алексеевич открыто и решительно вы
ступать против него боялся. Тем и объясняются столь неустойчивые отноше
ния между племянником и Степаном Степанычем. Всех же остальных обывател
ей Фуражек Иван Алексеевич и за людей не считал, что, по его мнению, было вы
ше презрения.
Обыватели относились к Ивану Алексеевичу с почтением, хотя и говорили, ч
то артист Отелков в кино «изображает толпу».
Иван Алексеевич проснулся ровно в десять. Рано вставать Отелков считал д
урной привычкой, а сегодня тем более. Дома он все равно не завтракал, нынче
и завтракать было не на что. Вчера он ужинал в ресторане, правда, угощал пр
иятель, артист Васенька Шляпоберский, и вот добираться до дому пришлось
на свой последний рубль. Вспомнив об этом, Отелков сморщился, замотал гол
овой.
Ничто так не возмущало Ивана Алексеевича, как безденежье. Деньги для нег
о были одновременно и счастьем, и злом. Не потому, что он был жаден до них, на
оборот, скорее он был слишком щедр; просто у Отелкова их почему-то всегда
не хватало, хотя зарабатывал он если не больше, то по крайней мере не меньш
е Васеньки Шляпоберского, на аванс которого вчера пили коньяк с шампанск
им, тройной кофе с лимоном и угощали ананасами каких-то неизвестных дам.

В последний раз Иван Алексеевич неплохо заработал на дубляже заграничн
ых картин. На эти деньги он собирался подремонтировать дом, «сделать» но
вое пальто и до отвала накормить боксера. Но деньги так быстро и бесследн
о исчезли, словно Иван Алексеевич положил их в дырявый карман.
Ц Фу ты черт возьми, какая непростительная глупость! Ц Он не договорил,
в чем заключалась эта глупость, и, сжав голову руками, простонал: Ц Ужасно
!
В углу на войлочной подстилке зашевелился вислоухий боксер и, подняв уны
лую морду, посмотрел на Отелкова. Иван Алексеевич продолжал стонать и ох
ать. Боксер, волоча задние ноги, приковылял к хозяину и положил на кровать
лапу.
Иван Алексеевич подергал собаку за ухо и равнодушно спросил:
Ц Жрать, хочешь, Урод? А у меня ничего нету. Ни копейки.
Боксер благодарно полизал руку Отелкова. Иван Алексеевич, машинально по
глаживая голову боксера, стал размышлять о жизни, о неудачах, о деньгах.
Ц Да, скучища без денег! Ужасно страшная скучища. И почему это их нам нико
гда не хватает, Урод?
Урод, склонив голову, смотрел на Отелкова, и его печальные, с лиловой пленк
ой глаза, казалось, выражали немой укор.
Ивану Алексеевичу вскоре надоело философствовать. Он сказал собаке: «По
шел прочь, на место» Ц и, повернувшись на спину, бессмысленно уставился в
потолок, грязно-серый, с черной, как борозда, трещиной. Пес отправился в св
ой угол.
Урод во всем оправдывал свою кличку. Задние лапы у него были так вывернут
ы, что походили на ласты. Когда Урод двигался, они громко шлепали.
Ставни не открывались со вчерашнего вечера, но вся комната была забрызга
на солнцем Ц его лучи проникали в бесчисленные дыры и щели ставен.
Иван Алексеевич перевел глаза с потолка на стены. По обоям цвета болотно
й травы струились кривые ржавые ручьи; в трех местах обои вздулись подуш
кой, а над книжной полкой свисали лохмотьями.
Ц Фу, гадость, до чего я докатился, Ц простонал Иван Алексеевич, перевер
нулся на живот и уткнулся носом в подушку.
Отелкова грызла совесть, она всегда безжалостно мучила его по утрам. «Во
т он, человек неглупый, образованный, с положением в обществе, а живет хуже
, чем… и не придумаешь никакого сравнения», Ц думал о себе Отелков в трет
ьем лице.
Робко, как будто случайно кем-то задетый, протинькал в сенях звонок. Иван
Алексеевич не обратил на него внимания и с головой закутался в одеяло. Зв
онок продребезжал громче, Отелков не пошевелился.
Урод затряс ушами и беспокойно завертел головой. Звонок не переставая др
ебезжал и звякал. Урод совсем растерялся, он подполз к кровати, схватил зу
бами одеяло и потащил его с Отелкова.
Иван Алексеевич спустил ноги на пол, зевнул, поскреб волосатую грудь. Зво
нок теперь звонил протяжно и неприятно, как будильник.
Ц Видно, не отвяжется, Ц сказал Отелков, сунул ноги в шлепанцы, завернул
ся в халат, пошел открывать дверь и сразу же вернулся, сбросил халат и тяже
ло, как мешок с отрубями, свалился на кровать.
Приоткрылась дверь, и робко, бочком протиснулась женщина с кошелкой в ру
ках. Оттого ли, что в комнате было сумрачно, или от чувства неловкости женщ
ина долго стояла у порога, переступая с ноги на ногу. Отелков не шевелился
, одним глазом наблюдая за ней, думал: «Уйдет или не уйдет?» Женщина, видимо,
решила остаться. Поставила кошелку на пол и, не спуская глаз с Ивана Алекс
еевича, сняла плащ.
Ц Я ненадолго. Посижу и уйду… Ц сказала она и, помолчав, добавила: Ц Шла
с рынка, мимо. Думаю: зайти или не зайти? Вот и зашла. А ты как будто и не рад?
Ц говорила женщина, усаживаясь на стул и расправляя на коленях платье.
Отелков сделал вид, что хочет встать.
Ц Лежи, лежи, я ненадолго. Посижу и уйду, Ц торопливо проговорила женщин
а и виновато улыбнулась.
Иван Алексеевич облегченно вздохнул и так потянулся, что затрещала кров
ать.
Урод давно уже вылез из своего угла и, нетерпеливо перебирая лапами, не от
рываясь, смотрел на женщину. В глазах его было все: и преданность, и любовь,
и надежда. Но женщина не замечала Урода, она смотрела на Ивана Алексеевич
а, и в глазах ее было то же, что и у собаки. Терпение Урода в конце концов лоп
нуло, и он вежливо подергал зубами подол платья. Женщина испуганно вздро
гнула, но, увидев собаку, радостно всплеснула руками:
Ц Милый ты мой, Уродушка! Как же это я тебя забыла! Ц Женщина вскочила, по
копалась в кошелке, вытащила газетный сверток и показала Уроду. Дрожа от
нетерпения, боксер взвизгнул.
Ц Что это? Ц спросил Отелков.
Ц Кости…
Ц Отнеси на улицу. Пусть там жрет.
Женщина, спровадив Урода глодать кости, стала прибирать комнату. Ее креп
кая фигура двигалась по комнате гибко и бесшумно.
И когда она, подметая пол, приблизилась к Ивану Алексеевичу, он тяжело опу
стил ей на затылок руку. Женщина присела и широко открытыми счастливыми
глазами посмотрела на Ивана Алексеевича.
Ц Пришла?… Молодец, что пришла. Ц Иван Алексеевич ласкал ее волосы, глад
ко зачесанные и собранные на затылке в узел. Нащупав шпильку, он ее вытащи
л, и волосы рассыпались по спине. Женщина, закрыв глаза, запрокинула голов
у. Рот у нее приоткрылся, обнажив плотную белую полоску зубов. Иван Алексе
евич обнял женщину, стиснул, поцеловал в лоб, потом в открытые губы. Женщин
а, охнув, встала на колени и прошептала:
Ц Зачем же вдруг… сразу так… Дай хоть пол подмести.
Глаза у нее искрились от радости, она что-то торопливо, бессвязно говорил
а, но Отелков ее не слушал, он гладил ее и чувствовал, что его руки вместе с т
еплом тела ощущают какое-то другое тепло, от которого дрожит каждая жилк
а и кружится голова…
Потом Иван Алексеевич лежа курил и равнодушно наблюдал за ползущим по ст
ене клопом.
Когда ему это наскучило, он скосил глаза на женщину, на ее голые плечи, на р
азбросанные по подушке волосы.
«Странно, как их у нее много, Ц подумал, Ц и как это она ухитряется их так
гладко причесывать. Вероятно, волосы очень тонкие».
Голова у женщины была запрокинута, глаза закрыты, лицо маленькое, бледно
е, измученное, а губы сморщились, как увядший лепесток фуксии. Отелкову ст
ало обидно за свое мужское достоинство: почему ему, здоровому, видному му
жчине, приходится лежать с этой уже немолодой да и не слишком красивой ба
бой?
«Пора бы ей и честь знать», Ц подумал он и толкнул женщину локтем. Она не о
тветила. Но по тому, как вздрогнули губы и шевельнулись ресницы, Иван Алек
сеевич понял, что она не спит. Отелков неуклюже повернулся к ней спиной.
Он задремал, а когда очнулся, женщина одевалась.
«А что, если у нее попросить хотя бы рублей пять?» Мысль пришла внезапно, и
Отелков попытался за нее ухватиться. Женщина припудрилась, слегка подкр
асилась, сняла с вешалки плащ.
«Вот сейчас она уйдет, и уйдут пять рублей», Ц подумал Отелков, но попрос
ить не хватило смелости.
Взяв сумку, она открыла дверь, на секунду остановилась и посмотрела на От
елкова.
«Вот сейчас подойдет, поцелует в лоб, и я у нее спрошу».

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2