— Не понимаю, о чем ты.
— И ты все время думал обо мне, — как ни в чем не бывало продолжала она. — О том, как я лежу с Арти Декстером а той же кровати, в которой ты спишь один-одинешенек, между тем как я — в соседней комнате.
— Не дури, — храбро сказал я в свою кофейную чашку. — Я уснул, едва моя голова коснулась подушки.
— Я слышала, как ты ворочался чуть ли не до рассвета.
— Я мечусь во сне.
— Странное дело: последние несколько часов ты не метался.
На это у меня тоже был готов ответ, но, похоже, я слишком набил рот жареным хлебом.
— Сноб — вот ты кто, — заявила Хло.
Я довольно долго бился с жареным хлебом, потом все же проглотил его и спросил:
— Чего-о?
Я удивился, и у меня было на это полное право.
— Сноб, — повторила она. На скулах ее горел яркий сердитый румянец. Я с изумлением заметил, что Хло, оказывается, все это время сдерживала неподдельную ярость. — Вчера ночью, когда ты взял меня за руку, у тебя была мыслишка завязать какой-нибудь роман. И тебе хотелось прийти сюда потом, когда мы уже разбрелись по койкам. Но ты этого не сделал.
— Э-э-э... — сказал я.
— Сначала я подумала, что ты робкий и застенчивый. И это показалось мне очень милым в каком-то смысле. Но причина была совсем не в том. Причина заключалась в твоем снобизме. Я спала с Арти Декстером, и ты решил, что для тебя я плоха, вот в чем дело.
— Да нет! — заспорил я. — Нет, что ты...
— Заткнись! — Хло поднялась на ноги. — Вот что я тебе скажу. Если ты думаешь, что я плоха для тебя, потому что я не девственница, — думай. Но если ты девственник, то, черт побери, ты для меня плох. А посему знаешь, что ты можешь делать? Убираться к бесам — вот что!
Ну что тут скажешь? Ничего.
Когда Хло нагляделась на меня горящими глазами и наслушалась моего молчания, она взяла со стола свою тарелку и чашку, отнесла их в мойку и завозилась там.
Ну а я запихнул в рот остатки хлеба насущного и принялся и задумчивости жевать его.
Обвинение, брошенное мне Хло, кажется, можно было разбить на несколько пунктов и рассмотреть каждый из них в отдельности. Во-первых — то, что я якобы плохо спал из-за внезапно вспыхнувшей плотской страсти к ней.
Во-вторых — то, что я не предпринял никаких шагов для утоления этой страсти из-за своего снобизма.
Очень хорошо. Итак, пункт первый. Я мог бы признаться себе, что она более-менее права, хотя не знаю, достало бы у меня смелости поделиться этим признанием с Хло или нет. Но вот что касается пункта второго, — тут Хло была совершенно не права. Я ничего не сделал для утоления своей страсти — это верно, но причина заключалась совсем в другом. Мне просто не пришло в голову, что я могу что-то сделать.
А мог ли я? Был ли способен подкатиться к Хло вчера ночью? Я до сих пор не знал со всей определенностью, что она имела в виду. Она вполне могла (женщины есть женщины) иметь в виду, что ожидала поползновений с моей стороны и была готова дать мне отпор. Не то чтобы хотела этого, а просто учитывала такую возможность и почувствовала себя оскорбленной, когда ничего подобного не произошло.
Теперь она возилась в мойке, гремя кухонной утварью Арти и грозя вот-вот расколотить всю посуду.
Что же я мог ей сказать?
Я решил попробовать.
— Извини...
На это ответа не последовало.
Я встал и подошел поближе, хотя и не совсем вплотную.
— Хло, — сказал я ее спине. — Мне правда очень жаль.
По-прежнему никакого ответа. Похоже, она решила перемыть всю посуду в раковине, не ограничиваясь своей чашкой и тарелкой, испачканными за завтраком.
— То, что я сделал... вернее, то, чего не сделал... или чего не попытался сделать... Это не потому, что я сноб, правда. Это потому, что я болван. Я сделал это... вернее, не сделал... то есть, не попытался сделать... по неведению своему.
Она повернулась ко мне. Руки ее по самые локти были в мыле. Хло одарила меня взглядом, который был холоден и колюч, как ноготь на стопе пещерного человека.
— И ты еще смеешься надо мной?
— Смеюсь над тобой? Господи, Хло, я просто пытаюсь...
— Смеешься, смеешься. — Хло погрозила мне мыльным пальцем. — Вот что я скажу тебе, Чарли Пул. Кто ты такой, чтобы кичиться высокой нравственностью?
Ты — мелкая сошка из преступного мира.
— Эй, что ты хочешь этим сказать? Мелкая сошка из преступного мира! Я не...
— Именно так. Ты работал в баре в угоду подонкам общества, ты хранил их свертки и кульки и помогал преступникам уклоняться от уплаты налогов.
— Да я даже не знаком с преступниками! Мой дядя Эл...
— Ни слова о твоем дяде Эле! — Хло уже успела стряхнуть с пальца почти все мыльные пузыри. — Я говорю о тебе, Чарли Пуле. Думаешь, ты можешь запросто сказать — никого я не знаю, это все дядя Эл? Думаешь, ты можешь запросто сказать: «Это не я, Хло, я всего лишь работаю там, для меня это не вопрос нравственности?» Нет, не можешь, потому что это речи в духе Адольфа Эйхмана — вот что это такое. И, думается, мне нет нужды делиться с тобой своим мнением об Адольфе Эйхмане.
Я начинал сходить с ума. Адольф Эйхман! Попробуй-ка, скажи ей, что она раздувает из мухи слона.
— Послушай, — сказал я, — говорить об...
— Довольно с меня разговоров, — заявила Хло и опять повернулась ко мне спиной. Бултых! Ее руки погрузились в воду.
— Не пора ли тебе в путь? — спросила Хло, не прерывая мытья. — Ты должен найти своего дружка Махоуни, не забыл?
Я искоса посмотрел на ее спину.
— Ты со мной не пойдешь?
— У меня — своя жизнь, — сказала Хло мойке. — Сегодня я должна ехать к моей Линде. Кроме того, надо заглянуть домой, узнать, нет ли почты.
— Стало быть, — молвил я, — ты со мной не идешь.
— Нет. Я с тобой не иду.
— Ну что ж, — пробормотал я, — в таком случае, никуда ты со мной не пойдешь.
Она не ответила. Сочтя молчание Хло верным признаком того, что она никуда со мной не пойдет, я пошел в спальню, чтобы забрать свою рубаху, у которой был такой вид, будто ее выстирали в чернилах фирмы «Брэндэкс».
Нет. Просто она была слишком грязная. Я покопался и откопал чистую белую сорочку Арти. Она оказалась вопиюще мала мне, но я не стал застегивать ворот, а рукава закатал до локтей, чем придал себе весьма приличный вид.
Кроме рубашки, в платяном шкафу нашелся черный плащ, который, наверно, был велик Арти, потому что на мне сидел как влитой. Я заметил, что поначалу плащ был снабжен подкладкой на застежкам, которую впоследствии сняли, так что, возможно, именно поэтому плащ и пришелся мне впору: с теплой подкладкой он был бы впору не мне, а своему владельцу. Особенно, если владелец надел бы под плащ еще и костюм или куртку.
Маленький пистолетик я запихнул в карман плаща, а большой решил оставить. Собравшись, вернулся в гостиную. Теперь Хло стояла у окна, курила очередную сигарету и угрюмо смотрела на улицу.
— Ну, я пошел, — сказал я.
— Прощай.
Вот как? Да чего же ей от меня надо? Я уже раз извинился, хватит. Да и обида из-за Эйхмана еще не улеглась.
— Прощай, — ответил я.
Я был уже в дверях, когда она сказала:
— Глупец.
Я остановился.
— Что?
— Ты даже не знаешь, наблюдают они за квартирой или нет. Ты даже не потрудился сперва выглянуть в окно.
Она была права, я совсем позабыл о Траске или Слейде. Но я лишь сказал:
— Если они еще там, я вернусь.
Хло покачала головой.
— Их там нет, — проговорила она деланно-утомленным голосом, словно давая понять, что больше не в силах выносить мое присутствие.
Что ж, взаимно.
— Большущее спасибо, — сказал я. — До свидания.
Я вышел и прикрыл за собой дверь.
Да, верно, Траск или Слейд убрался. Стоя перед домом, я видел пожарный гидрант на той стороне улицы. Он блестел в лучах полуденного солнца. Я спустился с крыльца и, повернув налево, зашагал к Западной четвертой улице.
Я не стал поднимать голову, чтобы посмотреть, стоит ли Хло у окна гостиной.
Я был один.
* * *
Вы можете подумать, что ресторан на Большом Центральном вокзале очень хорош. Достаточно посмотреть, сколько поездов собралось перед входом. Но собрались они напрасно.
А может, это я, а не ресторан, был повинен в том, что любая пища, которую я брал в рот, имела вкус песка. Понимаю, что я был вконец измотан, а голова, которая не варит, — главная причина несварения желудка.
Разброд в моих мыслях был связан с двумя совершенно разными людьми Хло Шапиро и Патриком Махоуни. Я по-прежнему безумно злился на Хло, но в то же время меня никак не оставляло вчерашнее желание, да и от перспективы продолжать свою одиссею без нее становилось не по себе. Но прежде всего этот налет неопределенности. Я до сих пор не совсем понимал, что же было у Хло на уме. Что касается Махоуни, то я жаждал встречи с ним приблизительно в той же мере, в какой хотел бы избежать ее. Если вы помните старого безумного марсианина Вольто, который правой рукой подтаскивал к себе людей, а левой отпихивал их прочь, вам станет понятно, как я воспринимал Патрика Махоуни, помощника старшего инспектора.
Как и в случае с зубным врачом, лучшее, что можно было сделать, — это поскорее сходить к Патрику Махоуни. Я расплатился за свой песок, покинул ресторан и вошел в здание вокзала, где под щитовой рекламой «Кодак», такой же замысловатой и трудноусвояемой, как стриптиз Салли Рэлед, стояло скопление телефонных будок, похожее на пчелиный улей. На задней стене этого улья висели справочники, ради которых я пришел на Большой Центральный вокзал.
Значит, так. Первым делом я прошерстил книги в поисках Патриков Махоуни и П. Махоуни вообще. Четырех я нашел в Куинсе, в Бруклине — еще семерых, в Манхэттене — трех и в Бронксе — пятерых. Затем, вооружившись пригоршней десятицентовых монет, наменянных в ресторане, я вошел в одну из будок и принялся накручивать диск. Всякий раз, когда мне отвечал мужской голос, я спрашивал: «Старший инспектор Махоуни?», а если отвечала женщина, то осведомлялся «Инспектор Махоуни в управлении?» Получив несколько разнообразных ответов — все отрицательные с точки зрения моей задачи, а некоторые — юморные сами по себе, — я, наконец, услышал от одной женщины:
«Да, он там и пробудет весь день».
Ага! Но куда я попал? Домой к Патрику Махоуни или просто к какой-нибудь родственнице, случайно знавшей, где он, мой Махоуни? Дабы выяснить это, я спросил:
— Вернется ли он домой к шести часам?
— Сомневаюсь, — был ответ. — Почему бы вам не поискать его в управлении?
— Хорошо, поищу, — пообещал я.
— Что передать... — начала она, и я повесил трубку.
Видите? Все очень просто. Теперь я знал, где его искать — нужного мне представителя сословия Патриков Махоуни. Если верить телефонной компании, его адрес был 169-88, 83-я авеню, Куинс.
Успех моего блистательного стратегического замысла придал мне уверенности и частично вернул надежду на успех, которая за последнее время серьезно пошатнулась. Воспользовавшись нахлынувшим воодушевлением, я бросился вперед.
В уголке, где едва слышался вокзальный галдеж, стоял книжный ларек, в котором я купил план района Куинс. Сверяясь с ним, обнаружил, что угол 169-й улицы и 83-й авеню находится в квартале под названием «Ямайка», всего в нескольких кварталах от станции метро на Независимой линии. Стало быть, пришло время возвращаться в подземку. Ощутимое унижение после вчерашних прогулок в роскошном мягком «паккарде», пусть и похожем на машину преступников.
Я с грохотом влетел в Куинс по Маячной линии и перешел на Независимую, которая и привела меня к Хиллсайд-авеню и 169-й улице «Ямайки». Я поднялся наверх, к веселому солнечному свету, взобрался на холм по 169-й улице и свернул направо на 83-ю авеню.
Район был жилой, тихий и приятный, для людей среднего достатка.
Большинство домов построили еще до второй мировой войны. Почти все они были особняками и стояли на просторных земельных участках. Дом 169-88 был похож на соседние — широкий двухэтажный особняк из строевого леса с пристроенным сбоку гаражом. Не очень хорошо ухоженный кустарник тянулся вдоль фасада, лужайка малость высохла, но недавно была выкошена, и посреди нее торчал щит с надписью светоотражающими буквами. «МАХОУНИ»
Тот ли это Махоуни? Брать взятки от мафии и жить в такой дыре?
Ну а где ему еще жить? Наверное, до сих пор я по-настоящему не задумывался о том, где должен обретаться проданный мздоимец из полиции.
Похоже, я считал, что он проживает не иначе как в ночном клубе и держит на одном колене Мерри Андерс, а на другом — Барбару Николе. За спиной расфранченные кавалеры, все смеются, и шампанское льется рекой.
Но он проживал тут, в довольно чистеньком особняке строевого леса, на тихой боковой улочке, в квартале «Ямайка», район Куинс. И это немного пугало.
Проходя мимо дома Махоуни, я замедлил шаг, но не остановился. Было только три часа, а инспектора ждут домой в начале седьмого. Поэтому я добрел до следующего угла и свернул направо, обратно к Хиллсайд-авеню, чтобы предпринять прогулку по ней.
Чем дальше по Хиллсайд-авеню, тем более жалко она выглядела. Первые два квартала занимали банки и ресторанчики для гурманов, но потом пошли целые кварталы контор по торговле недвижимостью, стоявших вплотную друг к дружке тесными рядами. Маленькие, безвкусно-цветистые, не вызывающие доверия. На некоторых из них, чтобы вы знали, висели объявления типа: «Продаем старые дома»
За старой недвижимостью потянулись стоянки старой движимости. Я развернулся и двинулся обратно, поскольку не имел ни малейшего желания знать, что там дальше за стоянками.
Дойдя до спуска в подземку, я заглянул в закусочную, сел за стойку и заказал кофе и пирожок с сыром. Пережевывая его, попытался выработать какой-нибудь план действий.
Чего греха таить, заранее я об этом не подумал. Когда я выяснял, где живет Махоуни, у меня был план, по которому я действовал. Но и только.
Теперь понятия не имел, что делать. Я знал, что должен поговорить с Махоуни и как-то заставить его выложить интересующие меня сведения. Знал, что, добиваясь всего этого, я не должен попасть в лапы Траска или Слейда, один из которых, если не оба, вероятно, денно и нощно следует по пятам за Махоуни.
Итак, можно подождать его поблизости от дома, а потом подойти к парадной двери, постучать и тотчас начать разговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22