Семиаршинный кнут висел у него н
а плече, как аксельбант, а на голове копной сидела лохматая папаха. Вылиты
й генерал! Единственно, что мне не нравилось у него: уж очень он плевался, с
ловно рот у него был набит ржаной мякиной.
Говорил он так:
Ц Богдан, тьфу. Не выйдет из тебя дельного пастуху, тьфу!
Ц Почему же, дяденька Колчак?
Ц Потому что ты человек ума глупого, тьфу! За два года не научился кнутом
хлопать, тьфу!
Что верно, то верно. С кнутом у меня не ладилось. Колчак же играл им как хоте
л. Бывало, раскрутит над головой да как рванет Ц лес вздрогнет и листья по
сыплются. А я возьмусь крутить Ц или по уху себе, или по ногам.
А все-таки добрый был мужик Колчак, человечный и пастух отменный. Правда,
спуску он мне не давал, но и жалел тоже. Мы привыкли друг к другу, как родные
. Жили вместе в крошечном, как скворечник, домике, в котором, кроме печи, дву
х табуреток, стола и деревянных нар, ничего не было. Зимой Колчак тоже не с
идел без дела. Он резал скот. Рука для этой работы у него была крепкая. За ра
боту с ним расплачивались натурой. Мясом и самогоном: А выпить Колчак мог
столько, сколько и поднять.
Как-то позвали Колчака зарезать двенадцатипудового борова. Борова зако
лоли, осмолили. Хозяйка выставила на стол ведро самогонки, чугун картошк
и со шкварками и сковороду жареной печенки. Когда самогонку выпили, карт
ошку с печенкой съели, хозяйка попросила перенести тушу борова из сеней
в кладовую. Кроме нас с Колчаком угощались еще двое мужиков. Колчак пошев
елил тушу и плюнул:
Ц Один сволоку.
Он присел. Мы с трудом затащили ему на спину борова. Колчак резко поднялся
, громко охнул и крепко выругался. Он сделал шаг, и его бросило вправо, пото
м влево. Так его швыряло из стороны в сторону. Но тушу он не бросил, донес и д
аже сам до дому дошел. Лег на нары, попросил воды. Я подал ему кружку, он выпи
л и сказал:
Ц Хорошо. Будто пожар внутрях потушил.
А потом приказал поставить ведро воды к изголовью. Он пил воду, пока не ско
нчался.
Перед смертью вспомнил обо мне. Поманил пальцем, положил мне на голову ру
ку: «Эх, Богдан, Богдан», вздохнул, плюнул и умер.
Жить в нашем скворечнике я больше не мог. Вернулся в семью и пас скот до по
следнего дня, как идти на службу. В колхозе жалели, что я ухожу. Но мне уж оче
нь надоела эта работа. С тех пор и природу не люблю. До того она мне тогда об
рыдла.
Таких неучей, как я, набралось немало. Школу специально для нас организов
али. Учился жадно. В двадцать один год садиться за букварь поздновато. Что
б наверстать упущенное, я лез из кожи.
Выходной день. Рота разбредется кто куда. В казарме тихо. Сижу в красном уг
олке, задачки решаю. Подойдет старшина Колупаев, спросит:
Ц Все учишься, Сократилин? Молодец! Хорошенько учись! Чтоб потом не бегат
ь и не стучать прямой кишкой.
Хоть я и не очень-то понимал эту афоризму, но догадывался, что стучать пря
мой кишкой Ц распоследнее дело. За год я узнал столько, сколько другой и з
а шесть лет не узнает.
На втором году службы меня определили в школу младших командиров. Потом
направили продолжать службу в танковые войска. Выучили водить машину, ст
релять из пушки, и в общем я стал технически грамотным человеком.
Совершенно неожиданно кончился срок моей службы. Демобилизоваться? Куд
а? Зачем? Решил подать на сверхсрочную. Меня оставили и назначили команди
ром танка Т-26.
Наш отдельный танковый батальон стоял тогда под Ленинградом. Нормальна
я военная жизнь мирного времени. Лето мы проводили в лагерях, в шестидеся
ти километрах от города. Хорошо помню тот день. Первая рота проводила на п
олигоне учебные стрельбы. Стрелял мой экипаж, и стрелял плохо. Пять снаря
дов Ц и ни одного попадания. Такого со мной еще не бывало. Командир роты к
апитан Окаемов обозвал меня «мазилой царя небесного», забрался в танк и
тоже стал мазать. Ротный вылез из машины багровый от смущения и сказал: «П
ушка барахлит». И чтоб у нас не возникло сомнения, что во всем виновата пуш
ка, вынул часы и показал. На крышке было выгравировано: «Старшему лейтена
нту Окаемову за отличную стрельбу. 1937 год». Окаемов взял часы за цепочку, по
днял на уровень глаз, да так и замер.
Он смотрел не на часы, а на человека, бежавшего к нам по полигону.
Ц Кто же это? Ц спросил капитан. Ц Неужели цивильный? Как же он сюда поп
ал? Охрана, что ль, там уснула?
Полигон огромный, километров на пять вытянулся. А человек все бежал и беж
ал, вдруг упал, вскочил, стал крутить над головой руку.
Это был сигнал: «Заводи».
Ц По машинам! Ц приказал ротный. Ц Сократилин, возьми флажки и дай сигн
ал: «Делай, как я».
Танк рванулся навстречу бежавшему. Водитель притормозил, тот вскочил на
крыло машины. Это был вестовой. Он сообщил, что лагеря уже нет. Палатки све
рнуты, грузятся на машины. Вторая и третья роты час как ушли в город.
Водитель воткнул четвертую, и мы понеслись. За нами, соблюдая интервал, сл
едовала рота. И только одна машина все еще стояла на месте. Окаемов не спус
кал с нее глаз и потихоньку ругался. Когда мы уже подъезжали к лесу, тронул
ась и она. Капитан сел на башню и вытер взмокший лоб.
От нашего лагеря остались одни песчаные дорожки, шест для флага, колышки
от палаток и три деревянных сортира с распахнутыми дверьми. Дневальные с
идели около сложенных в кучу солдатских пожитков. Тут был и помначштаба
старший лейтенант Сиренский. Окаемов дал нам минуту на сбор вещей и подо
шел к Сиренскому. Тот посмотрел на часы и длинно протянул:
Ц Дэ-э-э!
Капитан поморщился и, не зная, на ком сорвать досаду, закричал:
Ц Копайся, копайся! Кончай копаться! По машинам!
К вечеру мы прибыли в свой городок. А на следующий день с утра мыли машины,
драили пушки, чистили оружие. Прошла неделя, мы не отходили от танков: регу
лировали, проверяли, меняли. Сменили мне и пушку, которая действительно о
казалась неисправной. В общем, нас ни на минуту не оставляли без дела. К лю
бому заданию мы относились серьезно, будь это регулировка бортовых фрик
ционов или просто надраивание гусениц до блеска. «Все важно, все нужно»,
Ц думали мы в ожидании больших событий. Увольнение в город было запреще
но, командиры взводов ночевали в казармах, отлучка из части хотя бы на пят
ь минут жестоко каралась. Спали мы в одежде, с противогазами под подушкой.
Только заснешь Ц тревога. Вскакиваешь, хватаешь вещмешок, бросаешься в
оружейку за карабином, а из оружейки Ц в танковый парк. Раз пять выезжали
, но, проехав километра три, возвращались. Тревоги были ложные. Не успеешь
добежать до машины, как дадут отбой. Из-за этих тревог один экипаж нашей р
оты чуть было не угодил под трибунал.
В три часа прокричали боевую тревогу, вторую за эту ночь. Экипаж с команди
ром одеяла в охапку Ц и под койки. Тревога, как они и рассчитывали, оказал
ась ложной, и рота вернулась в казарму. Все прошло б, если бы не дежурный по
роте. Уже под утро он заметил три пустые койки. Дневальный, облокотясь на т
умбочку, дремал. Дежурный разбудил его и грозно спросил:
Ц Спишь?
Дневальный козырнул:
Ц Никак нет, задумался.
Ц А это что?! Почему не доложил?
Дневальный протер глаза, удивленно посмотрел, на пустые койки, потом на д
ежурного.
Ц Были. Сам видел, как ложились.
Ц Так куда же они делись? Херувимы с серафимами их унесли?
Дневальный заглянул под койку и засмеялся:
Ц Здесь. Никуда не делись.
Прямо из-под койки командир машины с экипажем отправился на гауптвахту.
Вместе с ними туда же отправился и дневальный. Наверняка б ребят судил тр
ибунал, если б сознались. Но они заявили, что забрались под койки от жары. И
на этом упорно стояли. Конечно, никто не поверил, но и опровергнуть эту чеп
уху не смогли. В нашей казарме почему-то всегда было душно и жарко. Ребята
отделались тремя сутками ареста.
Настоящую боевую тревогу прокричали не в два часа ночи, и даже не в одинна
дцать, а утром, после завтрака. Мы выстроились около машин и долго ждали. О
каемов лично, не торопясь, проверял готовность своей роты к маршу. И тольк
о часам к двенадцати дня выехали на дорогу и построились в походную коло
нну. Наконец танки загромыхали по булыжной мостовой. «Неужели опять поку
ролесим Ц и назад?» Ц думал каждый из нас. Проехали центральную улицу го
рода, миновали чугунную арку, мост через железную дорогу. Теперь уже никт
о не сомневался, что покидаем наш деревянный городишко надолго, а может б
ыть, и навсегда. Так оно и было. Теперь мы думали: «Куда? На восток или на зап
ад?» Мой водитель Костя Швыгин уверял, что к япошкам. Заряжающий Вася Колю
шкин Ц на Кавказ. И не только уверял, но и предлагал любое пари. Уж очень ем
у хотелось на Кавказ. Наш командир взвода лейтенант Лесников по этому во
просу хранил глубокое молчание.
За мостом свернули с Шоссе влево, поехали вдоль железной дороги мимо скл
адов, пакгаузов, увидели погрузочную площадку и длинный состав платформ
вперемежку с товарными вагонами. Колонна остановилась.
Водитель высунул голову из люка и подмигнул мне:
Ц Ну что? Я говорил, что к япошкам. Точно, к ним.
Ц Это еще бабушка надвое сказала, Ц возразил ему заряжающий.
Они наверное, вдрызг разругались бы, но помешала команда:
Ц Первый взвод Ц на погрузку!
Командирская машина поползла на платформу… Не прошло и часа, как эшелон
был готов к отправке. Машины закреплены, укрыты брезентом. Личный состав
роты разместился в двух товарных вагонах. Паровоз глухо заревел, мы зама
хали пилотками. Поехали! Куда? Да неважно, куда ехать солдату, лишь бы ехат
ь. Новые места, новые впечатления. Но радость оказалась преждевременной.
Ц Паровоз протащил нас километра полтора, остановился, а потом стал пят
иться задом и загнал эшелон в тупик. В тупике мы простояли до ночи.
Проснулся и долго не мог понять: «Где я?» Темень непроглядная, стук, храп, л
язг. Пошарил руками по сторонам. Левой нащупал сапог, правой Ц чей-то рот.

Ц Эй, кто тут есть? Ц крикнул я.
Ц Ну я, Ц раздалось внизу подо мной.
Ц Кто «ну»?
Ц Дневальный.
Ц А где мы? Почему ты подо мной торчишь?
Ц Потому что ты в телятнике на второй полке бесплатного плацкарта, Ц по
яснил дневальный.
Ц А-а-а. Значит, уже едем. Давно?
Ц Не очень.
Ц Куда?
Ц Почем я знаю.
Ц На запад или на восток?
Дневальный усмехнулся:
Ц А ты слезь да посмотри, где восток, а где твой запад. Только все равно нич
его не увидишь. Темно, и дождь хлобыщет.
Ц Как мы проехали от станции? Вправо или влево?
Ц Это смотря с какой стороны дороги глядеть. Весь вечер нас таскали то вп
ерёд, то назад. Вот теперь и разберись, где право, а где лево. Тут сам команди
р роты не разберется.
Дневальному, видимо, было скучно, и он был рад случаю поговорить.
Ц Ну ладно. Заткнись, Ц сказал я, сполз с нар, споткнулся о чьи-то ноги и за
валился на какую-то груду железа.
Ц Тихо ты, черт! Печку сломаешь, Ц сказал дневальный.
Это меня взбесило:
Ц Ты почему так со мной разговариваешь?
Ц Я дневальный и обязан за порядком смотреть.
Приказал дневальному открыть дверь.
Ц Смотри не вывались, Ц предупредил он.
Я высунул из вагона голову. Дождь моросил по-осеннему. Мимо проплыл низко
рослый лесок, а потом потянулись поля.
Утром Вася Колюшкин объявил, что едем воевать с турками. Решил он так, види
мо, потому, что поезд шел прямо на юг. Вопрос о том, куда и зачем едем, обсужд
ался всем вагоном. Большинство поддерживало Васю Колюшкина. О западной г
ранице никто и не подумал. Совсем недавно с Германией был заключен догов
ор о ненападении. Начальство строго хранило тайну и на все наши вопросы о
твечало: «Скоро всё узнаете». И только один Костя Швыгин молчал. Он служил
последний год и с нетерпением ждал демобилизации.
В Невеле эшелон повернул на запад. Мы посмотрели друг на друга, пожали пле
чами, кто-то протяжно свистнул, а Вася вздохнул и грустно сказал:
Ц Это еще ничего не значит. Нарочно так едем, чтоб шпионов сбить с пантал
ыку. Потом опять повернем на Кавказ.
В глухую полночь прибыли в Полоцк, разгрузились и своим ходом двинулись
в непроглядную темень по грязной ухабистой дороге. На рассвете останови
лись в лесу около озера с топкими берегами и сразу же принялись рыть капо
ниры. Потом танки загнали в капониры и тщательно замаскировали. Приказ о
маскировке был суровый: нам не разрешали выходить из леса. Впрочем, и ходи
ть было некуда. За два дня мы отлично выспались. На третий день сразу после
завтрака раздалась команда: «На митинг!» Мы собрались на полянке около ш
таба. Командир батальона зачитал приказ командующего Белорусским фрон
том о переходе нашими войсками польской границы. Потом выступил комисса
р батальона. Он говорил о том, что польское правительство бежало, бросив н
а произвол судьбы свой народ, что в стране царит произвол военных власте
й, помещиков, жандармов, которые, спасаясь от немецких войск, бегут к восто
чной границе и грабят мирное население Западной Белоруссии, что наш похо
д в Польшу является освободительным походом в защиту родственного нам н
арода, который обратился к Советскому Союзу за помощью. Мы, солдаты, прика
з поняли по-своему и проще: идем навстречу немцам, чтоб приостановить их д
вижение к нашей границе и заодно защитить западных белорусов от гитлеро
вских войск.
Приказ нас и огорошил и обрадовал. Мы, танкисты, давно ждали серьезных дел
. Любой боец в душе считал себя героем, жаждал подвигов, славы. С митинга мы
уходили довольные, веселые. Заряжающий Вася Колюшкин радовался, как маль
чишка:
Ц Эх, и повоюем! Или грудь в крестах, или голова в кустах!
Водитель Швыгин не разделял общего воодушевления.
Ц Накрылась моя демобилизация, Ц мрачно заявил он.
В полдень привезли горючее с боепитанием. Полностью залили бензином бак
и, загрузили танки снарядами, пулеметными дисками. Еще раз все проверили,
подрегулировали, подтянули, почистили. Окаемов собрал командиров машин
и сообщил, что наш батальон в составе 22-й танковой бригады будет наступат
ь в направлении Вильно.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3