— А вы зачем здесь? — ответил Лобов вопросом на вопрос.— Я на посту. Я охраняю своих детей и родителей.— Каких детей? — не понял Лобов.— Разве вы не знаете, что иллины наши дети? — с ноткой любопытства спросил робот.У Лобова в голове был сплошной туман и каша.— Так, — сказал он вслух для того, чтобы сказать что-нибудь, — иллины — ваши дети. А родители?— Они наши дети и наши родители. Наше прошлое и будущее. Наше счастье и наша смерть.Кроется ли какой-нибудь смысл за этими туманными фразами, полными неразрешимых противоречий? Или это религиозные формулы, которыми прикрывается отвратительная нагота смерти? Да, люди много веков прикрывали жестокость мёртвым саваном религиозных формул.— Я вижу, вы не понимаете меня. Мы догадались, вы одностадийны.Лобов поднял на робота удивлённый взгляд.— Да, одностадийны, — повторил робот, — вы человек. Вы родились человеком и умрёте человеком. А я атер, но умру я иллином.Лобов смотрел на псевдоробота в немом изумлении.— Я атер, — продолжал робот, — я живу в океане. Воздух для меня смертелен, как для вас пустота. Сейчас меня защищает скафандр. Уже пятьдесят два года я живу в океане. Я строю машины, которые на мелях океана возделывают почву, сеют и собирают урожай. Я люблю свою работу, люблю движение и поиск мысли, радость творчества. Но мне мало этого, меня тревожит и зовёт будущее. Во сне я часто вижу небо, зеленую траву и огни цветов, всем телом ощущаю ветер, дождь и воздушную лёгкость бега. Я вижу себя иллином. — Атер ненадолго замолчал. Лобов ждал затаив дыхание, пелена непонимания медленно спадала с его глаз.— Однажды я усну и не проснусь, — продолжал атер негромко, — сон будет продолжаться целый год, тело моё оцепенеет и станет твёрдым как камень. Товарищи отнесут и положат меня у берега одного из островов. А когда минет год, твёрдая оболочка лопнет, я всплыву на поверхность океана уже иллином и полной грудью вдохну воздух!Да-да! Нет ни жалких злодеев, ни чудовищных морлоков, нет ни холодной машинной цивилизации, ни её выродившихся, беспомощных породителей! Зато есть могучее мудрое племя атеров-иллинов, двустадийных животных. Как все земные насекомые, как бабочки, они переживают личиночную стадию атеров и стадию зрелости — имаго!— Большое счастье быть иллином, человек, — продолжал атер, — они не знают забот, они всегда веселы, они счастливы, как сама жизнь. Иногда иллина озаряет вдохновение, которого не знают атеры, и он за несколько дней и часов делает то, на что атеру не хватает целой жизни. И только иллины знают, что такое любовь, только они познают радость слияния и продолжают наш род. Но иллины живут недолго, совсем недолго — не больше тридцати семи дней. Ты видел, человек, как с этого обрыва взлетели в небо и упали в воду юноша и девушка? Это любовь. И смерть. Они будут жить в воде до тех пор, пока не взойдёт солнце. А потом умрут, дав жизнь новым атерам-иллинам. Иногда, очень редко, иллин переживает свою подругу. Он теряет память, теряет силы, но до последнего биения сердца старается её спасти. Ты видел эту картину, человек, и подумал плохое о нашем мире. Но это просто несчастье, а несчастье приходит, не спрашивая на то позволения.Атер замолчал, глядя на Лобова.— Теперь ты знаешь все, — тихо сказал он, — и я опять спрашиваю тебя: зачем ты здесь, в этом месте? Не причинишь ли ты вреда влюблённым, которые по праву приходят сюда и уже ничего не видят вокруг, кроме самих себя?— Никогда! — ответил потрясённый Лобов. — Верь мне, никогда!— Тихо! — сказал атер.И железной рукой уволок Лобова в светящийся кустарник. Прошли недолгие секунды, и из-за поворота дороги показались иллины — юноша и девушка, отец и мать племени атеров-иллинов. Обнявшись, они остановились на краю обрыва.— Океан! — сказал юноша, вглядываясь в даль. — Ничего нет лучше океана, правда?Девушка тихонько засмеялась.— Смотри, — сказала она, — вода совсем близко.Над головами влюблённых бесшумно пролетела крина, птица, приносящая счастье. Её рубиновые мигающие глаза холодно рассматривали странный мир, лежащий внизу. Мир темноты, блуждающих огней, счастья и смерти.

1 2 3 4 5