Морис Леблан
АДСКАЯ ЛОВУШКА
После скачек, когда густой поток зрителей прошел к выходу с трибуны мимо него, Никола Дюгриваль с живостью поднес руку к внутреннему карману своего пиджака. Жена спросила его:
— Что с тобой?
— Не могу успокоиться… С такими деньгами! Боюсь за них.
На что она отозвалась:
— Поэтому и не могу тебя понять. Разве разумно носить при себе такую сумму! Все наше достояние! Нам было не так легко его заработать.
— Ба! — сказал он, — кто может знать, что оно там, в моем бумажнике!
— Конечно, конечно, — проворчала она. — К примеру, тот маленький слуга, которого мы уволили на прошлой неделе, прекрасно это знал. Не так ли, Габриэль?
— Да, тетушка, — отозвался молодой человек, который держался рядом.
Супруги Дюгриваль и их племянник Габриэль были довольно известны на ипподромах, завсегдатаи которых видели их почти каждый день. Дюгриваль, полный мужчина с красным лицом, с видом бонвивана; его жена, тоже тяжеловесная, с вульгарной физиономией, всегда одетая в платье сливового цвета, потертость которого бьиа чересчур очевидной; наконец — племянник, совсем еще молодой, тощий, бледный, со светлыми, слегка вьющимися волосами.
Семейство обычно сидело с начала до конца скачек. Это Габриэль играл за дядю, следил за лошадью в загоне, собирал со всех сторон слухи среди групп жокеев и конюхов, сновал между трибунами и заключал пари.
Счастье в тот день улыбнулось им, ибо соседи Дюгриваля трижды видели, как племянник приносит ему деньги.
Завершался пятый заезд. Дюгриваль закурил сигару. В эту минуту, затянутый в жакет каштанового цвета господин, лицо которого окаймляла седеющая бородка, приблизился к нему и доверительно спросил:
— Не у Вас ли, мсье, стащили вот эти часы?
И показал золотые часы, подвешенные на цепочке.
Дюгриваль подскочил.
— Ну конечно у меня!.. Видите, здесь выгравированы мои инициалы — Н.Д. Никола Дюгриваль.
И тут же испуганно схватился за карман пиджака. Бумажник был еще там.
— Ах, — промолвил он, потрясенный, — мне, стало быть, повезло. Но как это все-таки могло случиться? Известен ли негодяй?
— Да, он задержан, сидит в отделении. Будьте любезны проследовать за мной, надо внести в это дело ясность.
— С кем имею честь?
— Делангль, инспектор Сюрте. Я предупредил уже господина Маркенна, полицейского офицера.
Никола Дюгриваль двинулся вслед за инспектором, и оба, обойдя трибуны, направились к комиссариату. Они были шагах в пятидесяти от цели, когда кто-то подошел к инспектору и торопливо ему сообщил:
— Тот тип, что с часами, раскололся, мы идем по следам целой банды. Мсье Марке нн просит Вас подождать у места, где заключаются пари, и понаблюдать за тем, что делается вокруг четвертого барака.
В указанном месте стояла толпа, и инспектор Делангль проворчал:
— До чего идиотский уголок… Наконец, за кем мне следить? Мсье Маркенн вечно что-то придумает…
Он отстранил людей, которые чересчур его теснили.
— Черт! Надо работать локтями и держаться за бумажник. Вот так и Вас, наверно, зацепили, мсье Дюгриваль.
— Не могу понять, каким образом…
— О! Знали бы Вы, как действуют эти господа! Огонь, да и только! Один наступает Вам на ногу, другой чуть не выкалывает Вам глаз своей тростью, а третий вытаскивает у Вас бумажник. Три движения, и дело сделано… Я сам, говорящий с Вами, на том попался.
Он оборвал себя на полуслове и сердито воскликнул:
— Черт возьми, сколько мы будем здесь торчать! Какая толкучка! Это становится невыносимым… А, господин Маркенн подает мне знак… Одну минутку, прошу Вас… И главное — оставайтесь на месте…
Расталкивая всех плечами, он проложил себе дорогу в толпе.
Никола Дюгриваль проследил за ним взором. Но, потеряв из виду, отошел немного в сторону, чтобы его не толкали.
Прошло несколько минут. Начинался шестой заезд, когда Дюгриваль заметил жену и племянника, которые его искали. Он объяснил им, что инспектор Делангль как раз советуется с полицейским офицером.
— Деньги-то при тебе? — спросила жена.
— Черт возьми, — отвечал он, — клянусь тебе, мы с инспектором не давали никому подходить слишком близко.
Он пощупал пиджак, сдержал вырвавшийся было крик, сунул руку глубоко в карман, начал издавать смутные возгласы, тогда как мадам Дюгриваль в ужасе лепетала:
— Что? Что случилось?
— Украли! — простонал он. — Бумажник! Пятьдесят купюр!
— Не может быть! — воскликнула она. — Не может быть!
— Ну да, инспектор, мазурик… Это он!
Она принялась издавать пронзительные вопли:
— Держите вора! Моего мужа обокрали! Пятьдесят тысяч франков, мы погибли!.. Держите вора!
Их тут же окружили полицейские, отвели в комиссариат. Дю-гриваль повиновался машинально, совершенно ошарашенный. Супруга продолжала вопить, нагромождая объяснения, осыпая мнимого инспектора проклятиями.
— Ищите его! Найдите его! Жакет каштанового цвета… Бородка клином… Ах, проклятый, он пустил нас по миру! Пятьдесят тысяч франков! Но… Но… Что ты делаешь, Дюгриваль?!
Она бросилась к мужу. Слишком поздно! Он поднес к виску дуло пистолета. Раздался выстрел. Дюгриваль упал. Он был мертв.
Еще не забыт шум, поднятый газетами по поводу этого дела, как они воспользовались этим поводом для того, чтобы еще раз обвинить полицию в бездеятельности и бестолковости. Можно ли было допустить, чтобы карманник вот так, среди бела дня, в таком людном месте сыграл роль инспектора полиции и безнаказанно обокрал порядочного человека?
Жена Никола Дюгриваля раздувала ажиотаж своими причитаниями и интервью, в которых участвовала. Один из репортеров сумел сфотографировать ее перед телом мужа, в ту минуту, когда она простирала над ним руку и клялась отомстить за покойника. Рядом с нею, с выражением ненависти на лице, стоял племянник Габриэль. И тоже, негромкими словами, с яростной решимостью клялся настичь и покарать убийцу.
Описывали скромное жилище, в котором они обитали в Батиньо-ле. И поскольку оба были лишены любых средств к существованию, одна из спортивных газет открыла в их пользу сбор.
Что касалось таинственного Делангля, он оставался неуловимым. Были арестованы двое подозрительных, которых пришлось тут же отпустить. Бросились по нескольким следам, тут же оставленным; стали называть несколько имен и наконец обвинили Арсена Люпэна, что вызвало получившую широкую известность телеграмму прославленного взломщика, отправленную из Нью-Йорка через шесть дней после инцидента.
ВОЗМУЩЕНИЕМ ПРОТЕСТУЮ ПРОТИВ КЛЕВЕТЫ СОЧИНЕННОЙ ЗАГНАННОЙ В УГОЛ ПОЛИЦИЕЙ. ШЛЮ СОБОЛЕЗНОВАНИЯ НЕСЧАСТНЫМ ПОТЕРПЕВШИМ. ОТДАЮ СВОЕМУ БАНКИРУ РАСПОРЯЖЕНИЕ ДЛЯ ВРУЧЕНИЯ ИМ ПЯТИДЕСЯТИ ТЫСЯЧ ФРАНКОВ. — ЛЮПЭН.
И действительно, на следующий же день после опубликования телеграммы неизвестный позвонил в дверь мадам Дюгриваль и вручил ей конверт. В нем было пятьдесят банковских билетов по тысяче франков каждый.
Этот неожиданный поворот вовсе не утихомирил разыгравшиеся страсти. И новое событие в этом деле лишь усилило ажиотаж. Два дня спустя люди, жившие в том же доме, где обитали мадам Дюгриваль и Габриэль, были разбужены в четыре часа утра ужасными криками. Сбежались к их квартире. Консьержу удалось открыть дверь. При свете зажженной соседом свечи нашли Габриэля, лежавшего в своей комнате, связанного по рукам и ногам и с кляпом во рту. В соседнем помещении мадам Дюгриваль истекала кровью из обширной раны на груди.
Она успела прошептать:
— Деньги… Забрали… Все купюры…
И потеряла сознание.
Что же там произошло?
Прийдя в себя, Габриэль рассказал — мадам Дюгриваль позднее дополнила рассказ племянника, — что он был разбужен появлением двоих мужчин; один из них связал его, второй — наложил повязку с кляпом. В темноте ему не удалось их разглядеть, но до него доносился шум борьбы, выдержанной его тетушкой против грабителей. Ужасающей борьбы, — заявила мадам Дюгриваль. Явно зная расположение комнат, руководимые к тому же бог весть какой интуицией, бандиты сразу направились к небольшому шкафу, в котором она хранила деньги, и, несмотря на ее сопротивление, несмотря на крики, завладели всей суммой. Уходя, один из них, которого она укусила за руку, ударил ее ножом, после чего оба убежали.
— Каким путем? — спросили его.
— Через дверь моей комнаты, а потом, надо полагать, через вестибюль.
— Невозможно! Их заметил бы консьерж!
Ибо вся тайна в том и состояла: каким образом бандиты проникли в дом и как смогли из него выйти? Никакого прохода для этого не существовало. Может быть, это был кто-нибудь из жильцов? Тщательно проведенное расследование показало, что такое предположение абсурдно.
Тогда?
Главный инспектор Ганимар, которому было поручено это дело, сказал, что не знал другого, которое бы так сбивало его с толку.
— Сложно в тех случаях, когда дело связано с Люпэном. И все-таки это не Люпэн… Нет, за этим что-то есть… Что-то двусмысленное, нечистое… Впрочем, если это сделал Люпэн, для чего ему было отнимать пятьдесят тысяч франков, которые он им прислал? Другой каверзный вопрос: какая связь существует между второй кражей и первой на ипподроме? Все это непонятно, и складывается впечатление, а такое бывает со мною редко, что искать бесполезно. Я, по крайней мере, отказ ываюсь.
Но следователь вошел в азарт. Репортеры соединили свои усилия с розыском, который вело правосудие. Праславленный английский детектив переправился через пролив. Богатый американец, помешанный на полицейских историях, назначил немалую премию тому, кто доставит первые указания, способные пролить свет. Но шесть недель спустя об этом знали не больше. Публика присоединилась к мнению Ганимара, да и сам следователь устал бродить в потемках, которые течение времени могло только еще более сгустить.
И жизнь в квартире вдовы Дюгриваль продолжалась. Благодаря заботам племянника она довольно скоро поправилась. Утром Габриэль устраивал ее в кресле в столовой, возле окна, занимался хозяйством, уходил затем за покупками. И готовил завтрак, не принимая даже помощи, которую ему предлагала консьержка.
Изнервничавшись из-за непрекращавшегося расследования и особенно — из-за постоянных интервью, тетка и племянник никого более не принимали. Даже консьержка, чья болтовня беспокоила и утомляла мадам Дюгриваль, к ним более не допускалась. Она отыгрывалась на Габриэле, задевая его каждый раз, когдо он проходил мимо ложи.
— Будьте осторожны, господин Габриэль, за Вами обоими шпионят. Вас подстерегают какие-то люди. Вот и вчера — мой муж застал какого-то типа в ту минуту, когда он присматривался к Вашим окнам.
— Пустяки, — отвечал Габриэль, — это полиция нас охраняет. Тем лучше!
Но однажды, к четырем часам пополудни, в конце улицы произошло яростное столкновение между двумя торговцами овощами вразнос. Консьержка сразу оставила ложу, чтобы послушать брань, которою обменивались противники. Но не успела она повернуться к ней спиной, как молодой человек среднего роста, в сером костюме безупречного покроя проскользнул в дом и торопливо поднялся по лестнице. На третьем этаже он позвонил.
Не услышав ответа, позвонил еще раз.
После третьего звонка дверь открылась.
— Здесь живет мадам Дюгриваль? — спросил он, снимая шляпу.
— Мадам Дюгриваль еще нездорова и не может никого принимать, — ответил Габриэль, стоявший в передней.
— Мне очень нужно с ней переговорить.
— Я ее племянник, и мог бы ей передать…
— Хорошо, — сказал незнакомец. — Будьте добры, передайте же мадам Дюгриваль, что я случайно получил ценные сведения в отношении кражи, от которой она пострадала, и я хотел бы осмотреть квартиру, чтобы самому проверить ряд подробностей. У меня есть немалый опыт ведения таких расследований, и мое вмешательство может оказаться ей весьма полезным.
Габриэль с мгновение его рассматривал, затем сказал:
— В таком случае, полагаю, тетушка будет согласна… Извольте войти.
Открыв дверь в столовую, он пропустил незнакомца вперед. Но в ту минуту, когда он переступил порог, Габриэль поднял руку и внезапным движением ударил его кинжалом точно в правое плечо.
В столовой раздался смех.
— Попал! — крикнула мадам Дюгриваль, бросаясь к ним из кресла, в котором сидела. — Браво, Габриэль. Надеюсь ты не убил его, бандита?
— Не думаю, тетушка. Лезвие тонкое, и я придержал удар. Человек зашатался, простирая вперед руки, побледнев, как смерть.
— Болван! — осклабилась вдова. — Ты попался! Наконец-то — тебя здесь давно ждут. Давай, сукин сын, вались. Не нравится, что ли? Никуда не денешься, давай. Сперва на одно колено перед хозяюшкой. На второе теперь… Как мы прекрасно воспитаны, однако! Трах, вот мы упали совсем… Исус-Мария, если бы мой бедный Дюгриваль мог увидеть его теперь! А сейчас, Габриэль, за дело!
Она прошла в свою комнату и открыла зеркальный шкаф, в котором висело несколько платьев. Раздвинув их, она открыла вторую дверцу, в глубине шкафа, откуда можно было войти в комнату, расположенную в соседнем доме.
— Помоги-ка его отнести, Габриэль. Будешь ухаживать за ним получше, не так ли? Полный вес золота — вот покамест его цена.
Однажды утром раненый пришел в себя. Приподняв веки, он огляделся. Он лежал в помещении гораздо большем, чем то, в котором ему нанесли удар. В комнате, Притененной толстыми занавесками, висевшими на всех окнах, почти без мебели.
Было, однако, достаточно света для того, чтобы он увидел сидевшего рядом на стуле юного Габриэля Дюгриваля.
— Ах, это тот самый мальчик, — прошептал он. — Поздравляю тебя, малыш. Кинжал у тебя и деликатный, и верный.
И снова уснул.
В этот и в последовавшие дни он просыпался несколько раз и неизменно видел перед собой бледное лицо юноши, его тонкие губы, и черные глаза, выражавшие жестокость.
— Ты меня пугаешь, — шептал он порой. — Если ты поклялся меня убить, не стесняйся. Но странное дело! Мысль о смерти всегда казалась мне самой забавной из всех. Тогда как с тобой, старик, дело приобретает действительно зловещую окраску. Доброй ночи, лучше пойду бай-бай!
Следуя указаниям тетки, Габриэль ухаживал за ним со всей возможной внимательностью.
1 2 3