Вы из какого кишлака? - спросил он у человека, говорившего о цене хлопка на лондонской бирже. Тот молча допил чай, делая вид, что не слышит вопроса. Он встал и, бросив деньги, вышел.
- Что это за человек? - громко, на всю чайхану спросил раис колхоза «Заветы Ильича». - Я никогда не видел его раньше. Все разговоры стихли.
- Это бай или кто-нибудь из сдавшихся ранее басмачей, - сказал раис колхоза «Свет зари». - Они всё ещё никак не могут опомниться. Белая собака, черная собака - все равно собака. У таких свой собственный телеграф новостей. Много бандитов уничтожено пограничниками, но стоит появиться где-нибудь басмачам Тагая или Хамида…
- Хамид уже появился, - раздался старческий, скрипучий голос. - Мой сын научился грамоте и стал такой умный, что стыдится отца. Свою сестру, мою старшую дочь, он заставил снять паранджу, а джигиты Хамида ей за это отрезали голову.
- Джигиты Хамида не джигиты, а проклятые басмачи, продавшие свои души английской разведке, - сказал мужчина в полувоенной форме. - Разве басмачи одной твоей дочери отрезали голову? Ведь когда выбирали место, где быть таджикской столице - в Гиссаре или Дюшамбе, то обнаружили, что в кишлаке Гиссар в то время басмачи оставили только семь дворов, - вот что басмачи наделали! Они попробовали и в этом году захватить Памир. Всех бандитов уничтожила Красная Армия, только двенадцати головорезам удалось унести ноги к своим хозяевам, за границу.
- Кого режут басмачи? - спросил раис колхоза «Свет зари» и сам ответил: - Учителей, агрономов, трактористов, докторов, партийцев, комсомольцев, председателей колхозов, инженеров. А зачем? Чтобы не выпустить в народ Слово. В царстве слепых и кривой - хан. Что может сделать один человек, единоличник, сам по себе? А вместе? Колхозом? Если всем народом топнуть ногой - будет землетрясение, если всем народом дунуть - будет буря, а если плюнуть на врага - будет озеро, в котором враг утонет. Председатель колхоза торжествующе посмотрел кругом, выискивая несогласных. Никто не возражал.
Три громких хлопка в ладоши прозвучали на всю чайхану. Давно уже никто так, по-байски, не призывал к себе чайханщика. Абдулла быстро наклонился, чтобы из-за сверкающего пузатого самовара увидеть этого заказчика. В углу сидел пожилой узбек в темном халате. Абдулла разглядел узкое лицо, изрытое оспой. Левая бровь и скула были рассечены шрамом.
Абдулла схватил самый цветистый чайник, насыпал в него чаю, налил кипятку, взял поднос и сам поспешил к гостю. - Селям алейкум! - приветствовал он заказчика и бесцеремонно заглянул в его опущенное лицо. - Как доехал, Хамид? - Алейкум селям, Абдулла, - спокойно процедил сквозь зубы Хамид. - Как живешь?
Мгновенно смолкли все разговоры, пронесся тихий шепот: - Здесь сидит глава басмаческого отряда - сам курбаши Хамид. Все взоры устремились на Хамида. Только группа геологов продолжала горячо спорить. Но и они умолкли, удивившись наступившей тишине. А когда раис колхоза «Свет зари» объяснил им, что человек в углу, со следами оспы на лице, не кто иной, как курбаши Хамид, они оживленно зашептались. Ивашко вскочил и подошел к Хамиду.
- Курбаши Хамид? - громко спросил он, опуская руку на наган в кобуре.
Хамид бросил быстрый взгляд в лицо юноши и мгновенно опустил глаза.
- Я Юрий Ивашко. Помнишь группу золоторазведки и перевал Кечик-Алай? Скажи, куда твои басмачи девали наши записные книжки? Ну?
- Стреляй собаку, стреляй! - раздался на всю чайхану пронзительный голос старика, у которого басмачи Хамида зарезали дочь.
Ивашко почувствовал, как чьи-то сильные пальцы крепко сжали кисть его руки. Он быстро оглянулся и увидел улыбающееся лицо пожилого киргиза.
- Пусти! - Юноша попытался освободить руку, но это ни к чему не привело.
- Здесь нельзя стрелять, - улыбаясь, сказал киргиз. - Прячь свой наган!
Ивашко вспыхнул:
- Ты что, курбаши испугался? Хамид один, а ты боишься… Трусишь?
Послышались возгласы удивления и смех. Юноша заметил, что окружающие смеются над ним.
- Иди к начальнику, - спокойным голосом произнес киргиз и, обернувшись к толпе, пояснил: - Ничего, он ещё молодой, горячий… ничего…
- К начальнику? - вызывающе спросил Ивашко. Он оглянулся: его смутили улыбка и снисходительный тон киргиза.
- К начальнику райотдела, - спокойно ответил киргиз. - Ты на Алай, в запретную пограничную зону, ездил, а к Тысячеглазому не зашел. Теперь кричишь: «Мои записные книжки, мои записные книжки!» Не велика храбрость - угрожать безоружному в чайхане, где много народу. Надо было не трусить, когда напали басмачи… - Да вам-то какое дело?… А вот здесь сам курбаши Хамид, главарь басмачей.
- Я это вижу, но стрелять нельзя.
Вокруг спорящих собрались все посетители чайханы. Хамид, от которого временно было отвлечено внимание присутствующих, услышал чей-то шепот:
- Прыгай в реку… Белая кобыла у коновязи, крайняя с востока… Хамид порылся в складках пояса и спокойно вынул оттуда аккуратно сложенную газету. Медленно развернув её, он достал вчетверо сложенную бумажку.
- Читай, начальник, - произнес он, протягивая её юноше. Взяв бумажку свободной рукой и быстро пробежав глазами написанное, Ивашко с возмущением сказал:
- Не верю! Фальшивое… Идем выясним…
- Приехал сам товарищ Максимов, Тысячеглазый! - услышал Юрий. Рядом с ним стоял Рахим, юный помощник Абдуллы. - Вот! - Улыбаясь, он показал на дверь.
Возле чайханы на породистой гнедой лошади сидел стройный, но уже немолодой человек в форме войск ГПУ.
Юрий Ивашко сделал шаг к двери, с сомнением посмотрел на Хамида и сказал:
- Пойдем вместе.
Хамид быстро вышел из чайханы. Остальные вслед за ним поспешили наружу и плотным кольцом окружили Максимова. Максимов приветливо здоровался с собравшимися. Большинство из них он знал по имени и спрашивал о делах, вызывая удивление своей осведомленностью.
- Вот курбаши Хамид здесь, - взволнованно сказал ему Ивашко. - Знаю. А разве вы не видели его документы?
- Видел, но сомневался… - растерянно ответил юноша. - А вы не сомневайтесь. Сомнения недостаточно, чтобы хвататься за наган. А вы любите стрелять… Мне это известно. Вы были в Алайской долине много дней. Почему же вы предварительно не заехали ко мне, не зашли в райком партии?
- Не было времени, да и ехали мы другой дорогой… - Я знаю, но это не меняет дела, - прервал его Максимов. - Зайдите ко мне через час.
Рахим стоял перед всадником, держа лошадь под уздцы. Неожиданно она попятилась назад, раздвигая толпу, и потащила за собой мальчика, не выпускавшего повод из рук. Максимов, освобождая повод, успел шепотом перекинуться несколькими словами с Рахимом. Мальчик скрылся.
- Товарищи, - обратился Максимов к толпе, - курбаши Хамид разоружил всех своих джигитов и сдался нам. Он помог нам кое в чем. Мы обещали ему свободу и сдержали свое обещание: он волен ехать куда хочет. Я выдал ему удостоверение. Если Хамид хочет жить мирной жизнью дехканина, пусть живет. Умный человек не споткнется дважды об один и тот же камень.
- Ловите белую, ловите белую! - донесся пронзительный мальчишеский голос от коновязи.
И все увидели белую лошадь, возле которой, неумело хватаясь за повод и ещё больше пугая её, кружился Рахим. - Чья белая кобыла, чья кобыла? Отвязалась! Лови! - послышались голоса в толпе.
Хозяин лошади не находился.
- Лови! - кричал Абдулла. - Хватай за повод! Упустишь - скандал будет. Скажут, чайхана виновата!
Мальчик поймал лошадь и повел к коновязи.
- Почтенные, смотрите, - крикнул кто-то из толпы, - чей-то курджум упал в реку! Вон плывет!
Мешок из красной шерсти быстро плыл по течению, постепенно погружаясь в воду. Рахим мгновенно прыгнул в реку, стараясь догнать курджум. Послышались веселые возгласы, советы. Несколько всадников поскакали по берегу на помощь мальчику. Рахим поймал курджум и, схватившись за конец аркана, брошенного одним из верховых, выбрался на берег под крики одобрения. - Хозяин! Кто хозяин? Где счастливец? - спрашивали друг друга в толпе.
Но хозяин не откликался. Большинство предлагало вскрыть курджум. Абдулла, получив согласие Максимова, перерезал шерстяную петлю, на которой висел замок. Все столпились вокруг, забыв о жаре.
В одном кармане переметной сумы был коран, шкатулка, запертая на ключ, женское покрывало, патроны к браунингу и мешок с золотым песком. Абдулла немедленно его спрятал
В другой половине были лепешки, завязанные в платок, женский халат, небольшие кожаные ичиги, три пачки денег тысяч на двенадцать, кусок вареной баранины, неполная бутылка с коньяком и десять янтарных мундштуков. Абдулла, понимавший в них толк, сразу поднес к глазу один из них и в светлом глазке увидел изображение обнаженной женщины.
- Кашгарский, - сказал он.
Максимов приказал ординарцу немедленно все отнести к нему в райотдел.
Рахим побежал в чайхану переодеваться.
- Почтенные, - сказал Максимов, - очевидно, хозяин белой кобылы, отказавшись от лошади, побоялся, что курджум может его выдать. Он решил отделаться от улик, сбросив его из чайханы в реку. Но мы, конечно, найдем хозяина.
К чайхане подходили всё новые и новые люди.
- Слушайте! - громко сказал Максимов. - Пусть здесь запомнят все: кто обидит моего друга Хамида - обидит меня самого, кто тронет кого-нибудь из его семьи - будет иметь дело со мной. Голос Максимова звучал властно, а в глазах светилась легкая насмешка.
- Хамид, скажи нам: ты не видел в чайхане никого из бывших единомышленников?
- Нет, - твердо ответил Хамид, - нет!
Оспенные шрамы на его лице побагровели. Он с нескрываемым ужасом смотрел в немигающие глаза Максимова. Он думал о том, что только Максимову мог прийти в голову этот дьявольский план - публично почтить его, бывшего курбаши, своей дружбой. Максимов слишком хорошо все понимает, чтобы сделать это случайно или по неведению. Начальник несколькими словами о своем друге Хамиде порвал все связи, ещё сохранившиеся у Хамида с басмачами. Друзья Максимова - дехкане и рабочие - не признают Хамида своим: недобрую память оставил он в тех кишлаках, где побывал со своими джигитами. Да ведь и он не считает единомышленников Максимова своими. Сдался он потому, что невозможно стало воевать. Отряд тает с каждым днем - никто не идет в басмачи. Да кроме того…
Максимов прервал невеселые мысли Хамида.
- Прими по-дружески, - сказал он, доставая из седельной сумки шелковый халат и протягивая его Хамиду.
«Вот для меня и совсем закрыта дорога назад, - подумал Хамид, с поклоном принимая халат и прижимая его ко лбу и сердцу. - Лукав и могуществен „человек, который везде…“.
Хамид, не медля ни минуты, надел подаренный халат. Теперь этот халат предохранит его от выстрелов со стороны советских людей, но привлечет все пули его бывших единомышленников. - Спасибо! Твой должник и верный раб.
Хамид обвел взглядом толпу. Одни смотрели на него подозрительно, большинство - с ненавистью, немногие сочувственно улыбались.
После отъезда Максимова чайхана сразу наполнилась людьми. Происшествие горячо обсуждалось.
Хамид сидел в глубокой задумчивости. Он снова и снова думал о том, что Максимов отрезал ему путь к спокойной жизни. Теперь никто из друзей не поверит, что это не измена, а уловка. А его друзья? Это люди, с которыми он грабил и убивал, вместе спасал свою шкуру. On-видимому, и сейчас тот человек, который предлагал белую кобылу, сидит где-нибудь здесь, за его спиной, с пистолетом в кармане. «Мы все служим Черному Имаму. Он беспощаден. Но зачем ему жизнь Хамида, который оказался достойным правой веры и при допросе почти ничего не сказал Максимову? Если бы начальник хоть немного знал о Черном Имаме, не бывать Хамиду на свободе. А вдруг Максимов знает и о Черном Имаме? Кто может сказать, что знает или не знает Тысячеглазый!»
- Эй, Хамид! - донесся голос с площади.
Народ расступился, давая дорогу бывшему курбаши. Перед входом в чайхану ординарец Максимова держал в поводу черного коня. - Бегунчик! - позвал его Хамид.
Конь оглянулся, поднял голову и громко заржал. «Мое седло, уздечка, курджум и… даже моя нагайка. Обо всем подумал начальник…» - мысленно отметил Хамид, не зная, радоваться ему или печалиться.
Хамид, не слушая поздравлений, быстро подошел к коню. Он попробовал подпругу, вскочил в седло и, свистнув, поскакал из кишлака. Вскоре он услышал зов и, оглянувшись, увидел за собой всадника. Хамид осадил разгоряченного коня.
- Начальник приказал передать тебе этот револьвер, патроны, - сказал ординарец Максимова, - и предупредить: «Берегись мести Черного Имама».
V
Ивашко, войдя к Максимову, заметил, что тот отложил в сторону толстую потрепанную книгу.
- Курите! - Максимов раскрыл портсигар.
Юрий не курил и потому отрицательно покачал головой. Он передал Максимову документы и с любопытством оглядел комнату. На чисто выбеленных стенах висели карты. Узкая кровать, на стене - охотничье ружье. Возле кровати - небольшой коврик. В углу - шкаф со стеклянными дверцами, завешанными изнутри бумагой. Несгораемый ящик, полки с книгами. В углу на табурете - таз и кувшин с водой. За открытой внутрь ставней поблескивал карабин. Чувствовалось, что в комнате живет военный.
Максимов просматривал документы. Его продолговатое, темное от загара лицо с узким орлиным носом, немигающими карими глазами и тонкими, плотно сжатыми губами напоминало Юрию лица упорных и бесстрашных путешественников-исследователей. Внимание привлек шрам, который был ясно виден под левым ухом Максимова. Максимов отодвинул документы на край стола.
- Все это мне уже известно, - сказал он сдержанно. - В чем же я провинился? - спросил юноша.
- Слушайте меня внимательно. Вы в кишлаке Чак остановились у малоимущего Асана и к вечеру, покинув его кибитку, перебрались в кибитку бая Туюкчи. Было это?
- Да. Но у Асана было грязно, а Туюкчи пригласил нас к себе в просторную, чистую кибитку.
- Вы, во-первых, нарушили святой обычай гостеприимства и кровно оскорбили бедняка Асана, а кроме того, бай Туюкчи у вас украл половину продуктов и навел на ваш след басмачей Хамида. В глазах всех местных жителей вы «потеряли лицо». Во-вторых, вы оставили кибитку бедняка ради кибитки бая - это непростительная политическая ошибка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12