Помещение это представляло собой бежевый куб, убранство его исчерпывалось койкой, рукомойником и гальюном, а свет давала люминесцентная лампа, забранная сеткой. Это была корабельная кутузка, вернее, нечто отдаленно на нее похожее, если учесть, каким развеселым судном был «Звездный странник». По словам отца Макензи, эта кутузка почти все время пустовала, и лишь иногда сюда сажали какого-нибудь перепившего матроса. Но теперь, когда понадобилось ограничить свободу человека, которого решено выдать властям в следующем порту захода, каморка исполнила свое предназначение.
Власти. В следующем порту захода. Нью-Йорк, Соединенные Штаты Америки.
«Я слышал, – удрученно сообщил Квану отец Макензи накануне, – что Гонконг уже начал хлопотать о вашей выдаче, хотя вы даже не успели прибыть в страну».
«Они хотят, чтобы меня выперли вон до того, как газеты и телевидение поднимут шум», – ответил ему Кван.
«Разумеется. Никто не должен знать, что Ли Кван вообще был в Америке».
«И вы не поможете мне, отче? Не позвоните в „Нью-Йорк таймс“?»
Священник улыбнулся своей грустной улыбкой и покачал головой.
«Я не могу, – сказал он. – Я не имею права подвергать опасности дружеские отношения между моим орденом и судоходной компанией. Я здесь как гость „Североамериканских линий“ и не хочу давать повод удалить духовников со всех их судов».
Что ж, у всех свои резоны. Теперь Кван начинал это понимать, и его мало-помалу охватывала досада. Вероятно, даже у Дэта были какие-то причины поступить так, а не иначе.
Дэт вступил в команду в Роттердаме, три «остановки» назад, когда «Звездный странник» преодолел больше половины пути в своем веселом и бесцельном кругосветном плавании. Роттердам, Саутгемптон, Гамилтон на Бермудах… и вот – Нью-Йорк. И только после Бермудских островов Дэт начал жульническим образом втираться в доверие к Ли Квану.
С самого начала плавания, столетия назад, в Гонконге, Кван понимал, что он не единственный обитатель нижних палуб, чьи бумаги и «легенды» не выдержат слишком придирчивого изучения. В команде были и другие люди, предпочитавшие не покидать судно в многочисленных портах захода и сидевшие в своих тихих каютках, боясь попасть в ежовые рукавицы пустоглазых офицеров иммиграционной службы.
Вновь прибывший Дэт был одним из таких людей, и во время стоянки в Саутгемптоне Кван заметил, что он читает комиксы и гоняет чаи на камбузе. Правда, в тот раз они так и не разговорились. Квану было хорошо наедине с собой, Дэту, по-видимому, тоже хватало общества собственной персоны. Невысокий мужчина лет сорока, с покатыми плечами, узкой головой, пухлыми губами и большими мешками под глазами – таков был Дэт. Похоже, его предки были уроженцами Индокитая, но определить их происхождение более точно Квану не удалось. Дэт говорил по-китайски с каким-то гортанным акцентом, к которому примешивалось что-то японское. Европейских языков Дэт, кажется, не знал вовсе. Иногда он беседовал с другими членами команды, выходцами из Индокитая, на неизвестном Квану, но явно азиатском и очень мелодичном наречии.
Впервые этот человек подошел к Ли Квану два дня назад, во время стоянки на Бермудах. Кван стоял у поручней на маленькой овальной кормовой палубе и смотрел на причал, с которого на борт подавали контейнеры с припасами. В этот миг рядом вырос Дэт и показал на громадные блестящие алюминиевые ящики, исчезавшие в зеве погрузочного порта внизу.
– Вот как можно отсюда выбраться, – произнес Дэт со своим потешным выговором.
Кван хмуро взглянул на него.
– Выбраться?
– Покинуть судно, – объяснил Дэт. – Я намерен сойти на берег в Нью-Йорке.
– Правда?
– И у меня уже намечен способ. – Дэт кивком указал на контейнеры.
Кван тоже надеялся, что сумеет попасть на сушу в Нью-Йорке, но пока не встретил во плоти ту воображаемую американку, которая согласилась бы тайком переправить его на берег. Более того, во время своих эскапад по вторникам он обнаружил, что подцепить американку труднее всего. Похоже, племенное самосознание у них было развито в большей степени, чем у представительниц любого другого народа, и они упорно держались рядом со своими соотечественниками.
Квану стало любопытно. В надежде, что у Дэта есть какие-нибудь дельные мысли (правда, Кван пока не очень доверял ему; хотя нельзя сказать, что не доверял совсем), он спросил:
– Вы хотите воспользоваться контейнером? Но как?
– Залезу в один из них. На борт их подают полными: снедь, напитки, товары для судовых лавок, всякие там тенниски и прочее, лекарства… Контейнеры набиты всем этим под завязку. Тут их разгружают, после чего снова переправляют на берег. И довольно много порожних контейнеров снимут с борта в Нью-Йорке.
Кван снова взглянул на контейнеры, на сей раз с интересом. Но потом настороженно спросил:
– Почему вы говорите об этом мне?
– А почему бы и нет? – Дэт передернул плечами и выудил из кармашка тенниски мятую сигарету, но не зажег ее, а принялся разглядывать, вертеть в пальцах и распрямлять. – У вас нет никаких причин выдавать меня, – пояснил он. – А человеку иногда нужно с кем-нибудь поговорить, высказать свои мысли вслух, чтобы услышать их самому и убедиться, что он не спятил.
Кван тотчас почувствовал расположение к нему. Верно: уединение в многотысячной толпе, вероятно, являет собой самую тяжкую разновидность одиночества. Кван прекрасно это понимал, потому и обрел спасение с помощью железного трапа, привинченного к переборке. Все, кто был на борту, объединялись в группы по интересам, подбадривали друг дружку, сочувствовали, их связывало взаимопонимание, они создавали союзы, в том числе и долговременные, они имели возможность поделиться с ближними своими мыслями и наблюдениями, поспорить, испытать на прочность доводы. А одинокий человек мог вести беседы только с самим собой, внимать лишь собственным речам, самолично оценивать свое поведение. И если Дэт решился на опасный и отчаянный шаг, вполне возможно, что он испытывает неодолимое желание поделиться своим замыслом с другим человеческим существом, чтобы получить хоть какой-то ответ, хоть какой-то отклик.
Поэтому Кван решил ответить ему. И ответил честно:
– Вы не спятили. Это прекрасная мысль.
Дэт одарил его мимолетной благодарной улыбкой, безуспешно боровшейся с печальной миной, толстыми губами и здоровенными мешками под глазами.
– Я следил за погрузкой в Саутгемптоне и слежу здесь, – сказал он. – В пустые контейнеры не заглядывают, потому что весь складской отсек внизу на замке. Мало кто может проникнуть туда.
– Совершенно верно, – согласился Кван.
– Но вам это удастся, – заявил Дэт, искоса взглянув на него.
Ах, так вот оно что. (Во всяком случае, Кван тогда подумал именно об этом.) Кван сумел завоевать кое-какой авторитет среди камбузных работяг, и его «повысили» по службе. Он больше не гнул спину над мойкой, полной грязных кастрюль и сковородок. Теперь у него была работа полегче – промокание луж, мытье столов, переноска посуды. А значит, отныне он таскал с собой связку ключей, пришпиленную к петельке на поясе. Тут были ключи от шкафа с моющими средствами, от большого морозильника, от шкафчиков с форменной одеждой и бельем и от просторного гулкого склада, где хранились порожние контейнеры из-под припасов. В конце каждой смены Кван должен был сдавать эти ключи своему начальнику, суетливому и подозрительному эквадорцу по имени Хулио. Фамилии его Кван никогда не слышал.
Стало быть, теоретически в конце последней смены перед прибытием в Нью-Йорк Кван мог открыть двери склада и пропустить Дэта внутрь. Но с какой радости ему это делать?
– Это чревато большой опасностью для меня, – сказал он. – Если вас вдруг поймают…
– Тогда я и окажусь в опасности, – перебил его Дэт. – Я, а не вы.
– Они захотят узнать, кто вас впустил, – ответил Кван. – Вам посулят более мягкое обращение, потому что человек, впустивший вас, может причинить им больше беспокойства, чем заурядный беглец с корабля.
– Я бы им не сказал, – заявил Дэт.
– Почему?
Дэт нахмурился, уголки его губ опустились, мешки по глазами сделались еще больше. Он беспрерывно теребил и вертел мятую сигарету, и вдруг она выскользнула из пальцев и полетела вниз, к медленно ползущему транспортеру с блестящими алюминиевыми контейнерами. Миновав ленту транспортера, сигарета упала на грязный асфальт.
– Ой, моя сигарета, – произнес Дэт почти бесстрастным тоном, исполненным покорности судьбе. Проводив сигарету глазами, он низко опустил голову и сделался до смешного похожим на таксу.
– Как жаль, – проговорил Кван. Теперь Дэт казался ему более человечным, но отнюдь не более приятным.
Дэт снова искоса посмотрел на Квана, едва заметно улыбнулся и сказал:
– Конечно, я бы на вас настучал, как и вы на меня.
– Да, я, пожалуй, мог бы, – ответил Кван, тронутый неожиданной искренностью собеседника.
– А что, если мы уйдем вместе? – предложил Дэт. – Тогда мы будем зависеть друг от друга, помогать друг другу. А если попадемся, то оба. Стало быть, – вдруг он шевельнулся и повернулся к Квану лицом, поставив на поручень костлявый локоть, – вы можете впустить меня в хранилище во время вашей смены, сдать ключи и, когда поблизости никого не будет, постучать в дверь. Тогда я, в свою очередь, впущу вас. Или, может, вы не хотите покидать корабль?
Последние слова были произнесены таким тоном, будто Дэт уже заранее знал ответ, и Кван не стал утруждать себя отрицаниями.
– Конечно, я хотел бы сойти в Нью-Йорке, – сказал он. – Если это можно сделать не попавшись. Но воспользоваться контейнером? Мы же не знаем, куда их отправляют, когда снимают с борта.
– Знаем, – возразил Дэт, указывая рукой направо, где вдалеке стояли сотни поблескивавших на солнце контейнеров. – Их просто убирают в сторонку, а потом опять пускают в дело. Мы садимся в ящик, дожидаемся темноты, вылезаем и попадаем в Америку.
– Неужели так просто? – спросил Кван.
– Попробуем, тогда и узнаем, – ответил Дэт и, криво улыбнувшись, протянул Квану костлявую руку. – Кажется, вас зовут Ли? Ну что, договорились?
Кван не стал менять фамилию: она была достаточно распространенной и могла сойти как за вымышленную, так и за подлинную.
– Да, Ли, – подтвердил он и после секундного колебания принял руку Дэта. – Договорились.

В контейнере было холодно и слегка попахивало заплесневелым картоном. Он не был полностью герметичным и пропускал свет; переднюю съемную стенку обрамлял серо-желтый прямоугольник. Кван влез внутрь, прихватив с собой все свои пожитки – маленькую байковую сумку со сменой белья, записной книжкой и карандашами, на которую и уселся. Он был один. Дэт считал, что контейнер будет слишком тяжелым, если забиться в него вдвоем, и это может привлечь внимание во время разгрузки. Поэтому Дэт спрятался в другом контейнере. Кван не возражал. Так даже лучше. Ему вовсе не хотелось вступать в партнерские или дружеские отношения с Дэтом и оставаться в его обществе после побега с корабля, если, конечно, удастся благополучно миновать все ворота, запоры и караулы, отделяющие порт от свободного мира.
Свободного мира!
Кван сидел на своей байковой сумке, прижавшись спиной к холодной скользкой алюминиевой стенке контейнера. Он скучал и клевал носом, но в то же время чувствовал глубокое, спокойное удовлетворение. Внезапный шум заставил его насторожиться. Двери хранилища открылись, послышался громкий топот ног по стальному настилу. Потом наступила тишина и, наконец, раздался голос:
– Ли Кван!
Кван оцепенел. Он застыл и едва дышал, сердце в груди превратилось в крепко сжатый кулак.
– Ли Кван! Мы знаем, что вы там! Вылезайте, черт возьми, не вынуждайте нас обыскивать все эти проклятые ящики!
Голос звучал устало и раздраженно, но не очень враждебно и злобно. Это был голос судового офицера, которого заставили исполнить неприятную обязанность. «Они знают, что мы здесь», – подумал Кван, еще не осознав, что офицер выкликнул только его имя. Продолжать игру в прятки было бессмысленно. Кван вздохнул и поднялся, гадая, насколько серьезна передряга, в которую он угодил. Он толкнул стенку контейнера, и та вывалилась наружу.
– Я здесь, – сказал Кван трем раздраженным типам кавказской наружности, облаченным в мундиры, когда они разом обернулись и показали ему свои хмурые усталые физиономии.

Дэт выдал его, заложил, это несомненно. Более того, Дэт с самого начала решил его подставить, предложил план бегства, вовлек Квана в эту авантюру и настучал на него. В бежевой кутузке «Звездного странника» у Квана было достаточно времени, чтобы прийти к такому выводу. Но он не понимал, почему Дэт сделал это.
Когда вскоре после ареста в каморку вошел человек, который отрекомендовался как отец Макензи, и спросил, нужна ли какая-нибудь помощь, Кван попытался выяснить у него, что подвигло Дэта на такой поступок.
– Поговорите со мной, – попросил он. Отец Макензи обрадовался. Похоже, у него было не так уж много занятий на корабле, если не считать причащения пассажиров-католиков, когда у тех случались удары или сердечные приступы, нередкие при восьми– и девятиразовом питании.
Когда разговор зашел о предательстве Дэта, священник высказал осторожную догадку, которая, возможно, была верна.
– Вероятно, он агент китайского правительства, – предположил отец Макензи. – Я не утверждаю это наверняка, но такое возможно. Его могли подослать к вам с заданием: не позволить поставить Китай в неловкое положение перед всем миром.
– Но я и сейчас могу это сделать, отче. Если сразу по прибытии кто-нибудь позвонит в «Нью-Йорк таймс». Если вы…
Но нет. Макензи то ли не мог, то ли не хотел. Смелые поступки были не по его части. Он был простым маленьким человеком и не умел прыгать выше головы.
Эххххххх… эти честные люди!

Вскоре после ухода отца Макензи машина застопорилась, и дрожь утихла. «Ну вот и приплыли, – с горечью подумал Кван. – Здравствуй, свободный мир».
Но еще примерно час ничего не происходило. Кван мерил шагами свою каморку и нервничал все больше и больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44