Теперь Дэлглиш сумел хорошо разглядеть нежданную гостью. Лет тридцати пяти, крепкая, тонконогая, с гривой желтых волос до плеч. Заметно, что у корней волосы более темного оттенка. Широкое, почти квадратное лицо, узкие глаза под тяжелыми веками, большой рот. Одета незнакомка была в коричневые мешковатые тренировочные штаны, грязные парусиновые туфли — некогда белые, а теперь все в пятнах травы — и хлопчатобумажную блузку без рукавов с открытым вырезом, под которым открывался треугольник загорелой, усыпанной веснушками кожи. Тяжелая грудь, не удерживаемая лифчиком, свободно болталась под тонкой тканью. С левого запястья незнакомки свисали три деревянных браслета. В результате складывалось общее впечатление вульгарной, но отнюдь не лишенной определенного шарма сексуальности, яркой и сильной. Хотя незнакомка не пользовалась духами, но внесла в комнату собственный, женский и индивидуальный, запах.— Меня зовут Адам Дэлглиш. Я приехал повидаться с отцом Бэддли. Впрочем, кажется, это уже невозможно.— Да, точней не скажешь. Опоздали ровно на одиннадцать дней. На одиннадцать — чтобы увидеть его, и на пять — чтобы поспеть на похороны. А вы кто — его приятель? Мы и не знали, что у него есть друзья. Впрочем, мы о нашем преподобном Майкле вообще много чего не знали — скрытный был старичок. Уж о вас он точно никому не рассказывал.— Мы почти не встречались с тех пор, как я был мальчишкой. Я и написал-то ему, что приеду, всего за день до его смерти.— Адам. Хорошее имя. Мне нравится. Теперь так многие детишек называют. Снова входит в моду. Хотя в школьные годы вам оно, верно, казалось страх каким занудным. Но вам подходит. Сама не знаю почему. Слегка витаете в облаках, да? А! Ну теперь-то я все про вас знаю. Вы приехали забрать книги.— А надо?— Те, что Майкл оставил вам по завещанию. «Адаму Дэлглишу, единственному сыну покойного каноника Александра Дэлглиша, все мои книги с тем, чтобы он оставил их себе или распорядился иначе по своему разумению». Я еще запомнила, потому что имена сразу показались какими-то необычными. А вы, выходит, времени даром не теряете. Странно, что адвокаты вам вообще написать успели. Обычно Боб Лоудер не так проворен. Впрочем, на вашем месте я бы не ждала ничего особенного. Лично мне эти книжки ценными никогда не казались. Груда старых пыльных томов по теологии. Кстати, вы ведь не ждали, что получите еще и деньги? Если ждали, у меня для вас дурные новости.— Я вообще не знал, что у отца Бэддли есть какие-то деньги.— Вот и мы не знали. Еще одна его маленькая тайна. Он оставил девятнадцать тысяч фунтов. Не бог весть какое состояние, но небесполезное. Он все завещал Уилфреду в пользу Тойнтон-Грэйнж, и, насколько я слышала, денежки придутся как раз вовремя. Кроме него, в наследниках еще только Грейс Уиллисон. Ей досталось это старое бюро. По крайней мере достанется, когда Уилфред позаботится вышвырнуть его отсюда.Незнакомка устроилась в кресле у камелька, вытянув обе ноги. Волосы ее разметались по высокому подголовнику. Дэлглиш придвинул себе одно из кресел-качалок и сел напротив нее.— Вы хорошо знали отца Бэддли?— Да мы здесь все друг друга хорошо знаем, от этого и половина бед. А что, думаете тут подзадержаться?— В этих краях, возможно, на день-другой. Но здесь-то уже не останешься…— Не понимаю, а почему бы нет? Если, конечно, хотите. Дом пустует, во всяком случае, пока Уилфред не найдет новую «жертву». В смысле, арендатора. И не думаю, что он будет иметь что-нибудь против. Кроме того, вам ведь надо разобраться с книжками, правда? Уилфред наверняка захочет, чтобы их убрали к появлению нового священника.— Значит, коттедж принадлежит Уилфреду Энсти?— Он хозяин Тойнтон-Грэйнж и всех коттеджей, кроме коттеджа Джулиуса Корта — этот находится чуть дальше, ближе к берегу, из него одного вид на море открывается. Все остальное в имении целиком принадлежит Уилфреду — и мы тоже, с потрохами. — Она окинула Дэлглиша оценивающим взглядом. — У вас ведь нет никаких особо ценных умений? В смысле, вы ведь не физиотерапевт, не брат милосердия, не врач и не ассистент врача? Судя по виду — едва ли. А если иначе, то вот вам мой совет: убирайтесь подобру-поздорову, пока Уилфред не решил, что вы слишком полезны, чтобы вас отпускать.— Не думаю, что мои умения покажутся ему такими уж ценными и полезными.— Тогда я бы на вашем месте осталась, если, конечно, это вас устраивает. Впрочем, лучше сразу ввести вас в курс дела. Глядишь, передумаете.— Начните с себя, — предложил Дэлглиш. — Вы еще даже не представились.— Боже праведный, и впрямь не сказала! Прошу прощения. Я Мэгги Хьюсон. Мой муж — местный врач. Практикует здесь, в Тойнтон-Грэйнж, с проживанием. То есть проживает-то он со мной в коттедже, предоставленном нам Уилфредом и весьма уместно названном «Любовь», однако большую часть времени проводит в Тойнтон-Грэйнж. Учитывая, что пациентов нынче только пять, прямо-таки задумаешься, чем он там занимается. Вот вы, Адам Дэлглиш, как думаете, что он поделывает?— А отца Бэддли ваш муж лечил?— Называйте его Майклом, мы все его так звали, кроме Грейс Уиллисон. Да, Эрик лечил преподобного, пока он был жив, и подписал свидетельство о смерти, когда он умер. Полгода назад он бы этого не сделал, но теперь его имя снова внесли в медицинский реестр. Так что теперь мой супруг снова может ставить подпись, удостоверяющую, что ты умер вполне законным и приличным образом. Господи, ну и привилегия!Она расхохоталась, а затем, порывшись в карманах, вытащила пачку сигарет и закурила. После протянула пачку Дэлглишу. Коммандер покачал головой. Мэгги пожала плечами и выдула в его сторону кольцо дыма.— От чего скончался отец Бэддли? — спросил Адам.— Сердце остановилось. Нет-нет, я и не думаю шутить. Он же был старый, сердце слабое, вот и перестало биться двадцать первого сентября. Острый инфаркт миокарда, осложненный вялотекущим диабетом, если вам так нужен медицинский жаргон.— Он был один?— Думаю, да. Скончался ночью. По крайней мере последней его видела Грейс Уиллисон в семь сорок пять, когда он ее исповедовал. Должно быть, бедняга умер со скуки. Нет-нет, понимаю, не следовало мне так говорить. Дурной тон, Мэгги. Грейс заявила, что вид у него был совсем обычный, только, конечно, усталый — ну так он же тем утром из больницы выписался. А на следующий день я пришла часов в девять спросить, не надо ли чего из Уорхэма — собиралась на одиннадцатичасовой автобус, Уилфред не разрешает здесь держать личные автомобили, — а он лежит мертвый.— В постели?— Нет, в этом вот кресле, в котором вы сейчас сидите, — откинулся назад, рот открыт, глаза закрыты. В сутане, с этой своей лентой на шее. Все чин чином. Только что мертвый.— Выходит, первой тело обнаружили именно вы?— Ну, может, Миллисента, она живет в соседнем коттедже, потихоньку пробралась сюда с утра пораньше, но испугалась и убралась обратно. Она вдовая сестра Уилфреда, если вам интересно. На самом деле странно, что она не зашла к преподобному, зная, что он один и болен.— Должно быть, вы очень испугались.— Да нет, не слишком. До замужества я ведь работала медсестрой. Столько мертвецов видела — и счет потеряла. А он-то был совсем старым. Молодые, особенно дети, вот кто в тоску вгоняет. Господи, как же я рада, что покончила с этой тягомотиной!— А вы покончили? Значит, не работаете в Тойнтон-Грэйнж?Прежде чем ответить, Мэгги поднялась с кресла и подошла к камину. Выдула прямо в зеркало над каминной полкой струю дыма, приблизила к нему лицо, словно вглядываясь в отражение.— Не работаю — когда могу отвертеться. И, видит Бог, стараюсь отвертеться. Впрочем, сами все узнаете. Я в местном сообществе паршивая овца, отбросы общества, еретичка. Не сею, не жну. Неуязвима перед чарами нашего дорогого Уилфреда. Глуха к стонам страждущих. Не преклоняю колена пред алтарем.Она снова повернулась к Дэлглишу с видом одновременно и вызывающим, и расчетливым. Коммандер подумал, что этот взрыв эмоций носил отнюдь не спонтанный характер, а протест звучал прежде — и не раз. Тирада выглядела этаким ритуальным самооправданием, и Адам подозревал, что кто-то помог Мэгги написать сценарий.— Расскажите мне про Уилфреда Энсти, — попросил коммандер.— А Майкл вас не предупреждал? Нет, думаю, он не стал бы. Что ж, история довольно-таки странная, но постараюсь изложить ее покороче. Прадед Уилфреда выстроил Тойнтон-Грэйнж. Дед в завещании оставил поместье пополам Уилфреду и его сестре Миллисенте. Уилфред выкупил ее долю, когда основал приют. Восемь лет назад у Уилфреда развился множественный склероз. Прогрессировал очень быстро — через три месяца бедняга уже был прикован к инвалидной коляске. Тогда он отправился в паломничество в Лурд — и исцелился. Судя по всему, заключил с Богом сделку. Ты меня исцеляешь, а я посвящаю Тойнтон-Грэйнж и деньги инвалидам. Бог согласился, и теперь Уилфред исполняет свою часть договора. Полагаю, боится, что, если пойдет на попятный, болезнь вернется. В общем, я ничего против Уилфреда не имею. Наверное, я и сама такая. Мы все в душе страшно суеверные, особенно когда дело касается болезней.— А его подмывает пойти на попятный?— Ой, не думаю. Заведение дает ему ощущение власти и силы. Он окружен благодарными пациентами, его полусуеверно и благоговейно почитают женщины, а Дот Моксон, так называемая старшая сестра, хлопочет над ним, точно наседка над яйцами. Уилфред вполне счастлив.— И когда же произошло это чудо? — спросил Дэлглиш.— Он утверждает — когда его окунули в заводь. Говорит, испытал сперва шок от жгучего холода, который немедленно сменился покалывающим теплом, разлившимся по всему телу. А после ощутил величайшее Счастье и покой. Со мной такое бывает после третьего стаканчика виски. И если Уилфред может это испытывать от полоскания в ледяной воде, где какие только микробы не плавают, одно скажу — везет человеку. Вернувшись в хоспис, он впервые за шесть месяцев встал на ноги. А три недели спустя скакал как молоденький козлик. Даже не удосужился вернуться в больницу Христа Спасителя в Лондоне, где его лечили, чтобы они могли засвидетельствовать чудо. А ведь была бы знатная шуточка! — Она помолчала, словно собираясь сказать еще что-то, но добавила лишь одно: — Разве не трогательно?— Очень интересно. А где он взял деньги, чтобы исполнить свою часть договора?— Пациенты платят, кто сколько сможет, а некоторых местные власти присылают сюда по контракту. Ну и потом, конечно, он пустил в дело и свои капиталы. Правда, сейчас все довольно погано — во всяком случае, по его словам. Так что наследство отца Бэддли пришлось кстати. И конечно, персонал Уилфред получил по дешевке. Он ведь даже не платит Эрику по обычным расценкам. Филби, работник, он со странностями, да и вообще бывший заключенный, он бы себе нигде больше работы не нашел. Дот Моксон тоже бы больше никуда не взяли после обвинений в жестоком обращении с пациентами. Ей следует быть благодарной Уилфреду за то, что он ее приютил. Да и вообще мы все страшно, страшно признательны милому Уилфреду.— Наверное, мне стоит самому пойти в Грэйнж и представиться, — заметил Дэлглиш. — Вы говорите, сейчас осталось пять пациентов?— Их не положено называть пациентами, хотя ума не приложу, как еще, по мнению Уилфреда, их называть. «Обитатели» звучит как-то по-тюремному, хотя, видит Бог, словечко очень подходит. Да, осталось только пятеро. Он не берет никого из списка очередников, пока не определится насчет будущего приюта. Учреждение жаждет заполучить «Риджуэл траст», и Уилфред раздумывает: не передать ли им все чохом и бесплатно. Собственно-то говоря, еще две недели назад в Тойнтон-Грэйнж было шесть пациентов — до тех пор, пока Виктор Холройд не бросился с утеса и не разбился о камни.— Вы имеете в виду, он покончил с собой?— Ну, Холройд находился в коляске за десять футов от обрыва — выходит, либо сам снял коляску с тормозов и скатился, либо Деннис Лернер, медбрат, его столкнул. А поскольку Деннису не хватит пороха убить и цыпленка, общее мнение состоит в том, что Виктор сделал это сам. Но поскольку такая версия слишком травмирует чувства нашего дорогого Уилфреда, мы так же дружно делаем вид, будто это несчастный случай. Мне не хватает Виктора, и он мне нравился. Практически единственный, с кем можно было поговорить. А вот остальные его ненавидели. Теперь, разумеется, терзаются угрызениями совести: не обходились ли они с ним несправедливо? Смерть — лучшийспособ поставить других в неловкое положение. Я вот что имею в виду — если кто-нибудь твердит, будто жить не стоит, ты просто думаешь, что он произносит банальные истины. Но если он подкрепит свои слова действием, невольно призадумаешься — не было ли в нем чего-то, что ты не замечал?От необходимости отвечать Дэлглиша избавил шум мотора. Мэгги, обладавшая, по всей видимости, столь же острым слухом, что и он, вскочила с кресла и выбежала на крыльцо. К развилке подъезжал длинный черный автомобиль.— Джулиус! — бросила Мэгги через плечо короткое объяснение и яростно замахала руками.Машина остановилась, а потом свернула в сторону «Надежды». Дэлглиш увидел, что это черный «мерседес». Мэгги опрометью, как назойливая школьница, побежала рядом, припадая к открытому окну с какими-то объяснениями. Автомобиль затормозил, и оттуда легко выпрыгнул Джулиус Корт.Он оказался высоким и гибким молодым человеком в брюках и зеленом свитере с декоративными нашлепками на локтях и плечах. Коротко подстриженные светло-каштановые волосы облегали голову, точно бледно сверкающий шлем. Лицо властное и уверенное, заметные мешки под настороженными глазами говорили, что Корт склонен потакать своим прихотям и не отказывает себе во всевозможных радостях жизни. Маленький рот в сочетании с тяжелым подбородком выглядел капризно и упрямо. В среднем возрасте Джулиусу, судя по всему, предстояло приобрести солидную, даже увесистую комплекцию. Однако покамест он казался весьма привлекательным юношей, причем белый треугольный шрам над правым веком лишь усиливал, а не портил это впечатление.
1 2 3 4 5 6 7