– Мы тоже. Но мы хотели обойтись наименьшими затратами. Мисс Милн ужасают долга. А как себя чувствует миссис Лестранж?
– Лежит. Она не выносит качки.
– А кому она нравится. Мне очень жаль ее.
– Скоро мы выйдем из области плохой погоды, и все обо всем этом забудут.
Разговаривая с Лестранжем, я встала, и вдруг внезапный порыв ветра швырнул меня на поручень.
– Вы не ушиблись? – спросил Лестранж.
– Нет, благодарю вас.
– Я думаю, вам лучше спуститься вниз, – продолжал он. – Ветер способен и на более жестокие шутки; при такой непогоде не следует находиться на палубе. – Он криво улыбнулся. – Сожалею, что не могу проводить вас до каюты.
– Вы правы, – сказала я. – Я пойду вниз. До свидания.
– Au revoir, – попрощался он. Я спустилась к себе.
Ближе к концу дня ветер стих. Лилиас и я остались в каюте одни. Наши попутчицы, почувствовав себя лучше, вышли, как они выразились, глотнуть свежего воздуха.
В каюту заглянул стюард.
– Я получил распоряжение переместить вас в другое место, – сказал он.
– Переместить нас? – воскликнули мы в один голос.
– Полагаю, произошла ошибка. Вы не должны были находиться в этой каюте. Соберите свои вещи.
Сбитые с толку, мы повиновались. Стюард взял наши саквояжи и пригласил следовать за собой. Он провел нас через весь корабль, открыв одну из дверей, отгораживающих носовую часть судна от остальных помещений. Мы оказались в каюте, которая показалась нам великолепной после той, где мы провели первые дни. Здесь стояли всего две постели, которые днем становились диванами, и большой гардероб; была ванная комната и даже иллюминатор.
Мы в изумлении смотрели на эту роскошь.
– Ваша каюта, – сказал стюард и оставил нас. Мы не могли поверить своим глазам. Контраст был разительным. Лилиас села на один из диванов, и мне почудилось, что она вот-вот заплачет, хотя это никак не было на нее похоже.
– Что это значит? – спросила она.
– Это значит, что произошла ошибка. Нас не должны были размещать вместе с эмигрантами.
– Но мы тоже эмигранты.
– Ты права… но теперь мы здесь. Разве не чудо? Я чувствовала себя на верху блаженства. Мне кажется, я больше не вынесла бы этого.
– Но ты должна терпеть… если так нужно.
– Ладно, не будем беспокоиться. Давай лучше порадуемся.
– Я хочу знать, как это произошло, – настаивала Лилиас.
– Без сомнения скоро узнаем.
Начальник хозяйственной службы сказал нам, что произошла какая-то ошибка, и мы, наконец-то вздохнув с облегчением, не стали углубляться в расспросы. Нам было достаточно знать, что остальная часть нашего путешествия пройдет в комфорте, о котором мы не позволяли себе даже мечтать.
С этого дня все изменилось. Мы часть времени проводили в компании Лестранжей; именно во время путешествия я начала узнавать Майру.
Она стремилась держаться в тени и была довольно застенчивой особой в отличие от своей матери. Я часто думала, что, вероятно, жизнь рядом с подобной матерью сделала Майру такой, ибо в присутствии миссис Эллингтон даже самый уверенный в себе человек начинал видеть собственные недостатки. Майра нравилась мне все больше. В присутствии мужа она уходила в себя и почти всегда молчала, пока к ней не обращались. Я заметила, что Роже часто заканчивал фразу вопросом: «Ты согласна, моя дорогая?», словно пытаясь втянуть ее в разговор. «Да-да, Роже, согласна», – неизменно отвечала она.
– Она держится раболепно, – сказала мне Лилиас.
– Мне думается, она хочет угодить мужу. В конце концов, он всегда добр и любезен с ней.
– Если он предпочитает полную покорность, Майра должна его вполне устраивать, – таким было весьма суровое заключение Лилиас.
Практичная Лилиас могла отвергать Майру как женщину, лишенную силы воли, готовую стать игрушкой в руках мужа, но я чувствовала в Майре самобытный характер, скрытый под внешней оболочкой покорности, и, возможно, догадываясь о моих чувствах, она чуть больше открывалась мне, нежели другим.
Впервые мы сделали остановку в Тенерифе, и, поскольку двоим женщинам было непросто выйти одним в город, Роже Лестранж пригласил нас составить компанию ему и жене. Мы с готовностью согласились.
День прошел очень приятно, под руководством Роже Лестранжа мы проехались верхом по городу и даже углубились на несколько миль вглубь страны. Мы наслаждались пахучим воздухом, любовались чудесными цветами, кустарниками, росшими вдоль дороги, и банановыми плантациями на склонах гор.
Роже Лестранж оказался внимательным и знающим провожатым, и, когда мы вернулись на корабль, Лилиас отметила, что нам очень повезло иметь таких спутников; я с нею согласилась.
В свою очередь и Майра сделала признание:
– Так хорошо, что вы едете вместе с нами. – Я порадовалась ее чуткости, ибо в продолжение всего дня меня не оставляла мысль – а не мешаем ли мы им. В конце концов, после их медового месяца прошло не слишком много времени, а молодожены Обычно предпочитают бывать одни.
Мы уже плыли вдоль западного побережья Африки; стало много теплее, море успокоилось, и жизнь на судне протекала не без приятности. Ни Лилиас, ни я не торопили времени. После смены каюты мы оказались в другой части корабля и пришли к заключению, что жизнь здесь более чем привлекательна. Мы встречались с людьми, которые были нам интересны.
Роже Лестранж стал душой общества. Он оказывался в центре всех общественных начинаний; был в хороших отношениях с капитаном, с которым познакомился в предыдущем рейсе; в качестве друзей Лестранжа нас ввели в круг капитана.
Чудесно было сидеть на палубе, смотреть на почти неподвижную воду, наблюдать, как резвятся вдали дельфины или из прозрачной воды выпрыгивают летучие рыбы. Обстановка располагала к откровениям.
Майра воздерживалась от разговоров, но в конце концов чуть-чуть приоткрыла завесу над своим детством.
– Все было бы иначе, родилась я талантливым ребенком, – однажды сказала она мне. – Но я никуда не торопилась… не торопилась ходить… не торопилась начать говорить. С первых дней я разочаровывала. Мать хотела видеть меня выдающимся ребенком… не столько умным, сколько красивым… обещающим преуспеть в обществе. Такое бывает… сначала мать устраивает будущее для детей… потом строит планы, касающиеся ее внуков.
– Люди вправе самостоятельно распоряжаться собственной жизнью.
– Моя мать ни за что не согласилась бы с этим. Она так умело устраивала все подряд, что сочла своим святым долгом устроить и мою свадьбу. Мне повезло только в одном – со стороны отца у меня были дедушка и бабушка. Я провела с ними половину своего детства. У них я была счастлива. Их не волновало – умна я, красива ли. Они любили меня такой, какой я была. Мать говорила, что они портят меня. Она не хотела, чтобы я проводила с ними много времени, но они были значительными людьми. Она уважала их богатство.
– Я вас вполне понимаю.
– Когда умерла бабушка, – голос Майры чуть заметно дрогнул, – мне было четырнадцать. Остался только дед. Я часто бывала у него. Он хотел, чтобы я жила с ним. Мать не могла допустить такого. Мое место рядом с нею, дома, говорила она; и все равно я не перестала подолгу гостить у деда. Мы часто вместе читали; любили устроиться в саду в кресле на колесиках. Мать говорила, что подобная жизнь не для девушки, но я любила общество деда. Мне пришлось провести светский сезон в Лондоне. Мать настаивала на этом, и отец согласился с нею. Сезон окончился неудачно. Никто не предложил мне руки. Вскоре после этого мать отступилась от меня. Я уехала к деду. Он сказал мне: «Не позволяй им помыкать тобой. Живи, как хочешь сама. Ни за что не выходи замуж за человека только потому, что родители навязывают его тебе. Для девушки… да и для юноши тоже… не может быть более страшной ошибки.» Он был чудесный человек. Когда мне исполнилось двадцать четыре года, он умер.
– Как я сочувствую вам.
– Сердце мое было разбито. Но я стала очень богатой. Дед оставил мне все. Мое положение в доме теперь было иным, и мать переменила свое отношение ко мне. Она решила, что мне пора выходить замуж, но едва она начала подыскивать мне мужа, я сказала ей: «Дедушка посоветовал мне ни в коем случае не выходить замуж только потому, что кому-то это угодно. Я стану женой того мужчины, которого полюблю сама.»
– Мне кажется, ваш дед был мудрым человеком, – заметила я.
– О, да. Но я все время говорю о себе, я вы молчите. У меня по спине пробежал неприятный холодок. Как бы со стороны я услышала собственные слова:
– Мне, собственно, нечего рассказывать. У меня в детстве была гувернантка… а потом… я приехала погостить в семью викария.
– А ваш отец?
– Он… он умер.
– А теперь вы вынуждены работать в Южной Африке?
– Не совсем так. Мне просто хочется что-нибудь делать. У меня есть доход, небольшой, но, я думаю, для меня достаточный.
– А вы думали о замужестве?
– Однажды, но из этого ничего не вышло.
– Как жаль.
– Не стоит сожалеть. Сейчас я уверена, что это к лучшему.
– Неужели? Мне показалось, что временами вы грустите.
– О, нет. Все это в прошлом. Семьи отнеслись к нашим намерениям без одобрения и…
– Боже мой.
– И сказать по правде, мы оба оказались в выигрыше. Не останови нас вовремя судьба, мы были бы сейчас мужем и женой… Но это не принесло бы нам счастья.
– Мне понравился адвокат, который приехал повидаться с вами. Кажется, он неравнодушен к вам. А ваша мачеха – очень красивая женщина, правда? Когда я смотрела на нее… – она засмеялась без особой радости, – то думала: в ней есть все, чего нет во мне.
– Вы очень милая, Майра. Не стоит так принижать себя.
– Вы мне тоже по сердцу. Но расскажите мне об адвокате. Вы знали его в Эдинбурге, так ведь?
– Да.
– Я полагаю, он был другом вашей семьи.
– Можно сказать так.
Нужно было сменить тему разговора и потому я торопливо сказала:
– Для вас все закончилось замечательно.
– Да, мой дед оказался прав, – ответила она. Я могла выйти за кого-нибудь, подысканного матерью. Но не сделала этого, а, случись такое, у меня не было бы сейчас Роже.
– Значит вы совершенно счастливы теперь?
– Как бы это сказать…
– Да или нет?
Она задумчиво на меня смотрела и колебалась, а потом все же решилась:
– Иногда… я боюсь.
– Чего?
– Роже такой необычный, вы согласны? Порой я думаю…
– Скажите – о чем.
– Достаточно ли я хороша для него. Что он нашел во мне? Я решила бы – что деньги, не будь он сам богат…
Я рассмеялась.
– Гоните прочь подобные мысли, Майра. Он ведь женился на вас? Значит, он любит вас, а деньги тут ни причем.
– В это так трудно поверить. Он просто чудо. Конечно, если бы ему нужны были деньги…
– Перестаньте, Майра! – Я снова рассмеялась, она последовала моему примеру. Мне стало легче. Я было подумала, что она боится его, а ее страшило, что она недостаточно для него привлекательна.
Мне нужно было преодолеть в себе нелепое ощущение, что в Роже Лестранже есть что-то неуловимо зловещее.
Не стоит пытаться удержать уходящее время. Дни летели все быстрее и быстрее.
Очень скоро мы прибудем на место и реальность заменит это похожее на сон идиллическое существование, которым мы наслаждались последние несколько недель.
Мы должны подготовиться к встрече с нашей школой. Как мы наберем для нее учеников? Лилиас уверяла, что нет проку обсуждать что-либо, пока мы своими глазами не увидим, с чем имеем дело.
Через два дня корабль прибыл в Кейптаун.
Роже Лестранж заявил, что мы должны составить ему и Майре компанию в путешествии до Кимберли. Дорога предстояла долгая, но он проделал этот путь не один раз и мог оказать нам большую помощь.
Мы с благодарностью приняли его предложение.
– Нам поистине повезло оказаться с ними на одном корабле, – сказала как-то Лилиас. – Они сделали этот переезд куда более занимательным, чем он мог быть.
Она не сознавала, сколь многим мы обязаны Роже Лестранжу, но мне это вскоре предстояло узнать.
В тот вечер я поднялась на палубу, как делала часто. Я любила сидеть под бархатным небом, на котором гораздо ярче, чем в Англии, сияли звезды. Было тепло, и я никого не видела рядом. Все дышало покоем.
Но скоро покой исчезнет, думала я, и с чем мы столкнемся тогда? Майра и Роже Лестранж будут неподалеку. Хорошо иметь таких друзей, особенно в чужой стране.
Не успела я присесть, как услышала легкие шаги по палубе и, даже не взглянув в ту сторону, откуда они донеслись до меня, догадалась, кому они принадлежат.
– Здравствуйте, – сказал он. – Любуетесь звездной ночью? Не возражаете против моего общества? – Роже Лестранж взял стул и расположился подле меня.
– Красиво, не правда ли? – сказала я.
– Более, чем красиво, – восхитительно.
– Согласна с вами.
– Не понимаю, почему люди не ценят этой красоты. Ну да ладно. По крайней мере никто не мешает нам спокойно поговорить. Как вы себя чувствуете? Мы почти у цели, вам это известно?
– Я как раз думала об этом, когда вы подошли.
– Такие размышления немного напоминают азартную игру, так ведь?
– Пожалуй, все это серьезнее.
– Вы правы, но мы будем рядом.
– Вас, должно быть, больше занимают мысли о возвращении в свой дом?
– Пока я наслаждаюсь путешествием.
– Понимаю вас. И потом – вы с Майрой.
– Да, но и с вами тоже… и с мисс Милн. Это озаряет жизнь новым светом.
– Озаряет жизнь?
– Всегда интересно знакомиться с новыми людьми – вы так не считаете?
– О да, конечно.
– Вы с Майрой как будто хорошо поладили.
– Как будто да. Я полюбила ее.
– Это замечательно. Она весьма застенчива. Хорошо, что вы подружились. Мне была непереносима мысль о том, что вы едете там, внизу, третьим или четвертым классом.
– О да, поначалу было просто ужасно.
– Я рад, что избавил вас от этого. Рад за себя и за вас.
– Избавили нас?
– Разве мог я допустить, чтобы вы оставались на корме?
– Вы хотите сказать, что…
– Это мелочи, забудьте о них.
– Но… нам сказали, что произошла ошибка. Мы думали…
– Я настоял на том, чтобы вам ничего не говорили.
– Прошу вас, объясните мне, что именно произошло.
– Все проще простого. Вы заплатили за билеты и получили то, за что платили.
– Я… я понимаю. Лилиас не хотела тратить лишние деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48